Дом с барельефом

В медовый месяц, кажущийся за давностью лет кадром из старого фильма, муж повел меня показывать в Москве дом Корбюзье. Не Кремль, не Мавзолей, не собор Василия Блаженного — все эти достопримечательности мы обозрели еще во время школьных экскурсий «в столицу нашей великой Родины», — а именно здание Центросоюза, которое легендарный зодчий возвел в Москве в 1928 — 1933 годах.

Это был воистину культпоход, ибо культурная зарубка в памяти органично сочеталась в нем с причащением к культовой фигуре. Не знать Ле Корбюзье для интеллектуалов 80–х было то же самое, что поколению шестидесятников не читать Хемингуэя. И хотя остальные сооружения талантливого архитектора, раскиданные в Париже, Токио и Нью–Йорке, в те закрытые «железным занавесом» годы я по понятным причинам видеть не могла, судить о нем в умном разговоре право получила. Ибо навсегда запомнила «подвешенный» на колоннах монолит.

Когда мы вернулись в Минск, я долгое время затруднялась с выбором: а что же подобное показать мужу и гостям? И не только потому, что столь легендарного, с такой великой родословной здания здесь не было. А еще и по другой причине.

Привитая советским зодчим профессиональная скромность, даже, можно сказать, анонимность (архитектурную доминанту Минска, как известно, составляют послевоенные новостройки, с незначительным вкраплением довоенных и дореволюционных), привели к тому, что мы элементарно не знаем происхождения своих градостроительных шедевров. Не задумываемся, в домах чьего авторства живем. Даже если дома эти — и не массовка вовсе.

Нет, многие из нас прекрасно разбирались в особенностях строительных серий, отличая панельную многоэтажку от кирпичного «небоскреба», и даже правдами и неправдами использовали свою осведомленность при получении заветной жилплощади. Но сказать точно, Сысоев или Усова, Мусинский или Маклецова придумали ставший родным дом, большинство не могло.

Увы, и сейчас смогут далеко не все. Мы в большинстве своем не знаем архитекторов — ни в лицо, ни по фамилии. Кроме очень узкого круга специалистов и эстетов–эрудитов.

Когда я недавно высказала по этому поводу досаду: мол, архитектура — практически единственная из творческих профессий, оказавшаяся в массовом сознании обезличенной, что несправедливо по отношению к талантливым проектантам, мне, ссылаясь на высокое мнение, ответили: так и надо. Во что превратятся городские кварталы, если на каждое здание, имеющее авторскую историю, крепить мраморную или гранитную доску? И без того, мол, весь центр Минска в «фамильном» обрамлении.

Что же тогда говорить о Париже или Риме, где дом без памятного барельефа — будто бумага без печати, подумала я. Но спорить, когда «есть мнение», дело неблагодарное, и я просто осталась при мнении своем. А деклараторы архитектурной анонимности — при своем.

И все–таки, мне кажется, они не правы, боящиеся торжества индивидуального деклараторы массовости!

Совсем недавно в Вене экскурсовод повела нас знаете куда? К дому Хундертвассера. Вы б видели этот пестрый, словно лоскутное одеяло, с проросшими сквозь балконы березками и асимметричными плоскостями шедевр! Ничего безобразнее, кажется, нет в архитектуре. И ничего прекраснее. Знаменитый зодчий, добивавшийся максимальной гармонии человека с природой, специально придумал этот семиэтажный кондоминиум для муниципального жилья. И воплотил свою экологическую затею в 1986 году в жизнь. Шокировав одних венцев и приведя в восторг других.

Глядя на муравьями стекающихся к дому разноязыких паломников, я вновь задалась вопросом, над которым ломала голову в молодости: а что мы готовы показать гостям из современной архитектуры?

На этот раз у меня уже были варианты ответов — с именами и датами. Да хотя бы «лайнер» для начала! Замечательное здание корпуса БНТУ на въезде в город, которое спроектировал в 1976 — 1983 годах Игорь Иванович Есьман почти одновременно, если уж на то пошло, с Хундертвассером. И почти так же, как «пряничный домик» из Вены, действующее на окружающих. Правда, есть и отличие. О чудаке Стовассере (так вначале звучала фамилия эпатажного архитектора) венцы могут рассказать всю подноготную — вплоть до разного цвета носков, которые он любил носить. А спросите наших гидов о Есьмане, который недавно отметил свое 75–летие. Считанные единицы перечислят его градостроительные шедевры. А уж о запатентованной им «петле Есьмана», специально придуманной для дизайнеров мебели, скажут лишь знатоки. Так, может, все–таки есть резон не скупиться на памятные таблички? Пусть не мраморные, а гранитные, запасов которого у нас хватает.