Странно устроена жизнь. Вот пожилая женщина. Мужа год назад похоронила и как–то сразу присогнулась, словно надломилась. Теперь живет одна в аккуратном и обихоженном кирпичном доме. Каждый день вспоминает мужа. За что ни возьмется, на что ни посмотрит, так сразу и вспомнит. Посуду моет после обеда — вспомнит, ведь теперь не две ложки, не две тарелки, чашки, а всего по одной мыть приходится. На плиту глянет, а там кастрюлька маленькая, как коту приготовить, сиротливо стоит, сковородка кукольная, маленькая. А на кого ей много готовить? Да и не хочется. Грустно, даже поспорить не с кем.
И гладиолусы махровые, по двенадцать крупных цветков на одном длинном стебле, у крыльца не радуют хозяйку, и огромный торжественный куст алых пышных роз вызывает только грусть. И помидорами в новом парнике хвалиться некому, и на фитофтору проклятую приходится жаловаться случайным гостям. Был бы жив муж, вот он бы оценил каждый выращенный помидор, каждый огурец, каждый цветок и каждое слово. Чисто в доме, светло и тепло и как–то очень просторно. Такое впечатление, что мебели стало в несколько раз меньше, а комнат больше. И еще очень тихо в доме. Раньше телевизор громко стрелял, пел, плакал, говорил — хозяин новости и сериалы смотрел. Пепельница на подоконнике стояла, книжка, а на ней коробок спичек лежал, примятая пачка дешевых сигарет. Все это она не любила, все эти сигареты, окурки и дым очень ее раздражали, а особенно не любила, когда муж выпивал... Но это тогда, до одиночества. А теперь она говорит: «Пусть бы он лучше пил, курил, мусорил и спорил со мной... Только пусть бы он жил, только пусть бы был рядом. Нет ничего страшнее одиночества».
Мужчина живет один, на третьем этаже пятиэтажного дома, в тихом зеленом районе. Он год назад похоронил жену. В двухкомнатной квартире чисто, но не по–женски, когда ни пылинки ни соринки, а по–мужски. Это значит, что все вещи живут на своих местах. Стоят, лежат, сдвинуться боятся. И у него на плите маленькая, как детская, кастрюлька с супчиком. А на завтрак он варит себе кашу. Каждый день разную: овсяную, гречневую, манную — главное не перепутать и не сварить одну и ту же два раза подряд... Хотя кто упрекнет, кто осудит, ведь он один. Как всякий мужчина, большую часть жизни проживший с заботливой женой, он к быту не приспособлен, он раздражает, надоедает, кажется непонятным. Но с другой стороны — тысячи бытовых проблем отвлекают. Куда положил рецепт на таблетки от давления? Где направление на анализы в поликлинику? Какие сосиски купить лучше? Какое молоко, в каких пакетах? А как правильно дыню выбрать, чтобы и сладкая, и вкусная, и не очень большая. Про все спрашивать приходится, словно ему не восемьдесят три, а только родился. А какая досада от постоянного мытья одной тарелки, ложки, чашки, кастрюльки! Он не сразу может вспомнить, выходил ли сегодня на улицу. Задумывается над таким простеньким вопросом, напрягается и говорит, что вроде бы да. Затем уточняет, что мусор утром выносил, а в магазин ему сегодня не надо. Он там вчера был. А в поликлинику ему только в понедельник, когда новый участковый врач из отпуска выйдет. В понедельник и флюорографию пройти надо. Вот была бы жена, так она бы точно ему все напомнила, предусмотрела и пять раз предупредила. Она о нем и его проблемах (как только умудрялась?) все помнила.
Мужчина ставит в раковину тарелку с ложкой, чашку. Задумывается и говорит: «Ведь такого, наверное, и не бывает, чтобы муж с женой вместе жили и вместе умирали... Кто–то должен и одиноким оставаться...»
Этот пожилой мужчина и пожилая женщина живут в разных местах, между ними расстояние в пятьдесят километров, которые можно проехать за полчаса. А если на рейсовом автобусе, то за час. Купил в кассе автовокзала билетик. Зашел в автобус, занял свое место, пропечатанное черным по белому, и в путь. Навстречу собственному счастью. Но они никогда не встретятся. Я в этом уверен. Хотя и он, и она смутно догадываются о существовании друг друга. Странно устроена жизнь.
Советская Белоруссия №161 (24298). Четверг, 29 августа 2013 года.
