У него на лбу, справа, выпуклый шрам, довольно заметный. Раньше этот шрам прикрывали темные волосы. Теперь волос нет и приходится сдвигать на лоб дорогие очки в тонкой оправе. Малознакомым, кто интересуется шрамом, говорит, что это результат неудачного падения в школьные годы на катке. Как будто падение бывает удачным. Мне он так не говорит. Я знаю, что голову ему разбили рукояткой пистолета, кажется, в Тюмени. Еще я знаю про шрам на груди. Били ножом в сердце, но он увернулся. Широкое лезвие сердце не задело, а вот след остался. Сумку, полную денег, сохранил. Убить пытались, когда ждал машину на стоянке в «Шереметьево».
У меня в старом потрепанном блокноте, которому лет двадцать пять, есть его телефонный номер, но я ни разу не звонил. Он часто менял телефоны. Зовут его Сергей, но это официально, а так, от фамилии, — Кузьма. Последний раз мы виделись летом, год назад. Я шел по улице Коммунистической. Посигналили, из машины выбрался Сергей. Прогулялись вдоль Свислочи, от одного моста к другому, посмотрели на медленно текущую воду. Я не задавал лишних вопросов. Слушал, курил.
Кузьма — герой своего времени. И биография его типична. Школа, институт, армия, бизнес. Правильнее было бы слово «бизнес» закавычить. Обозвать как–то по–другому, но я не знаю как.
Он рассказывал с улыбкой космонавта, побывавшего на далекой планете и вернувшегося на Землю. Шансы на подобное возвращение всегда меньше нуля. Шуршащий голос, словно ему песок говорить мешает, то замолкал, то становился громче. Как ни странно, не было табуированных выражений. Но бывает, что интеллигентность пугает сильнее, чем ругательства.
Многие, кто в конце 90–х умудрился разбогатеть, правдами и неправдами заработав большие деньги, лежат на кладбищах, а некоторые и вообще неизвестно где. Время тогда было лихое, безжалостное. Почти всем его знакомым, приятелям и партнерам не повезло — их уже нет. Он рассказывал, как спал с пистолетом под подушкой, пугая жену и мать, так боялся, что его придут убивать–грабить. Носил, как водится, золотую цепь, кожанку. Для переговоров с важными партнерами имел костюм гранатового цвета и туфли с острыми носами. И машина у него была, как положено, ВМW. Так тогда начинался путь в новое и неизвестное, в большой бизнес. В тех же парадных гранатовых костюмах многих и хоронили.
Кузьма смог выжить в той мясорубке. Смог сохранить и даже преумножить заработанные деньги. Умудрился даже не попасть за решетку, хотя в розыск объявляли. Пил, лечился, снова пил... Иногда он поправлял очки в тонкой оправе, смотрел на реку, на небо. В его негромком шуршащем голосе сквозила хроническая усталость. Мне так показалось. Он рассказывал про монастырь на Афоне, где прожил почти год, про путешествия по миру, про райские острова и бунгало, про дорогих и дешевых девиц, про Европу... Чуть подробнее — про сафари в Африке, кажется, в Кении. Про какого–то быка с огромными рогами, бросившегося на него. Но он того быка завалил. Теперь хищные звери и соблазнительные красавицы перестали волновать...
«Знаешь, я ведь еще нестарый, а живу, как пенсионер. Ничего не радует и не колышет...»
Остановились у ротонды. Спросил, как он оказался в Минске. Ответил со сдержанной улыбкой, что приехал на день рождения к племяннику. Что малыш хорошо учится, окончил восемь классов, что он чертовски похож на него. И характером упорным, да и вообще. Только вот своей доли он племяннику не пожелает... Вроде бы и денег много, и здоровье еще есть, но «утомился» и уже давно не знает, чем себя занять. Думает в Гималаи отправиться. Пожить там немного, о смысле жизни подумать. В Индии он в прошлом году был, не понравилось.
Уже у машины, когда прощались, он ухмыльнулся, опустил темные очки на глаза и сказал, что жизнь несправедлива, что он думал, что все будет совсем не так. Его машина с российскими номерами умчалась.
Когда я шел и смотрел на вечернюю Свислочь, вспоминая монолог утомленного жизнью Сергея, то увидел, как мужчина с маленькой девочкой четырех–пяти лет возятся с небесным фонариком — оранжевым, ярким. Девочка держала, ждала, пока разгорится огонь. Теплый воздух заполнил светящуюся ткань. В руках ребенка фонарик стал похож на клетку с жар–птицей.
И девочка, и ее отец, и я смотрели, как фонарик медленно поднимается, уплывая в небо. Он был ярче, чем луна над мостом. Я улыбался, хотя знал, что, когда огонь погаснет, фонарик упадет на землю. И больше не будет напоминать клетку с волшебной огненной птицей.
Советская Белоруссия №125 (24262). Среда, 10 июля 2013 года.
