Так оборонялась крепостьМузей обороны Брестской крепости до сих пор пополняется новыми документами, свидетельствующими о драматизме и масштабности происходивших здесь событий. Благодаря неустанной поисковой работе научных сотрудников музея заполняются многие белые пятна, и мы можем сегодня смотреть на героическую цитадель глазами не только солдат и офицеров (на сегодняшний день в живых осталось около 100 защитников крепости), но также женщин и детей, находившихся в первые дни войны на территории бессмертного гарнизона. Вот и накануне 65–летия начала обороны крепости в музей поступило много новых документов. К примеру, пришло долгожданное письмо из Литвы от Климентия Нестерчука. Имя его отца — Николая Васильевича — высечено на мемориальной плите цитадели. Письмо сразу стало музейным экспонатом. Цитируем его практически полностью, ведь воспоминания очевидца, «ребенка войны», — свидетельства, согласитесь, бесценные...
— В 1940 году, — вспоминает Климентий Николаевич, — отца в должности старшего политрука назначили заместителем командира 98–го отдельного противотанкового дивизиона (ОПТД) по политчасти и перевели служить в Брестскую крепость. В середине лета к нему по месту службы приехала семья: моя мама Агафья Антоновна, сестра Лида и я. Квартиру нам выделили в доме N 20, вблизи Северных ворот крепости, на втором этаже. Это было замечательное время. Нам, мальчишкам, солдаты разрешали водить лошадей на водопой. Мы их купали в Буге, а зимой на этой же реке катались на коньках... Но счастливая детская жизнь закончилась 22 июня 1941 года. В 12 лет я стал взрослым.
В 4 часа утра нашу семью подняли с постели оглушительные взрывы снарядов. Уже светало, однако на улице было темно от дыма и гари. Все небо окрасилось в неестественные багровые тона. Помню, отец без лишних слов помог мне с сестрой одеться, и едва мы выбежали из дома, как часть стены обрушилась. Снаряд попал прямо в дом, и опоздай мы на минуту, были бы погребены заживо.
Прячась за оборонительным валом у реки Мухавец, мы побежали к бывшему пороховому погребу, в котором теперь размещался клуб дивизиона. Вокруг все горело, рвались снаряды, а на земле лежали убитые воины. В клубе отец оставил нас, а сам побежал в расположение своего дивизиона, который размещался в казематах Восточных валов (в наши дни именно там находится главный вход мемориала). Больше отца я не видел... В клуб вслед за нами прибежали женщины с детьми, несколько красноармейцев. Когда взошло солнце, в дверном проеме появился фашист. Он что–то закричал и бросил гранату. От ее взрыва было убито и ранено несколько человек. Меня взрывной волной отбросило к стене, привалило тяжелой скамьей. Я сильно повредил позвоночник. Спустя многие годы травма дала о себе знать — пришлось сделать сложную хирургическую операцию.
После взрыва в убежище прибежали два мальчика лет 6 — 7. Женщины спросили, где их мама. Оказалось, она с младшим ребенком на руках бежит следом. Женщины бросились ее встречать, но увидели страшную картину. Метрах в 20 от бомбоубежища на спине лежала мертвая мать, а по ней ползал ребенок. Было видно, что он плачет (голос пропадал в грохоте снарядов). Один из красноармейцев бросился к ребенку, но пуля фашистского снайпера сразила его. Второй боец уже ползком пытался приблизиться к цели, но тоже был убит. Снайпер, расстрелявший женщину и двух красноармейцев, не дождался очередной жертвы — началась интенсивная бомбардировка, а затем артиллерийский обстрел прилегающей к пороховому погребу территории. Артобстрел и бомбардировка чередовались до самой ночи. Как только стемнело, двое бойцов добрались до убитой женщины, принесли ее маленькую дочку в убежище, но она была уже мертва.
Ночью женщины пробрались в дома комсостава, которые находились недалеко от убежища, и принесли немного воды и продуктов. А утром 23 июня выход из порохового погреба обрушился от попадания тяжелого снаряда. Казалось, нас заживо похоронили. Ни воды, ни питания не было. Маленькие дети плакали, просили пить. Есть никто не просил. Только пить, пить, пить. За двое суток пребывания в завале у детей не осталось сил даже плакать. Они только молча сжимали потрескавшиеся губы, умоляя дать каплю воды. У взрослых от жажды распухли языки.
Спасение наступило 25 июня: после разрыва снаряда большой мощности образовалась брешь в пороховом погребе. Ползая по боковым переходам, я заметил это отверстие. Все бросились за мной по коридору к заветной дыре. Но тут начался сильный обстрел убежища, поэтому выйти успели лишь несколько женщин да я с мамой. Сестра Лида потерялась.
Спасшиеся пробрались через поврежденное колючее заграждение к обводному каналу. В нем плавали вздувшиеся трупы солдат. Но мы бросились к воде и пили эту коричневую воду, как кристально чистую. Пили и не обращали внимания на то, что немецкие самолеты обстреливают нас. Утолив жажду, попытались укрыться в нише шлюза обводного канала. Одна из женщин вовремя ухватилась за скобу в потолке ниши, и все навалились на нее. Мы повисли над пропастью глубокого колодца, на дне которого клокотала вода. Было понятно, что там нас ждет неминуемая смерть. Фашистские летчики заметили нас — стали пикировать и обстреливать шлюз. Летели осколки кирпича, но ни одна пуля не попала в середину проема. А неизвестная женщина из последних сил удерживала несчастных от гибели.
Когда обстрел прекратился, попытались пройти к Восточным воротам, но нарвались на гитлеровцев. Криками и жестами они приказали идти к ним. Пока шли, видели подбитые танкетки с пушками артдивизиона, вокруг которых лежали убитые бойцы. Фашисты окружили женщин и детей и погнали к деревянному складу — он находился у самой крепости. Здесь нам показали раненых красноармейцев, перетаскивавших с места на место тяжелые доски. У одного из них было раздроблено плечо, доска ложилась на красную обнажившуюся кость. Бедняга начал падать, двое товарищей подскочили удержать его на ногах, но фашист тут же расстрелял из автомата всех троих.
Нас отконвоировали в лагерь военнопленных в город Бяла–Подляску. К счастью, вскоре нам с мамой удалось бежать. Мы ничего не знали о Лиде. Но вот опять судьба сжалилась над нами. Когда вернулись в Брест, жена одного из командиров крепости рассказала, что в местной тюрьме сидит девочка, потерявшая мать. Это была Лида.
Вот такое письмо... Его очень ждали сотрудники Брестской крепости, поскольку оно внесло полную ясность в историю семьи Нестерчуков. Дело в том, что в музее уже давно все знают о судьбе «потерявшейся» девочки Лиды, теперь Лидии Николаевны. Потеряв во время обстрела маму и брата возле убежища, она не растерялась — инстинктивно побежала к Кобринским воротам, где оборонялись бойцы 98–го ОПТД под командованием ее отца и начальника штаба дивизиона лейтенанта Акимочкина. И отец заметил родного ребенка, бегущего со всех ног к воротам. Вернее, к нему. В первую минуту Лида не признала в нем отца. Настолько он был худой, заросший, почерневший. От гимнастерки остались лишь лохмотья. Но голос ничуть не изменился. Отец не паниковал, говорил, что скоро наши придут и все закончится. И все засыпал дочку вопросами о маме и Климе.
Несколько дней и ночей Лида провела рядом с отцом. А когда стало ясно, что женщинам и детям больше оставаться на территории крепости нельзя (под непрерывными обстрелами каждый день гибли люди), старший политрук Николай Нестерчук распорядился отправить их в плен. Лиде ничего не оставалось делать, как подчиниться воле отца. Только в страшном сне может привидеться картина: офицер Красной Армии провожает взглядом 14–летнюю дочь, которая выходит из крепости, чтобы сдаться в плен фашистам. Лиду вместе с другими пленниками фашисты поместили в Брестскую тюрьму, где ее и нашла мать.
Началась неимоверно тяжелая жизнь на оккупированной территории. В 42–м Нестерчуки ушли в партизанский отряд имени Буденного Брестского соединения. Агафья Антоновна стала медсестрой и выхаживала раненых партизан, Лида помогала ей в этом. А Клим был зачислен в боевую группу, принимал участие в боевых операциях. В одном из боев был ранен. В 44–м Климентий Николаевич ушел на фронт. После войны посвятил жизнь военной авиации, сейчас он подполковник в отставке, живет в Литве. Лидия Николаевна закончила фельдшерско–акушерскую школу. Более 30 лет проработала в Антопольской поселковой больнице, на заслуженном отдыхе пользуется любовью и уважением местных жителей. Агафья Антоновна ушла из жизни в 1978 году...
Только в 1954 году Нестерчуки узнали о героической судьбе главы семьи. Он был сражен вражеской пулей в одной из последних контратак, предпринятых защитниками крепости. В 1957 году старший политрук Николай Васильевич Нестерчук посмертно награжден орденом Отечественной войны I степени.
Александр КОРКОТАДЗЕ, научный сотрудник мемориального комплекса «Брестская крепость–герой», Анатолий ГУРИН, «СБ».
