«Осень на носу! Надо ж где-то обустраиваться…» – пытается он договориться со мной, самой капризной соседкой. Помню, что весной в результате многократных попыток с вызовом милиции уже выселяла отсюда похожего «квартиранта». Но этого или другого – сложно определить. Все – на одно лицо. Только помоечный «прикид» разный. Тот был в длинном сером пальто и огромных берцах.
Пытаюсь доходчиво объяснить: здесь обустроиться точно не получится. Даже несмотря на найденных в подъезде десятиэтажного дома сообщников по открыванию домофонных дверей.
Не верит. Или делает вид, что не верит. Демонстративно передвигает один из баулов в уголок и укладывается спать. Жить, мол, больше негде. А этот подъезд его устраивает во всем. Главное – рынок близко, а там люди добрые… Пытаюсь поговорить по душам. В городе открыт приют для лиц без определенного места жительства, он об этом знает? Да, «мой» бомж в курсе. Но у него, увы, документов нет – не возьмут. Возьмут, убеждаю – там есть специалисты, которые смогут помочь с восстановлением паспорта. Нет, опять не подходит. У него, мол, масса заболеваний, которые не позволят жить в «общежитии». (Из опаски подцепить туберкулез, чесотку или чего похуже, делаю пару шагов назад.) А в подъезде моего дома, значит, позволят?! Настырно советую: на этот случай есть больница. Но новосел уже устал со мной дискуссировать и, скрутившись калачиком, отвернулся к стеночке. Отстань, мол, меня и так все устраивает. Грожусь звонком в милицию. Бесполезно. Делаю звонок. Забирают. Но на следующий день вечером бомж опять «дома»…
Как бороться с бродягами? Мне кажется, что душой они давно живут не в нашем мире. Разве что телом?.. Да, каждый человек имеет право выбирать свой путь, свой образ существования. Но мешать другим он не вправе.
Недавно разговаривала с 40-летним витебчанином. Сергей воспитывает троих детей, имеет два диплома о высшем образовании. В добротную четырехкомнатную квартиру, где хватило бы места всем, иногда наведывается его отец. Бомж. Сознательный и «политически» устойчивый. Его отмоют, накормят – он опять на улицу. Живет так уже десять лет. И ничего менять не собирается. То есть на свалку во вполне еще трудоспособном возрасте его загнала не нужда и не экстремальные жизненные условия, а желание быть всесторонне независимым. От общества, от работы и семьи.
Наверное, нам этого не понять. В «том» мире мы чужие. Сергей признался: отца ему уже не жалко. Он не вызывает сочувствия или жалости, так как доволен своим образом жизни. Утверждает, что в таком существовании есть особый драйв. Любые нравоучения бесперспективны. Мой собеседник в любой момент готов к тому, что однажды ему позвонят из милиции и сообщат: ваш отец найден мертвым на улице. Он уже смирился, что папа, даже заходя в гости, не здесь – где-то там, за чертой. Просто ему осталось сделать еще один маленький шажок, чтобы уже насовсем покинуть этот мир.
Мне не единожды рассказывали врачи, работающие в реанимации и вынужденные спасать вот таких отшельников: с тягой к бродяжничеству бороться бесполезно. Обожженные, обмороженные, с ампутированными конечностями, разбитыми головами, переломанными костями – они все равно мечтают вернуться «на свободу». Предложи им дом-интернат или социальную койку с полным государственным обеспечением – девять из десяти откажутся. Это их право, их выбор. Вот только почему в таком случае они претендуют на какие-то блага от общества? Почему, ссылаясь на нищету, пытаются бесплатно проехать в автобусе или трамвае? Попрошайничают на улицах? Навязывая свое соседство, заселяются в чужие дома? Рассчитывают на высококвалифицированную медицинскую помощь? Минувшей зимой была свидетелем того, как бомжи в морозы отчитывали волонтеров, которые привезли им еду и теплые вещи – те приехали на двадцать минут позже назначенного времени. Нет уж – уходя, уходите… И не мешайте жить другим.
a_veresk@mail.ru
