В гастрольных поездках выдающегося пианиста сопровождал наш земляк Николай Васильев
В комнате – большой портрет. И человек, изображенный на нем, очень похож на хозяина кабинета. Неспроста посетители, которые впервые приходят сюда, смотрят то на Васильева, то на увеличенное фото. Николай Иванович, понимая их, улыбается.
— Нет, это не я, — говорит он с хитрецой. – Это Святослав Рихтер.
Можно спорить о внешнем подобии знаменитого пианиста и его бывшего администратора, нашего земляка Николая Васильева, который живет и работает в Минске, но что души их были родственными, здесь, кажется, вопросов нет. С гениями непросто жить, работать, понимать, угадывать их желания, а земляку нашему это удавалось. Музыкант полагался на него, верил во всем. И тот ни разу не подвел его.
Николай Иванович вспоминает такой случай. Ехали они по Украине, спешили на концерт. А впереди речка солнцем светится, рядом тенистая роща. Водитель Васильев, он же и администратор, не спросив Святослава Теофиловича, свернул туда. Машина остановилась, распахнулись дверки. Рихтер удивленно спрашивает:
— Николай Иванович, а почему мы сюда заехали?
— Так вы же попросили, Святослав Теофилович!
— Я? – недоумевает музыкант. – Я просто подумал об этом и хотел вам сказать, что неплохо бы на пару минут завернуть на бережок и посидеть здесь.
А вот уже хрестоматийный случай. Большой банкет по случаю концерта и приезда в здешние края знаменитого пианиста. Стол ломится от яств, множества напитков. Тосты в честь Святослава Рихтера. А тот, человек по натуре скромный, поднимается и говорит:
— Благодарите не меня, а Николая Васильева, моего администратора. Поездка была сложной, но он меня к вам доставил… У этого человека, кстати, большие способности и дар предвидения. Вот я загадаю желание, и через пару минут он его исполнит.
Николай Иванович признается:
— Долго голову ломал, чего захотелось Рихтеру. Вышел в зал, остановился у буфета, бросил неожиданно взгляд на витрину – и вот оно то, чего русской душе захотелось! На столе полно заморских вин, коньяков, но не хватало простой бутылочки водки.
И когда, купив ее, он принес и поставил перед Святославом Теофиловичем, тот зааплодировал, а за ним и гости.
Да, великому музыканту, вся жизнь которого состояла из поездок и концертов, встреч и репетиций, вся жизнь которого была вечным движением, нужен был человек деятельный, умеющий понимать и моментально решать непростые задачи. И он отыскал такого. Но не в Москве, а в Минске. Скупой на похвалу журнал «Советская музыка» напишет в апреле 1987 года так о постоянном администраторе Святослава Теофиловича: «…ураганной силы и скорости, энергичный, стремящийся осуществить или даже предупредить все желания Рихтера».
Спрашиваю у Николая Ивановича, откуда истоки этих качеств, эта жизненная мощь?
— От земли-матушки, — отвечает он. – Я ведь парень деревенский, родом из Дубровенского района, что на Витебщине. Работы не боялся, брался за все дела, прежде чем отыскать свое место в жизни.
Я посматриваю на большой портрет Рихтера на стене, который висит напротив Васильева.
— Как встретились со Святославом Теофиловичем, как стали его администратором?
Николай Иванович тоже смотрит на портрет и начинает рассказ:
— Рихтер не забывал Беларусь, часто бывал здесь с концертами. Здесь мы и познакомились. И вот во время одного из приездов сюда он завел со мной странный разговор: знаю ли я Сибирь, какие города, как можно добраться туда? Я начал объяснять, что выбор ограниченный. В некоторые точки можно попасть только вертолетом или на «козлике» доехать. Но вертолеты для музыкантов не подходят: выхлоп мотора, вибрации, слух целую неделю будет восстанавливаться. А «козлики» или газики только летом пригодны. Зимой на них целый букет болезней можно получить.
Выслушав, Святослав Теофилович посмотрел на меня удивленно:
— Так там люди живут!.. Неужели к ним доехать нельзя?
— Можно, — говорю Рихтеру. – Сейчас новый японский джип появился, «Ниссан-Патрол», вездеход. Но как его купить?
— Купим, — твердо сказал музыкант. – А вы, Николай Васильевич, дайте мне слово, что поедете со мной.
Хоть и неожиданным было предложение, но как отказать такому человеку? Это, согласитесь, великая честь. Но и в то же время ответственность какая!
Насколько я понял из разговора, великий пианист затевал большие гастрольные поездки по стране, рассчитанные не на один год. У него появилось неукротимое желание побывать в самых отдаленных точках Страны Советов, особенно в северных и восточных регионах. Мол, там же люди живут! Я бывал в некоторых из них с «Песнярами», Виктором Синайским, «Чаровницами». И я знал, что такое Сибирь и Дальний Восток, какие там расстояния и какие проблемы на каждом шагу. Но, как говорится, дав слово, держи.
Должен признаться, меня минские бюрократы не хотели отпускать в поездку. Не знаю, что двигало ими, но препонов было много. Только высокое вмешательство расчистило барьеры. Да и московская элита встретила с прохладцей меня. В глаза не говорили, но в них читалось: неужели Рихтер в столице не мог найти достойного администратора?
— Николай Иванович, если перечесть все города, где вы побывали, то не хватит газетной страницы. Среди них — Казань, Чита, Иркутск, Хабаровск, Комсомольск-на-Амуре, Байконур, города БАМа, Казахстана, Узбекистана, Украины. Короче, от Москвы до самых до окраин. А что запомнилось, оставило неизгладимый след?
— В одном из городов я отправил водителя на заправку. Через некоторое время звонят и говорят: «С вашим шофером несчастье, сломал ногу». Естественно, я приехал туда, мы ему оказали помощь, наложили гипс и вынуждены были отправить в Москву.
Сидим после этого, ужинаем, и Святослав Теофилович говорит:
— Николай Иванович, есть вопрос. Пришлют к нам нового водителя. А он эту машину видел хоть раз, работал на ней? Скорее, нет. Вам не трудно будет перевозить нас из города в город?
Вот вам общение, сам подход к делу. Он мой руководитель, он меня пригласил и волен приказывать. А здесь какая вежливость, какое отношение к человеку: «Вам не трудно будет?» Как я мог после этого отказаться? Поэтому, кроме обязанностей импресарио, как сейчас модно называть администратора, начал выполнять и функции шофера. Мне стало еще труднее. Вы представляете, что Васильев взялся не только сопровождать гения, а и сел за руль. Было чувство двойной ответственности.
— Но водитель Васильев не подвел гения?
— Дорога есть дорога. Все случалось: горели, ломались, слетали в кювет, пробирались через барханы Долины Смерти в Казахстане. Но Бог миловал.
— А как с ролью импресарио справились?
— Мне в принципе приходилось отвечать за все. Даже за здоровье Святослава Теофиловича, за его настроение. Ничто не должно было нарушить его душевное спокойствие, вывести из себя ни перед концертом, ни после. Я старался исключать всякие накладки и недоразумения, оградить музыканта от назойливых поклонников его таланта. И порой действовал резко, как говорится, невзирая на лица.
В Хабаровске произошел случай. На концерте нашем был первый секретарь Хабаровского крайкома. Приходит его телохранитель в нашу гримерку:
— Николай Иванович, Черный просит, чтобы вы пригласили Рихтера к нему.
Я ответил:
— Извините, Рихтер даже к Сталину не ходил, а Сталин к нему на сцену спускался.
Сказал так и не знал, что Черный за углом стоит. И надо отдать должное мудрости первого секретаря. Он не постеснялся, подошел к нам и сказал:
— Да не слушайте вы, Николай Иванович. Это Черный просит, чтобы Святослав Теофилович принял его.
Была беседа, благодарности за концерт и вопросы: нет ли в чем нужды, какие трудности?
Я говорю:
— Проблема сейчас одна, мы решили посетить БАМ, Комсомольск-на-Амуре. На машине мы туда не пройдем, дайте, если можете, спецвагон.
— Никаких проблем, все, что вы просите, выполним.
И слово свое секретарь крайкома сдержал. Дали спецвагон. Но к чему цеплять его, чтобы добраться вовремя к началу концерта? Пассажирские поезда в тех местах не так часто ходят, как у нас. И я пошел на риск. Стал цеплять его к грузовым составам. Болтанка в конце их была огромная. Однако мы избежали длительных простоев, ожиданий, которые так действуют на нервную систему.
Если вспоминать о БАМе, то есть там такой город Кульдур. Приезжаем туда – и страшный удар для меня: во Дворце нет инструмента, не на чем играть. У меня шоковое состояние. Говорю Геннадию Потылицину, директору Хабаровской филармонии:
— Гена, почему ты мне не сказал, что здесь проблема с пианино, мы бы в вагон его погрузили?
Проходит мимо женщина какая-то, слышит наш спор. И говорит: «Пианино новенькое у нас на складе стоит».
Я понимаю: ждать помощи не от кого, выскакиваю на улицу, останавливаю военный газик, а в нем сидит майор, как оказалось, земляк наш из-под Орши. Он и солдат организовал, и погрузку. А я уже нашел тех, кто стал «доводить» инструмент. На новом инструменте, как известно, ответственные концерты играть невозможно. Но выступление Рихтера состоялось в точно назначенное время.
— Рихтер во время поездок, вероятно, вам и о себе много рассказывал? Он ведь почти наш земляк, сосед, на Житомирщине родился?
— Жизнь его была тяжелой, особенно начальный период. Отец был немец, и с ним советская власть жестоко обошлась. Много испытаний выпало и на долю матери. Но Святослав Теофилович на свою страну не озлобился.
Любил он и нашу Беларусь, наши города. Неспроста прославленный музыкант так часто навещал нас.
Помню, как обожал он нашу кухню, наше коренное блюдо – драники. Всегда заказывал их, и я шел не в ресторан, а к знакомым женщинам, мастерицам кулинарного дела.
А еще в Минске произошел случай, который удивил меня и о котором я часто рассказываю молодым музыкантам. Я знал неугомонность Рихтера, его неутомимость во время репетиций. Но здесь он поразил меня.
Отрепетировали в филармонии до 11 часов вечера, говорю музыканту:
— Ну что, поедем в гостиницу?
И вдруг слышу:
— А можно попросить? Я не хочу ехать в гостиницу, я хочу ночью порепетировать.
Отказать не могу. Но понимаю, что в этой комнате филармонии для него будут определенные неудобства, если Рихтер захочет отдохнуть часок-другой. Еду в гостиницу «Октябрьская», запихиваю в его кофр одеяло с подушкой, простыню, возвращаюсь и говорю: «Теперь я согласен, чтобы вы остались на репетицию, а когда захотите поспать – вот вам белье».
И все-таки оставить его одного я не мог. Я дремал, но слышал игру инструмента. И только примерно в пять утра пианино замолчало. Но прошел час, и оно ожило. И звучало до 9 часов. В девять я зашел, и он мне говорит:
— Вот хорошо, что я позанимался, мне это было необходимо.
У него имелась книга, в которой были расписаны все дни. Он раскрывал ее иногда и считал:
— Кстати, вы, Николай Иванович, не дали мне сегодня два часа на репетицию. Итого вы мне задолжали уже 39 часов.
Вот подход к работе, ко всему!
И знаете, я не слышал от него жалоб, резких слов, он не повышал голоса, не ругался. И за все время поездок только в Благовещенске отменил концерт из-за неугомонных поклонниц, которые своим вниманием утомили его. Великий человек! Великий гений!
И я благодарен судьбе, что наши пути пересеклись, что я был рядом с Рихтером. Незабываемые дни, незабываемое время!
