Все хорошее у человека – от природы, а все плохое – от людей, утверждает лесничий Глубокского опытного лесхоза Григорий Петько
ЕХАЛ в Тумиловичи к Григорию ПЕТЬКО, лесничему Глубокского опытного лесхоза, и не подозревал, что ждут сюрприз и большая журналистская удача. С первых минут встречи с героем моего рассказа чувствовалось: человек этот как бы не от мира сего. Лесничий. Вроде бы и должность не маленькая, а не проглядывается в нем особой начальственности. Мягкая скуповатая улыбка на задумчивом лице, какой-то душевно-осветленный взгляд. «Да он же поэт. Поэт в своей профессии!» — промелькнула догадка. И как оказалось позже, в выводе не ошибся. Но не будем торопить события, а послушаем самого Григория Петько.
Выпускал газету, писал стихи...
— Фамилия моя имеет украинские корни. Особенно много Петько на Полтавщине. Я узнал, как попали они на Витебщину. В 1709-м шведы отступали из-под Полтавы. Чтобы тянуть пушки, они забрали в подводы местных мужиков, в том числе и двух родных братьев Петько. Около деревни Речные, теперь Докшицкий район, на обоз напали русские. Шведы обрезали постромки и удрали в сторону Крулевщизны. А куда было деваться братьям Петько? До родных мест далеко. И коней нет. Так и остались в маленькой глухой белорусской деревеньке на шесть дворов.
Место красивое. Пуща. Река Березина. Много рыбы и зверья. Крепко пустили Петько корни. Ровно уже три столетия, как живут и здравствуют они на здешней земле.
Родословную я прослеживаю с 1804 года. Мой прапрапрадед Ян. С ним случилась забавная история. Родители отдали его в пастухи, и однажды в лесу он потерялся. Еле нашли всей деревней. И дали с того момента прозвище «Найдук». Сын Яна, Ануфрий, был уже на земле. А мой дед Змитрок, хотя по профессии не был лесоводом, очень любил лес. Исключительный был мастер. Что хочешь мог сделать из дерева: и кошелки, и дежи, и бойки такие высоконькие. На все нужен был материал. Никто хорошего не давал. Так он отправлялся в лес, чтобы найти где-нибудь вывернутую ель, а я за ним увязывался. Лет с семи. Вот и привык к лесу с малых лет, полюбил его.
Когда ходил в школу, даже газету выпускал о лесе. В тетради в клеточку, для себя. «Родны край» называлась. Писал стихи. Правда, мой поэтический опыт оборвался неожиданно. Произошло это в армии. Служил я в Алтайском крае, на самой границе с Китаем. Попросили меня дать стихотворение в армейскую местную газету. И надо же — перестарался. Не поверили, что это я написал. «Это Блок, а не ты!» — обвинили меня в плагиате.
С тех пор со стихами завязал. Зато начал вести дневник наблюдений за природой, куда заносил самое интересное. Вот некоторые из них.
Какое счастье жить среди этого!
29 апреля 1986 года: «Листья на березах — с копейку. Береза первой облистилась из деревьев, опередив ольху. Говорят, лето будет теплое и сухое.
Лес — прекрасный. Особенно березовый. Ажурные кроны, светло-зеленый, с нежной листвой и пьянящим запахом. Может, от этого и птицы запели еще дружней и веселей?! Какая красота и прелесть! Это, видимо, самая прекрасная пора в году: конец апреля — начало мая. Комаров и зуда еще нет, а погода теплая, как летом. И еще эта пора дорога тем, что все оживает, бурно развивается, чтобы дать продолжение жизни. И так во веки веков: любовь к жизни во имя новой жизни».
21 мая 1987 года: «Сегодня вечером шел тихий теплый летний дождь. Будь такой в июле, обязательно завтра утром пошел бы по грибы и насобирал бы их полным-полно, потому что такие дожди называют грибными. После них грибы вырастают во множестве. Ведь двойное тепло: сверху, с водой, и с земли, с испаринкой.
После таких дождей необычайно сильно пахнет в воздухе цветущей черемухой, душистым соцветием клена. Благоухает аромат берез и тополей, а тонкий, еле уловимый запах рябины навевает воспоминания о грядущем лете. Ведь с приходом лета расцветает рябина. И тогда, после июньского жаркого дня, чуть только посвежеет предвечерний воздух, бело-кремовое пушистое соцветие рябины разливает горьковатый, пряно-терпкий густой аромат.
Но сейчас не лето. Воздух по-весеннему чист и свеж. Где-то над головой, в сумеречном небе, щебечут ласточки, предвещая хорошую погоду на завтра.
Далеко-далеко за рекой кукует кукушка. Заливаются трелями дрозды. И вершиной всего этого хора — песня соловья!
Слушаешь и дивишься: какая в природе гармония! Никакой человеческий ум не способен сотворить такое. Какое счастье жить среди этого! Дышать этим воздухом! Видеть эту красоту! Чувствовать себя частицей всего этого и брать живительную силу для духовного совершенствования.
Все хорошее у человека — от природы! Все плохое — от людей. Может быть, и жестко сказано?»
Июль 1985 года: «Под вечер очень потеплело. Наступает летняя ночь. Тишина. Прозрачность. Пахнет сеном, цветами, свежескошенными хлебами. Природа располагает к размышлению. Чувствуешь спокойствие, забываешь суетность жизни. Ощущается облегчение, освобождение от всего лишнего, ненужного. И остается в душе только чистое, возвышенное. Такие минуты встречаются редко, но они приятны и полезны».
Ноябрь 1986 года: «Днем был ветер, резкий и холодный. Вечер яростный от заходящей зари и взошедшей еще неполной луны. Стынет земля. Мороз кует постель для близкой зимы. Уже появились первые ее вестники: прилетели с северных лесов снегири, синицы, свиристели, и голоса их перезваниваются, как льдинки»…
Живой музей можно любить, а не дарить
О птицах у меня очень много записей. И тому есть причина. В 1974-м, когда ходил еще в школу, познакомился с орнитологами, в частности, с Владимиром Валентиновичем Ивановским из Витебска. Он постоянно приезжал ко мне. Мы с ним бродили по лесу, находили гнезда и кольцевали птиц.
Однажды это занятие закончилось для меня плачевно. Дело было так. Заметили мы гнездо скопы на сосне — редкой птицы, питающейся рыбой. Полез я до ее гнезда, а оно немаленькое, почти метр в диаметре. А сук подо мной вдруг обломался. Головой переворачиваюсь вниз. Лечу и зарываюсь в мох по плечи. Напоминанием на всю жизнь об этом «полете» остался шрам около глаза.
Более я так отчаянно по деревьям не лазил, но Ивановскому по-прежнему помогал. Помню, в 1981 году искал я со своими коллегами в лесу логово волчат, а наткнулись случайно на гнездо орла-змееяда. У меня с собою был фотоаппарат. Сделал снимок и отослал Ивановскому. Тот поспешно приезжает:
— Ты знаешь, — говорит, — что с 1953 года в Беларуси нигде не регистрировался орел-змееяд. Веди меня быстрей к гнезду, пока не поздно!
Закольцевали мы тогда птенца орла-змееяда. Детеныш был один. Правда, судьба его оказалась трагической. Где-то через года полтора Ивановский прислал мне кольцо с запиской: «Змееяд убит случайно охотниками в Болгарии, около Стара-Загоры».
Из редких птиц, за какими довелось наблюдать и окольцовывать, я бы назвал еще черного аиста, беркута, орла-белохвоста, белую куропатку, пустельгу, чеглока и других. Всего я постоянно наблюдал за 72 гнездами.
И вот, в связи с этим, произошел анекдотический случай. Повышал я свою квалификацию в Гомельском институте леса и как-то проговорился об этой своеобразной «коллекции».
— А не могли бы вы нам подарить ее? — загорелись глаза у декана факультета.
— Как же я вам ее подарю, если в этих гнездах птицы сидят и выводят детенышей? Музей у меня — живой!
Один молодой коллега, оказавшийся рядом, спросил:
— Тебе много платят за это?
— Нисколько.
— Ненормальный ты, что ли? — искренне удивился он.
За птицами не только ведем наблюдение, но и устраиваем для них гнездовья. Скворечники, синичники — это постоянно. А также для водоплавающих и хищных. Последние особенно в этом нуждаются. Например, для орла-беркута выбираем дерево, преимущественно сосну, срезаем несколько боковых суков на высоте до двадцати метров и закрепляем там алюминиевой проволокой несколько палок под гнездо. Остальное птица доделывает сама.
Занятие орнитологией — мое хобби. Я — член общества «Бацькаўшчына» по охране птиц. Раз в год собираемся на съезд в Минске, где обсуждаем разные проблемы с учеными Польши, Швеции, Англии.
Мечтаю вырастить кедровый бор
О своей чисто лесной биографии расскажу кратко. После окончания Борисовского училища лесоводов полгода работал рабочим в родном Тумиловицком лесничестве, ибо места лесника не было. После армии вернулся домой, меня назначили в лесничестве мастером. В становлении здорово помогли бывший лесничий Семен Алексеевич Денисенок и Николай Константинович Крук, возглавлявший в то время Глубокский лесхоз.
А лесничим я стал в 1989 году. Основное мое кредо — не навреди лесу, сделай его еще лучше!
Улучшаем лес за счет новых ценных пород. В частности, лиственницы. Она быстро растет, не уступая березе. А еще это очень ценный древесный материал. Высаживаем также дуб канадский красный. У него очень красивый лист. Несколько похож на кленовый. Осенью приобретает пурпурно-красный цвет, и создается впечатление, что дерево горит.
Мечтаю вырастить кедровый бор. В Алтайском крае, где служил, доводилось видеть мощные двухсотгодовыя кедры. Ученые подсчитали: кедр в пять раз окупает себя больше орехами, а не древесиной.
Я горжусь своим коллективом. Может, потому, что создавал его. Уже лет десять мы не знаем, что такое пьянство. Вот сказал, и хочется постучать по дереву.
Каждого человека я ценю, уважаю, стремлюсь найти максимальное применение его задаткам.
А лес для меня — от деда, впитанный с молоком матери. Он моя религия, мой храм, где я отдыхаю и душой, и телом! Хотя я христианин, верующий, но лес для меня — святое.
Жена, Надежда Михайловна, также связала свою судьбу с лесом. Она — лесник и мой первый помощник.
У нас трое детей: Олеся, Анна и Змитрок. Сына я назвал в честь деда.
Недавно ходил по лесу, и надо же, наткнулся на пень, где мы с дедом пилили сосну более сорока лет тому назад. Сосна была вывернутая, мелкослойная. Тяжело пилилась. Я болтался, болтался за пилой, пока не заело ее. Дед выдернул, поправил, и пилили дальше. И вот столько лет прошло, а пень не только уцелел, но и видно место, где заело пилу.
Присел на него. Вспомнил деда Змитрока и весь наш род Петько!
Записал Владимир САУЛИЧ, «БН»
Фото автора
