— Михаил Андреевич, недавно к вашим многочисленным регалиям добавилось высокое звание Героя Беларуси. Это признание вас не только как легендарного художника нашей страны, но и как общественного деятеля. Как вы считаете, должен ли творческий человек принимать столь активное участие в жизни общества?
— Я сам — ответ на этот вопрос. Моя работа — это и есть жизнь общества. Я работаю для общества! А ему нужен человек нравственный и трудолюбивый, и этого человека нужно формировать. Государству необходима нравственная основа, обязательная для всех членов общества, каковы бы ни были их политические взгляды. И искусство в этом отношении должно занимать первостепенное место, отражая именно бытие. Сейчас модно ругать социалистический реализм. Да почему социалистический? Как его ни назови — реализм есть реализм. Он вне политики. Это отражение времени, раскрытие в глазах человечества того, что есть добро, а что зло. Важный и постоянно необходимый пример.
— Интересно, что в советские времена вас упрекали, дескать, вы идете вразрез с социалистическим реализмом. В наши дни, наоборот, вам ставят в вину, что придерживаетесь устаревшей соцреалистической школы...
— Причем упрекают одни и те же! Вот что самое любопытное-то! Если при Хрущеве у меня даже “звание” было — “идеологический диверсант”, резолюции на высоких бумагах — “не художник социалистического реализма”, то сейчас кричат — “это социалистический реализм”. Те же и кричат, что звали раньше “диверсантом”.
Да, я художник реалистической школы. И мое убеждение: другим искусство не бывает. Оно должно быть носителем ценностей, неподвластных времени. И в этом сила искусства. Этим принципам я всегда следовал и буду следовать, пока дышу. Потому что все преходяще, а искусство вечно.
Я художник своей культуры — христианской. Это реалистическая по сути своей культура, и эта ее суть не изменилась на протяжении многих веков. Даже наша православная культура перешагнула уже тысячу лет. Есть что наследовать!
— Если не ошибаюсь, последние ваши работы именно на христианскую, библейскую тематику?
— Я бы не стал говорить, что исключительно на христианскую. Это не иллюстрации к Библии. Я брал древние сюжеты, которые созвучны нашему времени. К примеру, Иов. Создавая о нем картину, я видел мысленно и развал Советского Союза, грабеж всех средств, накопленных людьми, которых ведь действительно сделали нищими, что особенно ужасно в преклонном возрасте... Это очень созвучно, на мой взгляд, с испытаниями Иова. Я, например, был поражен в свое время, что вся верхушка коммунистического руководства вдруг так легко отмахнулась от своей веры и своих убеждений — я написал “Хождение по водам”... Или же картина “Искушение Иуды”: на ней Иуду уговаривают предать Христа и получить за это тридцать серебре-ников. Он раздумывает, ведь он самый близкий друг Христа, ему не так-то легко решиться на такое! Решился наконец, но когда увидел, к чему привело его предательство, вернул деньги и повесился. И те же люди, которые подбили его на страшный грех, потом сделали его самым отрицательным, скверным человеком всех времен! Я написал их с ним вместе — потому что они не лучше. они и сегодня так работают...
— Ваше обращение к чернобыльской тематике — тоже тот необходимый долг, который художник должен заплатить нашей сегодняшней реальности?
— Чернобыльская тема присутствует у нас в жизни. Как же не быть ей в искусстве?! Большое количество людей в Беларуси и сегодня умирает именно от последствий радиационного облучения... И в наш XXI век, век процветания “демократии” и триумфа лжи, эти картины “работают”. Люди приходят посмотреть на них. Это главное. Знаете, мне сегодня молодые говорят: грустные у вас работы, зачем они такие, искусство должно поднимать настроение и веселить. А этого вопроса не должно быть! Потому что это наша общая беда, и она из истории никогда не уйдет.
— Одна из картин цикла, “Запретная зона”, недавно побывала в Женеве на художественной выставке “Время для перемен”, посвященной 60-й годовщине образования ООН.
— Да, каждое государство экспонировало там только по одной работе. Для меня большая честь, что Беларусь представляла моя картина.
— На ваших картинах Чернобыль — это прежде всего человеческие лица, глаза, страдание, а ангелы так же реальны, как люди...
— В цикле “Черная быль” трагедия решена через поэтические, аллегорические темы. В этих работах я пытался взглянуть на беду, постигшую наш народ, как бы с позиции вневременного, так сказать, с неба... В “Запретной зоне” — только ангел скорби и души, души детей, которые гибнут первыми... А младенец “Чернобыльской мадонны” также безгрешен, как Христос. Потому его берут ангелы... Все так, как в жизни. Композицию другой картины я взял из древней нашей православной живописи, “Неделя всех святых”, где нищие, блаженные и убогие — опора церкви. Я изобразил, что нашим безвинно погибшим чернобыльцам тоже даны белые одежды, и “сказано им, чтобы они успокоились”... Это слова Христа. И только одного я оставил зрячего среди этих калек — человека с дозиметром. Он один — свидетель этой страшной катастрофы, свидетель времени, только его прибор способен “увидеть” радиацию.
Цикл дался мне нелегко. Я работал над ним более четырех лет. Перепробовал много вариантов картин, очень много... Ни одна из тем не укладывалась в привычную стилистику.
— Михаил Андреевич, над чем вы работаете сейчас?
— Пишу большой и очень сложный холст. В истории белорусского народа была величайшая трагедия — фашистские лагеря для детей, где у младенцев выкачивали кровь. Трагедия, о которой не любят говорить обе стороны — и немецкая, и наша. А между тем это страшнейшее преступление, еще худшее, чем убийство младенцев Иродом. Я чувствую, что должен написать об этом картину — это надо оставить в людской памяти. Есть у меня и еще одна очень дорогая мне задумка — “Православие как вечность”. Но ее пока отложил. Катастрофически не хватает времени.
— Ваши работы есть в самых известных музеях Беларуси и России — в Третьяковской галерее, Национальном художественном музее Беларуси, минском музее Великой Отечественной войны. А где еще можно их увидеть?
— Действительно, больше десятка моих картин находится в Третьяковской галерее. Две из них, “Партизанская мадонна” и “Поле”, даже вошли в издание “Сто шедевров Третьяковки”.
В Минске мои работы можно увидеть в музее Великой Отечественной войны. Там их более двадцати, в том числе большая роспись “Отечественная война”. Много работ в Государственном художественном музее Беларуси. Около 14 находятся в музее Янки Купалы.
— А в зарубежных музеях?
— В свое время предолжений была масса, но зарубежным коллекционерам и музеям я чаще всего отказывал. Хотели купить мои работы Чешский государственный музей, Греция, Скандинавия. Но только в Болгарию я отдал две свои картины. Признаться, не очень люблю нынешний европейский уклад. Не спорю, был период в эпоху Возрождения, когда создавались великие школы и великое искусство в Италии, Испании, Франции, Фландрии и Голландии. А теперь в Европе почти нет учебных художественных школ, все больше частные студии. Художники сегодня в основном работают на рынок, как, впрочем, и у нас...
— Скажите, а где хранится цикл “Черная быль”, который сегодня выставлен в Национальном художественном музее?
— Пока — у меня в мастерской.
— Может, пора бы ему перебраться в музейные фонды?
— Я тоже об этом думаю. Столько лет эти картины стоят у меня, люди их не видят. Не было бы этой грустной даты — 20 лет чернобыльской трагедии, может, и сейчас не увидели бы. Хотелось бы, чтобы они были людям доступны. Но зависит это не только от меня, сами понимаете. А пиарить себя — у меня нет на это времени. Успеть бы все замыслы реализовать... У меня такое количество начатых работ, что хватило бы с лихвой еще на целую жизнь другому художнику.
И правда, время для Михаила Андреевича Савицкого — самое дорогое. Отвлекаясь на различные торжественные церемонии, огорчается: а ведь мог эти часы поработать... В отличие от многих знаменитостей, осознающих, что слава связана и с необходимостью общаться с прессой, Савицкий для журналистов личность практически недоступная. Несмотря на солидный возраст, он почти не отходит от мольберта. И на вопрос, какую из своих работ он считает лучшей, художник и сейчас, имея огромный творческий багаж, всегда отвечает одно и то же: “Она еще не написана!”
