Мы неслись навстречу по улице Карла Маркса с такой скоростью, что чуть не пробежали мимо друг друга. Елена Спиридович искала место для парковки своего автомобиля, а я бежала к ней на интервью. Столкнулись нос к носу. «Ждите меня в кафе...» — услышала я уже за спиной. Ух! Ровно через пять минут она уже руководила пространством внутри кафе: «Музыку тише, пожалуйста, кофе американо обязательно...» Ей подчинялись с явным удовольствием. Профессия?.. Без грима Елена выглядит просто юной, доверчивой — вся в желтом, нет, золотом, — от прически до туфелек, доминантном, солнечном. Женщина, настроенная на успех. Женщина, привыкшая к вниманию. Человек, который выходит на сцену первым... Но, как говорится, кому многое дано — с того много и спросится. Я намерена была сломать схему комплиментарного интервью с очень знаменитой дамой. И первый вопрос был заведомо провокационным:— Вас беспокоит возраст?..
— Я же не топ–модель!
— А мне кажется, что ваши роли близки: вы — человек, который выходит на сцену первым. А уж за вами те, кого сегодня называют звездами. Значит, должны быть и моложе, и красивее, талантливее. Вы — ведущая звезд!
— А еще я — ведущая кинофестивалей, а еще — ведущая оперных гала–концертов, где, говоря попсовым языком, звучат шлягеры, которые известны каждому.
— Это–то и удручает: и оперный театр туда же!..
— Возможно, вам будет интересно, что билеты на эти концерты раскупаются за 3 — 4 дня, в отличие от многих других, которые проводятся в Большом зале Дворца Республики. Я однажды своих родителей не могла посадить...
— А вам не приходилось задумываться об иллюзорности, суетливости поп–тусовки? Ежедневное провозглашение гедонизма, при том что большинство людей живет скромной, трудной жизнью.
— Это моя работа. Работу надо делать серьезно. Но, конечно, я отдаю себе отчет, что в жизни есть вещи несравненно более важные, чем песни и танцы.
— Ваше основное место работы — телевидение, Первый канал, но в передачах как таковых вы появляетесь все реже и реже.
— Ну да, передач, где требуются ведущие, появляется меньше. Возможно, это временно, потому что я точно знаю, что какие–то вещи могу делать лучше других.
— Что принесло вам несомненное удовлетворение в последнее время?
— Творческий вечер Игоря Лученка. Вела его вместе с Иосифом Давыдовичем Кобзоном и получила от работы наслаждение — мы оставили за кулисами сценарные папки и... «поплыли», то есть начали общаться, увлекая за собой зал. Иосиф Давыдович рассказывал много незапланированных историй о покойном Владимире Георгиевиче Мулявине, об Игоре Лученке, он искрил, а моя задача была подвести его «спичи» к нужному номеру. Мне нравится, когда работа требует не только крепкой памяти, но и творческой находчивости.
— Вы знаете сильные качества вашей натуры? Профессиональные, естественно...
— Я — терпеливый человек.
— А меня, например, подкупают ноты доверительности в вашем голосе.
— Я сказала о терпении, потому что оно — первооснова профессии. Очень тяжело ждать начала концерта, когда он задерживается, ждать, когда тебя отпустят с репетиции, в которой ты вроде уже и не занят. Ждать и не посметь, чтобы неполадки со светом, звуком отразились на твоем настроении, а значит, и на лице. Потому что я, хоть и заслуженный артист, я — не артистка. Если мне плохо, мне не надо работать.
— Извините, но я вам не поверю. Профессионалы под настроение не работают.
— А–а, в этом–то весь секрет. Просто, когда я на сцене, я автоматически становлюсь счастливой. И улыбаюсь уже не по профессии. Когда я работала в концертном туре «За Беларусь!» — мы объездили сотни райцентров и не только, собирая полные залы и полные площади, — меня переполняло вдохновение. Все трудности — нипочем. А температуры иногда были минусовые... И потом в зале же рассматриваю людей и понимаю: вот женщина перед нашим концертом специально сделала прическу, а эта купила новую блузку, а эта пара пришла в зал вместе — для них наш концерт еще и свидание... Я участвую в чьих–то жизнях — пусть и совсем маленьким эпизодом.
— Вы давно работаете с артистами, снижение вкуса, нивелировку потребностей ощущаете?
— Нельзя мириться лишь с агрессивностью — это моя твердая позиция. Я, например, никогда бы не вела рок–концерты. А попса, что ж, она не всегда умная, но — безобидная. И случаются секунды откровения, нежности — меня они радуют.
— А вам не кажется, что для «секунд откровения» общество отдает попсе слишком большое жизненное пространство?
— Может быть... Но... должны же быть праздники! И делу — время, и потехе — час. Вас же не огорчают полные залы в цирке.
— Цирк честнее.
— Да, цирк честнее... На эстраде звезды громче, громогласнее, но их с грохотом и забывают. Эстрада, пожалуй, — самое жестокое из искусств.
— А вы можете позволить себе во время объявления номера выразить отношение к артисту? Как те великие конферансье, которые работали на эстраде в середине прошлого века.
— Вряд ли я имею на это право. Конферансье — редкая, теперь уже музейная профессия. Я застала последних из могикан, была на концерте, который вел, нет, блистал, Борис Сергеевич Брунов. Такой человек, как он, — сорежиссер концерта. Даже больше! Человек, который может сделать с артистом и его номером все что угодно: вознести до небес или...
— А почему их время ушло, как вы думаете?
— Потому что теперь всем ведает его величество формат, которому подчиняется даже режиссер. Концерт почти всегда записывается для телевидения. А это точное время в эфире и никакой импровизации. Кроме запланированной, естественно.
— Вот и ответ. Раньше люди приходили в концертный зал за общением, теперь мы в основном «общаемся» с телевизором, где все, как говорится, отцифровано.
— Конферансье — персона на сцене, а ведущая — человек команды. Но давайте лучше я расскажу о любимой моей работе — кинофестивале «Кинотавр». Он, к сожалению, ушел из моей жизни год назад. Самое ответственное было — это звездные дорожки, когда артисты перед церемонией открытия под прицелами камер поднимались по лестнице сочинского театра и проходили в зал. Мы в это время работали за кадром: за 40 минут времени надо было успеть достойно представить телезрителям 150 артистов: народных, любимых, известных на всю страну и желательно не повторяясь с эпитетами! Все заранее выписывалось и промеривалось шагами с секундомером. С Димой Гориным с ТВЦ мы лет 8 делали эту работу, по трое суток готовясь к ней, не вылезали из–за компьютеров. На первом «Кинотавре» мне это стоило двух дырок на ремне.
— А как вы туда попали, кстати? Это же московская тусовка.
— Случай. Все лучшее в жизни вдохновлено случаем. Режиссером «Славянского базара» однажды работал москвич, он меня и «сосватал» Марку Рудинштейну, продюсеру «Кинотавра». А на первый «Базар» в Витебске я, кстати, не ведущей приехала, а спецкорреспондентом БТ, и делала «Дневники» в прямом эфире перед концертами вместе с Дмитрием Подберезским. У нас был такой закуток перед входом в амфитеатр, где мы интервьюировали 2 — 3 конкурсантов, гостей. И вот однажды концерт задержался, а нам об этом забыли сказать. Мы рассчитывали работать в прямом эфире 15 минут и в результате «барахтались» там 35! Мы начали брать интервью у милиционера, у билетера, выхватывали детей из толпы, читали зрителям фестивальные газеты... Режиссер по рации просит: «Вот–вот начнется концерт, продержитесь еще немного!» И мы держались. Это «барахтанье» привело одновременно к двум результатам: Геннадий Буравкин, председатель Белгостелерадио, сказал, что Спиридович рано выпускать в эфир, пусть еще поучится, а главный режиссер «Славянского базара», москвич, пригласил стать ведущей следующего фестиваля!
— Елена, вы окончили наш театрально–художественный?
— Нет, что вы, у меня там папа преподавал, мне туда было нельзя. Актер ТЮЗа Борис Васильевич Борисенок, 50 лет в одной гримерке — даю, кстати, вам очень хорошую тему. Я училась в БГУ на журфаке, а потом работала в детской редакции телевидения. И планировала быть пишущим редактором. И сейчас пишу — иногда ведь приходится править тексты, которые тебе приносят для сцены.
— А специально сценической речи разве не учились?
— Вы понимаете, папа актер! А я всегда с ним ездила на летние гастроли — по 2 месяца по городам и весям. Я выросла в его гримерке, повторяя за ним: «...Надо колпак переколпаковать, выколпаковать...» И так далее. Или для тембра: «Мой милый маг, моя Мария...» — на одном вздохе.
— А теперь вопрос, который интересует, наверное, большинство читательниц, — о ваших костюмах: с кем вы их создаете?
— С подругой, знаменитым дизайнером Эльвирой Жвиковой. Первым делом она задает вопрос: «Для чего надо новое платье?» Для «Славянского базара» — одно, для «Кинотавра» стиль должен быть совсем другим. У меня есть один костюм, кстати, от Ирины Понаровской, я этим горжусь, она очень интересный дизайнер. Сама конструировала его мне, с примерками и т.д., а не просто роспись поставила: у нее в Москве есть свое ателье «Ира». Первые лет десять работы я за костюмы платила сама, из своего кармана. У мужа была по этому поводу шутка: «Тебе надо много работать, чтобы получить много денег, чтобы купить новые костюмы, чтобы в них много работать... Может, тебе не работать? Дешевле будет». Потом на какое–то время телевидение взяло на себя финансовую заботу о моем внешнем виде. Но, в общем, я заказываю и шью тогда, когда мне этого хочется самой. Главное — находиться в одной форме, чтобы как можно дольше носить все свои платья. Из моды они не выходят, потому что я отдаю предпочтение классике.
— У кого из ведущих, ваших московских коллег, стоит поучиться?
— У Ивана Урганта, например. Прыгучий, легкий, позволяющий себе шутить невпопад. Вроде бы... За этим стоит труд, немало прочитанных книжек, просмотренных фильмов. Мне было очень любопытно работать с Володей Березиным. Его знание настоящего русского языка, его грамотность меня просто повергали ниц. Очень аккуратен со словом, тщателен Дима Горин. Иногда они с Володей смеялись: «Аленка, ну скажи «жюри». Мы говорим тверже, фрикативнее, чем это требуют правила русского языка: белорусский акцент! Перед хорошим языком и произношением я трепещу. Не люблю сценариев с ошибками, очень внимательно отношусь к знакам препинания — меня напрягает, когда они поставлены неправильно.
— А вы бы могли работать в Москве?
— Да, конечно. Было два серьезных предложения. Но я — минчанка. Это не только прописка, но и склад характера. Ехать в Москву, это значит начинать работать локтями — там это нормально. А я не умею толкаться.
— А может быть, уже нет сил?
— Дело не в этом. Знаете, мне было очень тяжело, когда я села за руль. Мне говорят: «Почему ты уступаешь, твоя же — главная!» Я говорю: «А может быть, ему нужнее?»
— Неуверенность...
— Пусть так, но мне не хочется тратить силы, чтобы первой добежать до Олимпа. Я понимаю, что известность в шоу–бизнесе — это все достаточно условно. Я не научилась серьезно относиться к своей популярности: ах, узнают на улицах. После каждого концерта я точно знаю минусы и буду анализировать их несколько дней, не смогу быстро избавиться, если что–то сделала не так. Вообще, я себя хорошо чувствую минут 10 после концерта: приятная усталость. А потом начинается...
— С какими словами ваш муж отправляет вас на работу?
— Моя работа для него вторична, хотя, как профессиональный режиссер, он отдает должное моему профессионализму. Но, естественно, критические нотки присутствуют, мы друг другу не льстим. Но все–таки прежде всего он любит меня домашней, давным–давно сформулировав: «Мне больше нравится, когда у тебя волосы блинчиками пахнут». Мы вообще любим погулять рука в руку по берегу Свислочи.
Фото Виталия ГИЛЯ, "СБ".
