Главный хормейстер Большого театра Беларуси Нина Ломанович более 40 лет служит национальной опере

Голос — тонкая материя

Нина Ломанович. Народная артистка за работой.
Один московский критик, побывав однажды на спектакле Национального академического Большого театра оперы и балета Беларуси, заметил, что оперный хор — самый большой бриллиант в его короне. И его идеальная огранка — заслуга народной артистки Нины Ломанович. Она пришла в Большой театр в 1976 году, с 1993-го является его главным хормейстером. Мы поговорили с Ниной Иосифовной о том, чего стоит руководить семью десятками артистов, в чем заключается «трагедия» профессии хормейстера и чем театральный хор отличается от обычного.

— Нина Иосифовна, в Большом театре оперы и балета вы работаете более 40 лет. Кажется, ни театр не представляет себя без вас, ни вы себя без него. Но вот интересно: вы выросли в провинциальном Мозыре, никакого оперного коллектива там не было. Как же родилась ваша большая и взаимная любовь с оперой?

— Действительно, в Мозыре ничего такого не было. Но я все школьные годы пела, выступала в вокальном ансамбле, окончила музыкальную школу. Поэтому, когда пришло время поступать, не сомневаясь, выбрала Гомельское музыкальное училище. Попала в класс к Петру Федоровичу Кирейцеву. Он-то и развил во мне любовь к классике. Ни эстрада, ни народное творчество не вызывали во мне столько интереса, как классическая музыка. Помню, лето, все на пляже, но если из Москвы транслируют концерт классической музыки — я сижу перед телевизором. Петр Федорович давал мне для изу­чения хоровые сцены оперы. Я еще никогда не была в оперном театре, никогда не видела оперного спектакля, но уже была заочно влюблена в эту могучую выразительную музыку, в эти гениальные партитуры. И надо такому случиться, что после Гомеля я поступаю в Белорусскую государственную консерваторию и попадаю в класс к главному хормейстеру Большого театра народному артисту Алексею Петровичу Когодееву. Причем я являлась его единственной студенткой — занятость у хормейстера была огромная. Естественно, уже с первого курса я была в театре — присутствовала на репетициях, стояла за кулисами, изучала всю кухню изнутри.

Музыкальный театр с живыми человеческими голосами меня потряс! Музыка — тонкая материя, но человеческий голос еще тоньше, им можно передать все оттенки души. Так и случилась моя любовь с оперой, так я нашла свое место в жизни.

— И с третьего курса вы уже работали в театре?

— Да, меня пригласил в коллектив Алексей Петрович. В театре в то время ставили «Лоэнгрина» Вагнера. Хоровой материал в этой опере огромный, и хормейстеру нужны были помощники. Так я стала работать уже на третьем курсе консерватории. Когда заканчивала учебу, у меня уже была самостоятельная работа в театре — опера «Дон Паскуале» Доницетти. Поэтому неудивительно, что после выпуска я здесь и осталась. Позже было много приглашений в другие коллективы, но я никогда не помышляла уйти из Большого.

Нина Ломанович и режиссер Вячеслав Цюпа. Работа над оперой П. Масканьи «Сельская честь». 1996 год.

— А как сегодня приходят артисты в хор: будучи еще студентами или уже выпускниками?

— Некоторые приходят к нам и на втором, и на третьем курсе Академии музыки. Но это если педагог отпускает — он должен видеть, что студент справится с нагрузкой. А работа в театре очень напряженная. С самого начала здесь приходится трудиться в полную силу. Если мы видим, что студенты готовы работать профессионально, они могут и хотят, то, конечно, приглашаем их в хор. Ведь в будущем получаем очень хорошие кадры — артистов с профессиональным образованием и практически вошедших в репертуар. Кроме того, мы знаем их как людей — насколько они трудолюбивы, ответственны и так далее.

— Вы руководите не обычным хором — театральным. Артисты хора не просто поют — играют. Какими качествами должны обладать исполнители, чтобы попасть в такой хор?

— Вы правильно заметили — это артисты хора, не хористы, как некоторые их называют. В музыкальном театре они работают как драматические актеры и певцы. Поэтому требований к ним много. Во-первых, голос. Без сильного голоса и полного диапазона в театре делать нечего. Я подбираю хор по особым тембрам. Не беру, например, в хор колоратуру. Это очень специфический голос, его нельзя в хоровую партию ставить: он как флейта-пикколо — перепищит весь симфонический оркестр. Во-вторых, возраст. Стараемся брать людей до 30 лет. Дело в том, что у артистов хора огромный репертуар, причем на языках оригинала — французском, немецком, итальянском… Выучить его не так просто. Поэтому чем раньше человек приходит в театр, тем легче ему войти в репертуар. В-третьих, сценическая внешность. Зритель хочет получать удовольствие не только от голоса. Помимо этого, важно, чтобы у человека была устойчивая психика, ведь артистам приходится испытывать большую эмоциональную нагрузку.

Мы гордимся своими кадрами. Причем все они наши. Мы не можем, как зарубежные театры, приглашать артистов из других стран. Посмотрите на хор Метрополитен-оперы: там и китайцы, и японцы, и арабы, и афроамериканцы… Мы работаем только с национальными кадрами. И успехов достигаем исключительно своими силами.

Нина Ломанович, режиссер Маргарита Изворска-Елизарьева и Михаил Жилюк. Гастроли. 1993 год.

— Хор Большого театра исполняет сложнейшие по объему и исполнительским задачам партии в операх «Борис Годунов» и «Хованщина» М. Мусоргского, «Набукко» и «Аида» Дж. Верди, «Снегурочка» Н. Римского-Корсакова, «Турандот» Дж. Пуччини, «Сельская честь» П. Масканьи… А можете назвать, какая из постановок далась сложнее всего?

— Колоссальная трудность была с «Летучим голландцем», как ни странно. Это ранняя опера Вагнера. Немецкий язык там очень сложный, такой сегодня уже редко используется. Причем слова все мало тянущиеся — начинаются на согласный и заканчиваются согласным. Просто невозможно было все это запомнить. Сегодня учим — завтра уже ничего не помним. Мы учили эту музыку год! Но мы ее выучили — количество перешло в качество.

— А как работалось с «Князем Игорем», премьера которого состоялась несколько дней назад? Это уже шестая постановка оперы Александра Бородина в Большом театре. Пусть материал и знакомый для артистов хора, но ведь что-то новое наверняка удалось открыть?

— Действительно, для многих артистов материал уже был хорошо знаком. И здесь как с женщиной, с которой ты долгие годы живешь рядом. Со временем не замечаешь ни ее красивых волос, ни глубоких глаз… Мешают шоры. И в таком материале важно эти шоры скинуть и посмотреть на него свежим взглядом. Правда, «Князь Игорь» — это классика, которую можно петь вечно и все равно находить какие-то новые вещи. Особенно когда восстанавливаешь спектакль, стираешь с него пыль, наслоившуюся за годы, чистишь ему перышки, и он начинает сиять, как бронза после чистики. В нынешнюю постановку введены эпизоды, которые раньше никогда не исполнялись, поэтому работалось интересно. К тому же «Князь Игорь» очень насыщен вокально и эмоционально. Энергетика у оперы невероятная!

— Нередко можно услышать, как артистов кардебалета переводят в солисты. А с артистами хора такое часто случается?

— Недавно посчитала — за время моей работы 14 артистов хора стали солистами. И это неудивительно. В хоре приходится исполнять широкий репертуар. Причем тебя, в отличие от солистов, не спрашивают, можешь ты это исполнить или нет, ты должен. Поэтому артисты в хоре распеваются колоссально, растут творчески и профессионально, крепнут как вокалисты. И когда их после конкурсов или прослушиваний приглашают в труппу солистов, я, конечно, радуюсь за них. Но все же легкий осадок внутри остается — непросто отпускать своих воспитанников.

— Хор Большого театра высоко ценят и у нас, и за границей. Знаю, для поклонников вы специально организовываете сольные концерты хора. Последний такой случился в прошлом году. Когда ждать следующего выступления?

— Сложно сказать. В этом сезоне запланировано много премьер. Кроме того, есть еще текущий репертуар. А наш хор поет не только в оперных спектаклях, но еще и в балетных. Это солист может выйти на сцену несколько раз в месяц, а артисты хора выступают почти каждый день. Работа сложная, поэтому ценю каждого своего артиста. Задача хора — исполнить материал не просто технически правильно, но и эмоционально, ярко, так, чтобы у зрителей мурашки побежали по коже. Видимо, у нас это получается, если даже, покупая билет на спектакль, спрашивают: «А хор будет?..»

Конечно, все это требует большого труда как от артистов, так и от хормейстера. Я не могу заниматься только партитурой. Будучи руководителем, отвечаю за все: как артисты поют, как играют на сцене, в каких костюмах выступают… Не должна ничего упустить, иначе все начнет распадаться.

— Чтобы руководить семью десятками артистов, нужно иметь и сильный характер, и определенную строгость. Вы строгий хормейстер?

— Меня часто обвиняют в обратном. Говорят, что я очень мягкий руководитель. Но нельзя быть держимордой. Ар­тисты — живые люди. На театре их жизнь не заканчивается. И на то, почему артист не выложился на репетиции или неудачно выступил в спектакле, как правило, есть свои причины. Например, заболел ребенок или что-то другое случилось. Поэтому хормейстер плюс ко всему должен быть еще и хорошим психологом. И если с одним подчиненным можно жестко поговорить при коллективе, то с другим стоит побеседовать где-то тет-а-тет. В любом случае принцип «кнута и пряника» никто не отменял. Иногда коллектив нужно и в рамки поставить, но важно также не забывать его хвалить и благодарить.

— Знаю, вы всегда так горели профессией, что вышли из декретного отпуска на работу, когда дочери было всего 4 месяца. Как вам удавалось балансировать между хором и семьей, чтобы никто не остался в обиде? 

— Видимо, не совсем удавалось, потому что обиженной осталась дочь. Она говорила: «Мама, когда мне хотелось, чтобы ты укрыла меня одеяльцем и почитала сказку, ты бежала в театр». Дочь выросла и меня поняла. Но я все равно жалею, что не была с ребенком больше в раннем детстве. Правда, раньше и время было другое: в Советском Союзе женщины не имели права засиживаться в декретном отпуске. А мне еще и потому пришлось рано выйти на работу, что в Большом театре оба хормейстера одновременно ушли в декрет. Тогда, в 1980 году, мне кажется, полтеатра родило, настоящий бум!

Было непросто растить дочку. Я хормейстер, муж — солист балета. Но как-то крутились: он убегал на репетиции — я приходила, я уходила — он прибегал, благо жили недалеко от театра. Часто дочку и на работу брала. Привозила Наташу, давала ей карандаши, и она рисовала у меня в кабинете. Так сейчас многие артисты хора со своими детишками делают.

Масштабная опера Дж. Верди «Аида» была поставлена в Большом в 2011 году.

— Воспитанная в творческой среде дочка связала свою жизнь с искусством?

— Стала балериной. Хотя я противилась этому. Но у Наташи и папа, и дедушка, и бабушка работали в балете, поэтому бороться с генами было сложно. Пришлось смириться с выбором дочки. Балет, безусловно, сложный вид искусства. Но те, кто любит свою профессию, не замечают ни боли, ни кровавых мозолей, ни усталости… Они по-настоящему счастливы. Уверена, это испытала и Наташа. Сейчас она уже не танцует, воспитывает двоих детей. И в этом тоже есть большое счастье.

— Нина Иосифовна, даже от самой любимой профессии нужно отдыхать. И вряд ли у вас получается расслабиться в театре, куда многие приходят разгрузиться после рабочего дня. А какой отдых предпочитаете вы?

— Я вообще не умею отдыхать! Выдается свободная минута — все уберу, постираю, прочитаю, что мне надо, и все равно возвращаюсь мыслями в театр. По-другому не могу. Не зря говорят, что в театре не работают — служат. Подними хоть ночью — помчусь на работу. Отвлекаюсь только на даче, когда работаю на земле, но такое случается очень редко. А редко такое случается потому, что я все время в театре. Чувствую большую ответственность за свою работу. Считаю, какой руководитель, такой и коллектив. И если что-то у хора не выходит, значит, это я чего-то недоделала. Мне кажется, на любом месте человек должен выполнять свою работу честно. Если ты халтуришь и ждешь только лавров — надо уходить, менять работу. Я никогда не ждала наград и званий, никогда не считала, сколько мне заплатят. Меня интересовали только ноты, спектакли, творческий рост хора. Поэтому высокие награды очень приятны, однако возрастает и колоссальная ответственность за свой коллектив. Достигнуть высокого уровня очень сложно, но во много раз сложнее удерживать его в каждом спектакле. Самое страшное — разочаровать зрителей, которые приходят на спектакль и ждут высокого уровня исполнения. Вот для них мы и служим в театре.

Сцена из премьерной постановки оперы А. Бородина «Князь Игорь». 2019 год. 

— Нина Иосифовна, вы репетируете с хором постановку неделями, месяцами. Но приходит время премьеры — отпускаете артистов на сцену в свободное плавание, вернее, под крыло дирижера, который ведет спектакль. А не хочется вбежать на сцену, где-то что-то подсказать, исправить?..

— Еще как хочется! Это «трагедия» моей профессии — ращу, воспитываю артистов, а потом они работают в спектакле с дирижером. Поэтому хормейстеру важно найти общий язык с ним. В нашем театре с этим проблем нет. Постановочная группа делает общую работу. Каждый старается прислушаться к другому. Во время репетиций на сцене, как правило, я сижу в зале, наблюдаю и многое замечаю. Одно дело — петь в классе, другое — на сцене. Меняются акустика, пространство, поэтому в процессе приходится много корректировать. Например, вдруг оказывается, что на сцене не звучат басы, потому что далеко стоят, тогда с режиссером принимаем решение переставить их ближе. Хормейстер всегда приходит и на сами спектакли. Встречаю хор за кулисами, указываю на недостатки, настраиваю на нужный лад. Это невидимая работа для зрителя, но она всегда присутствует.

mila@sb.by
Полная перепечатка текста и фотографий запрещена. Частичное цитирование разрешено при наличии гиперссылки.
Заметили ошибку? Пожалуйста, выделите её и нажмите Ctrl+Enter