Стали в пробке и стоим. И стоим. И стоим. Есть время поговорить, подумать, музыку послушать. Все отношение определяет. Сначала приходит смирение, следом творческий подход. Так всегда. Хлопнешь в сердцах себя по коленкам или дашь затрещину рулю, потом начинаешь прикидывать, кому перезвонить, какие планы на вечер, на завтра, на всю жизнь.
А еще есть что вспомнить. И я ухожу в ретро. Думаю о своем детстве. О том времени, когда проспект Независимости был Ленинским. Пустым. И от этого казался широким.
— Только не облизывай стакан!
И мама доставала носовой платок, чтобы протереть края красивого граненого кубка, так призывно выглядывающего из автомата с газировкой.
— А три копейки у тебя есть?
Завидев желтую монету, тут же слетались осы.
— Ай, ай!
Я отмахиваюсь и обливаюсь сладким напитком, осы пикируют на мое желтое платье. Делаю огромные глотки и вот сквозь дно вижу, как загорается зеленый сигнал светофора и три машины, ждавшие этого события на перекрестке у минского Главпочтамта начинают пыхтеть, пытаясь сдвинуться с места.
— Мо-ло-ко. А это какая машина?
— “Волга”.
— В ней Поляков едет?
Мама смеется.
Я знала, что “Волга” может быть только у председателя Президиума Верховного Совета БССР товарища Полякова. В нашем микрорайоне Курасовщина были только “Москвичи”, “Жигули” и “Запорожцы”. По одному-два авто на двор. По выходным их владельцы устраивали автобанный день. Таскали ведра с водой, мылили кузов, натирали окна, выбивали коврики. Автомобильные коврики были точной копией домашних. Старый палас перекраивали так, чтобы хватило и на пол, и на заднее сиденье. Однажды нас подвозил сосед, я была в короткой юбке и рубцы от ковра больно впивались в попу. Еще в машине жутко воняло бензином, так что в памяти так и отложилось, что ездить на авто — занятие невеселое.
Но иногда мы возвращались из гостей на такси. Вот это было куда интереснее. Ночь. Зеленый огонек счетчика.
— Сколько там набило?
— Рупь пятнадцать.
— Уй-ё!
У моей подружки Лоры был модный папа. Году в восемьдесят седьмом он “прикатил “Форда” из Штатов”. Когда папа Лоры приезжал в наш двор, возле машины собиралась толпа детей. Лора гордо усаживалась в колесницу, папа давал по газам. Почему-то мне даже во взрослой жизни несколько раз снилась эта машина. Странно очень. Я садилась за руль и лавировала по дорожкам нашего микрорайона. Или мы никак не влияем на свое бессознательное, или...
В нашей семье автомобили “не заводились”. Обычное дело для рядовой советской ячейки. Мы мечтали, ну... и все на этом. Организатор митинга в селе на Новозайцевском тракте был не прав. Автомобиль — роскошь! Заправлять, ремонтировать, хранить. Все это деньги-деньги-деньги. Так что самым доступным жизненным вариантом оставался троллейбус.
В детях нет ран и комплексов, это все мы считываем с наших родителей и с годами начинаем хмуриться от мысли о том, что чего-то недополучили. Мне было плевать. Троллейбус так троллейбус. Все так живут. В СССР. Кроме товарища Полякова, конечно.
И я просыпалась счастливая. Иногда очень. Ночью я была водительницей. А каждая женщина за рулем во времена моего детства была чуть-чуть Терешковой. И когда соседка тетя Люда получила в наследство старенький “Запорожец”... Когда мы погрузились в него и поехали прокатиться... Я точно решила, что у меня будет авто. Даже если для этого нужно будет стать министром. На кресло товарища Полякова претендовать я не осмеливалась.
И вот стою в пробке. Стою. И стою. И, честно признаться, счастлива. Даже в эту жару. Стоять на дороге. Без единого шанса вдруг поехать. Я оказалась страстным автолюбителем. И все мои чувства, мысли, эти воспоминания... уходят по невидимым волнам в эфир, чтобы прийти к той маленькой девочке. Спящей мне.
А вдруг сны — это наш себе привет из будущего. И мы даем по газам и мчим на свет этого маяка, делая мечту реальностью только потому, что она уже осуществилась. Где-то там. В загазованном городе. В пробке. В жаре.
