К 70–летию освобождения от немецко–фашистских захватчиков могилевские власти планируют отремонтировать и благоустроить все памятники и воинские захоронения. В их числе — мемориальный комплекс «Луполовский лагерь военнопленных». Жуткое место, где с 1941 по 1943 год морили голодом, пытали, расстреливали советских солдат и офицеров. Обнесенный колючей проволокой, через которую был пропущен электрический ток, он стал кладбищем для тысяч людей...
Луполовский лагерь (шталаг № 341) был создан нацистами в августе 1941 года на окраине Могилева — в районе Луполова для массового уничтожения советских военнопленных. По сохранившимся воспоминаниям очевидцев, изголодавшиеся узники съели всю траву, которая росла на поле, обглодали кору деревьев, не брезговали даже крысами. Вот воспоминания одного из них — Владимира Румянцева:
— В рваной одежде, заросшие щетиной, покрытые вшами, с многочисленными синяками и рубцами на лице — немцы и полицаи избивали нас хлыстами, кнутами и ремнями, — в летнем обмундировании, с опущенными отворотами пилоток на уши... Вид голодных, несчастных людей, одним из которых был и я, должен был служить образцом бесчисленных страданий советских людей... Теряя последние силы, мы как тени ходили по лагерю, безразличные к ударам, привыкшие к расстрелам и казням через повешение. С наступлением холодов в ноябре 41–го в лагере умирали по 20 человек в день. В январе и феврале 42–го счет шел уже на сотни. Это был самый страшный период, когда погибло до 75 процентов пленных — примерно 35 — 38 тысяч.
При прохождении в колоннах на кухню за 200 граммами хлеба и завтраком (чай или суп), за обедом (пол–литра супа) многие падали на ходу и уже не поднимались. Несмотря на плетки полицейских, некоторых, еле живых, товарищи тащили через раздачу хлеба, чтобы получить эти «лишние» 200 граммов, а после оставляли. Санитары подбирали их, еще живых. Укладывали вместе с мертвыми в штабеля у здания столовой, где они и замерзали. Утром к ним добавляли умерших в тифозных бараках. Всех раздевали, на санях свозили — по тысяче–полторы человек — к огромным ямам. Ямы взрывали немецкие саперы.
Гибли военнопленные не только от голода, дистрофии, дизентерии и сыпного тифа. Частенько их убивали палками. Иногда пристреливали солдаты, дежурившие на кухне, — за попытку второй раз получить порцию супа. «Уликой» иной раз служил только немытый котелок со следами крахмала. А ведь помыть его они не могли. Румянцев запишет в своем дневнике:
— Воды в лагере не было. Если не считать канавки, подходить к которой запрещено. Сунешься попить или умыться — часовые с вышки открывают огонь. Стреляли они и по толпе, если кто–то из пленных бросался на ехавшие на кухню подводы с мерзлой картошкой, чтобы выхватить хоть одну.
Были в лагере и случаи людоедства. Утром, когда выносили мертвых, у некоторых на задней части не было мякоти. Ее съедали еще живые соседи погибших...
Эти и другие воспоминания узников Луполовского лагеря войдут в новую книгу могилевского историка и поисковика Николая Борисенко. Николай Сергеевич рассказывает:
— Об этом лагере написано немало. Один из самых известных его узников — генерал Михаил Романов, командир 172–й стрелковой дивизии, героически оборонявшей город в июле 1941–го. Во время прорыва Могилева его, раненого, укрыла семья Осмоловских в деревне Барсуки Могилевского района. Но 22 сентября в деревню по доносу старосты ворвались каратели. Осмоловских и их односельчан расстреляли. Романова отправили в Луполовский лагерь. После неудачного побега переправили в немецкий Хаммельбург, где он и умер. Благодаря историкам, журналистам многие знают и о трагической судьбе нашей землячки Прасковьи Дерибо, спасшей немало пленных Луполовского лагеря. Она прорывалась туда под видом монахини, якобы исповедать узников перед смертью, и приносила им еду, сведения от партизан. Ее не раз били охранники, калечили, арестовывали, но она возвращалась снова и снова... После войны Прасковью удостоили медали «Партизану Отечественной войны» I степени, персональной пенсии — 300 рублей. А затем из–за доноса клеветника (якобы она сотрудничала с немцами и продукты собирала для оккупантов) пенсии лишили. Последние годы жизни Дерибо фактически нищенствовала... Сведения об этих отважных людях, их фото есть в областном краеведческом музее. Но воспоминания узников Луполовского лагеря Румянцева и Юстуса вы опубликуете впервые. Сведения Румянцева мне передала Татьяна Чемрук — заведующая отделом Государственного архива общественных объединений Могилевской области. Воспоминания Юстуса прислала коллега, поисковик москвичка Марина Сычева. Эту исписанную мелким почерком тетрадь Андрей Юстус отдал своему племяннику еще в 1982 году. И лишь спустя много лет мы можем обнародовать факты о зверствах, которые творились в Луполовском лагере, и о мужестве наших землячек, которые, как Прасковья Дерибо, спасали от голодной смерти советских военнопленных.
Россиянина Андрея Юстуса призвали в армию в 1938–м. Служил в Туле, в 335–м артиллерийском полку, затем — в 601–м гаубичном. В начале июля 1941–го их полк занял позиции на левобережье Днепра под Могилевом. Начались непрерывные бои. В одном из них, у деревни Сидоровка, на глазах у Андрея погиб его друг:
— В березу попал снаряд, осколки брызнули прямо на нас. Одним из них лейтенанту Барсукову перерезало горло...
Через несколько дней неподалеку от Сидоровки погиб и командир дивизиона капитан Шпаков, к которому Юстуса назначили ординарцем:
— 21 — 22 июля мы несли огромные потери. Немец выбил нас из леса на чистое поле и прижал к шоссе под огонь стоявших там танков. Сверху нас бомбили «юнкерсы», «фокке–вульфы» и «мессершмитты». Вскоре от всего дивизиона остались я да сержант Карпенко — командир одного из отделений. Утром нас взяли в плен... Через три дня, голодных, измученных, пригнали в Могилев. На аэродром, окруженный колючей проволокой. Тут были десятки тысяч наших солдат и офицеров. Лишь на следующий день фашисты подогнали полевые кухни. Впрочем, они скорее издевались, чем нас кормили. Бросали гороховый концентрат в толпу. Люди, как волки, кидались в драку за эту еду. А она рассыпалась и падала в пыль. Немцы потешались. Потом и вовсе перестали кормить. Но, к счастью, о нашем бедственном положении узнали могилевские женщины. Каждый день они приходили к лагерю, чтобы перебросить через колючку свертки и узелочки с хлебом, картошкой, вареной свеклой, луком. Едой, которую они отрывали от себя и своих детей. Мы хватали ее, как звери. А женщины, глядя на нас, плакали. Немцы поначалу им не препятствовали, но осенью в лагере появились полицаи. Они избивали наших спасительниц прикладами и палками. Принесенную ими еду вырывали из рук и втаптывали в грязь. Но женщины приходили снова и снова. Зимой уже не только с едой. В свертках были фуфайки, пальто, кофты... Ведь мы замерзали. Спасались, ногтями копая норы, набиваясь в них по нескольку человек, пытаясь согреть друг друга своим теплом. И эти норы становились нашими могилами. В концлагере умирали тысячами. И я, придя в себя, нередко удивлялся, что все еще жив...
Андрею Юстусу «повезло»: весной 1942–го он оказался в числе первой партии военнопленных могилевского концлагеря, которую отправили в Германию. Потому и выжил. А в Луполовском лагере смерти, просуществовавшем до 1943 года, погибли более 40 тысяч человек. До сих пор были известны имена лишь 389 из них. Но работа продолжается — могилевский поисковый клуб «Виккру» установил еще около 400 имен военнопленных. И было бы справедливо увековечить имена погибших на территории бывшего лагеря, рядом с которым этой зимой установили поклонный крест.
Справка «СБ»
На месте Луполовского лагеря военнопленных в Могилеве сегодня мемориальный комплекс. На его территории — братская могила, в которой похоронены воины, погибшие в июне 1944–го в окрестностях Могилева. Среди них бойцы 238–й и 369–й стрелковых дивизий 2–го Белорусского фронта. Здесь же захоронены трое защитников Могилева, погибших в июле 1941 года и обнаруженных поисковым отрядом «Виккру» в 1995 году. Фамилия одного из них, россиянина Николая Фомичева, уроженца Рославльского района Смоленской области, установлена по медальону.
Фото автора и предоставлено Николаем Борисенко.
Советская Белоруссия №32 (24415). Среда, 19 февраля 2014 года.
