Война - это личная история

Время превращает прошлое в цифры и даты. И с этим ничего не поделаешь. Так всегда было и будет.

Удивительно, но есть живые истории про войну, которые знаю только я. Мне их когда–то рассказал отец. Уверен, что больше ни с кем он ими не делился, считая своими, личными. Отца уже нет, как нет и героев его детских воспоминаний. Я еще застал тех людей, о которых он рассказывал...

Как–то осенью возвращались с ним из леса в деревню, я заметил на поле человека с косой. Стал всматриваться. Отец глянул, сказал, что это Петро по кличке Трусик, и хмыкнул. Я тут же поинтересовался, откуда взялась такая забавная и обидная кличка. Отец остановился, прикурил погасшую папиросу и рассказал.

...Немцы появились в нашей деревне в конце лета. Что им в лесу делать? Деревня за 5 километров от шоссе и за 10 от железной дороги. Самолеты летали... Наши солдаты, грязные и оборванные, отступали, а немцев не было. День выдался жаркий, все шло как обычно. Но ближе к полудню послышалось далекое тарахтение и гул машин, а потом на дальнем краю леса поднялось облако пыли. Деревенский пацан, звали его Петром, сначала стоял у забора на улице вместе с другими детьми и взрослыми. Коров еще на обед не пригнали, они где–то в лесу паслись. Потом все разошлись. Улица опустела. И Петр так сильно испугался приближающегося грохота военной колонны, что бросился убегать. Но не домой, а в колхозный сад. Там, в кустах, в густом ельнике, имелось у него тайное место — небольшой шалаш. Вот в том шалаше мальчишка и сидел, дрожа от страха. Чтобы не так сильно бояться, он вытащил из тайника винтовку, подобранную в лесу, за несколько километров от деревни. С неделю назад там был бой и стрельба. Дети всегда добегут, доберутся, найдут и притащат оружие.

Вот Петро и сидел со своей большой винтовкой. А в винтовке, как назло, оказался один патрон. И как–то так получилось, что она случайно выстрелила. Мальчишка перепугался, побежал к дому. Но и немцы тот выстрел услышали. От колонны отделился мотоцикл и помчался по полю наперерез юному стрелку. Словили его, привезли в коляске в деревню. Согнали жителей. Деревенские боялись. Думали, что Петра сейчас и застрелят. А он сидел у мотоцикла, как снег белый, плакал и пробовал объяснить и своим, и чужим, что ружье само пальнуло, что в немцев он даже не целился.

Две женщины, две родные сестры, бросились немцам в ноги, стали просить и голосить, чтобы пожалели дитенка, не убивали. Высокий, в запыленной одежде, офицер слушал, смотрел на двух белорусских баб, у его ног валяющихся и голосящих, и смилостивился. Через переводчика лупатого (именно так и сказал отец про человека в штатском) передал, что накажут одну из женщин, пусть они сами решат которую. Через четверть часа на выгоне посреди деревни двое немцев пороли кнутами мать Петра... Так избили, что сама она идти не могла. Ее держали под руки, а она шла и счастливо улыбалась...

Немцы уехали. В деревне стало тихо–тихо. Мальчишка, в руках которого выстрелила винтовка, получил кличку Трусик. Эта кличка так и осталась за ним на всю его долгую жизнь.

Мы шли с отцом по полю, поравнялись с косцом. Петр поздоровался с нами, сказал, чтобы я зашел вечером к ним за молоком.

В другой раз отец рассказал, как красноармейцы, выходившие из окружения, принесли на носилках раненого офицера. Попросили нашего деда присмотреть за ним, обещали через день вернуться. Офицер так стонал и скрежетал зубами, что дети не могли спать в хате и ночевали в хлеву. Три недели раненый лежал в нашем доме. Ему повезло, выжил, после войны приезжал в деревню. Ходил с дедом в сельсовет, рассказывал, что тот его спас. Фамилия офицера была Федоров.

И еще, сколько себя помню, в дедовой хате был широкий брезентовый ремень, оставленный одним из солдат, тех, что обещали вернуться за своим командиром, но так и не пришли.

— Можа, пабiла вайна хлопцаў, а можа, яшчэ што... — коротко закончил рассказ отец.

Таких историй очень много. Большинство грустные и трагичные...

А вот дед в отличие от отца про ту войну не говорил и не любил, когда о ней заходили разговоры.

Все эти истории исчезнут, забудутся, превратятся в цифры и даты, за которыми как ни старайся, а наши потомки уже не будут видеть реальных людей. Как моя дочка в силу возраста не увидит тех, о ком я пробую ей рассказать, а точнее, пересказать то, что услышал от ее деда.

ladzimir@источник