Записки бывшего первого секретаря Гомельского ОК КПБ Алексея Камая о первых днях после чернобыльской катастрофы

Телефонный звонок ночью или ранним утром означает одно: что–то случилось. Ну кто станет звонить просто так в 7 утра да еще в воскресенье? Беру трубку. У первого секретаря Брагинского райкома партии Георгия Панькова встревоженный голос: «Что–то произошло на атомной станции. При тушении пожара сильно пострадал местный парень Василий Игнатенко. Он работает в Чернобыле пожарным. Узнал от его отца...»

В 8 утра звоню председателю Совмина республики Ковалеву. «Да, — подтвердил Михаил Васильевич, — там возникла какая–то проблема. Но что конкретно — у нас информации нет». Связываюсь с первым секретарем ЦК КПБ Н.Н.Слюньковым. «На атомной станции авария, — услышал от Николая Никитовича. — Однако масштабы ее неизвестны. Киев на звонки не отвечает».

В конце 85–го мы провели в Гомеле встречу с руководящими кадрами Киевской и Черниговской областей. Подписали договор: если что–то случится на атомной станции, нас проинформируют. И ни звука.

Заказываю вертолет. Через 40 минут летим к Чернобылю. Под нами деревня Савичи Брагинского района. Отсюда до Чернобыля несколько минут лету. Команда пилоту: «Возвращайтесь на базу. Подлет к Чернобылю запрещен», — «У меня на борту первый секретарь Гомельского обкома партии», — докладывает пилот. «Возвращайтесь немедленно!» Облетели Брагинский, Хойникский, Наровлянский районы. Внизу на земле все мирно и спокойно. Полным ходом идет посевная. Вернулись в Гомель. Это было 27 апреля. Первый день после катастрофы.

Мучительное, неотступное: «Что происходит на станции?» — не выходит из головы ни на минуту. Слишком глубоко сидит в сознании, что мирный атом не может стать врагом человека. Но так ли это?

Уже в 5 утра 26 апреля было известно, что случилось на четвертом блоке и каковы масштабы аварии. Но дирекция станции информировала Киев лишь о пожаре на крыше. Умышленно преуменьшалась серьезность катастрофы и уровень радиации. После взрыва куски уран–графита, бетона, арматуры, излучавшие сотни рентген, были разбросаны вокруг станции на огромном расстоянии. И люди наступали на них, задевали ногами...

Руководство страны узнало об аварии через несколько минут после взрыва. О серьезности случившегося можно было судить по тому, что через день после катастрофы в Москву доставили 29 человек со смертельными лучевыми поражениями. Но только 30 апреля по телевидению сообщили об аварии на Чернобыльской АЭС. Проинформировали, что есть некоторая утечка радиоактивных веществ, однако радиационную обстановку удалось стабилизировать.

И лишь 14 мая по телевидению выступил Генеральный секретарь ЦК КПСС М.С.Горбачев. Подавленный, совсем не похожий на бодрого, уверенного в себе отца перестройки, он скажет, что «мы впервые реально столкнулись с такой грозной силой, какой является ядерная энергия. И что Политбюро взяло в свои руки всю организацию работы по быстрейшей ликвидации аварии, ограничения ее последствий». Но главный акцент выступления сделан не на самой аварии, а на СМИ капиталистических стран. Они, дескать, преувеличивают размеры трагедии и тем самым разжигают антисоветскую истерию.

Но почему случилось то, что, по заверению физиков, никогда, ни при каких обстоятельствах не могло случиться? Почему ученые, конструкторы, эксплуатационники лгали не только людям некомпетентным, но и самим себе? Почему не было ответа на главный вопрос: что делать людям, как им спасаться, если беда все–таки грянет? Никто ничего не знал. Мы, как слепые, шли на ощупь.

Однако я забегаю вперед...

27 апреля из Минска выехала группа ученых во главе с В.Б.Нестеренко. К концу дня в Брагинском, Хойникском и Наровлянском районах было создано 62 поста радиационно–химического контроля гражданской обороны. А к 29 апреля их стало уже 654. Но ясности, как поступать с людьми, куда их отселять и надо ли это делать, не было. Решение должна принять Москва.

Первомай. Четыре выходных дня. «Будем ли проводить демонстрацию?» — спрашиваю у членов бюро. «Будем. И вам надо выступить. Нельзя сеять панику...»

Люди в праздничных колоннах. С детьми и внуками. Но вместо радости — в сердце тревога... Работали в огородах. Ели первую зелень и пили молоко...

До 1 Мая эвакуировали детей до 15 лет и беременных женщин из 25 населенных пунктов, расположенных вблизи атомной станции. (За те первые после катастрофы дни и часы все, кто жил на отравленной земле и кто еще появится на свет, уже успели принять определенные дозы чернобыльского яда.) Решили также прекратить сельхозработы в этих хозяйствах. Сообщил о наших действиях в ЦК КПБ. Возражений не было.

Это стало началом великой драмы отселения. Отрыва людей с корнями от своей земли. От родных гнезд...

С 3 по 5 мая провели отселение людей из 30–километровой зоны. Москва нас заверила, что это решает все проблемы. В Хойниках создали штаб рабочей группы по организации отселения и контроля за его проведением. До часу ночи в штабе судили–рядили, как приступить к эвакуации людей. Как блокировать зону, которую реально нам трудно было представить. Как это ни абсурдно, но зона определялась не приборами, а циркулями. Обводился на карте кружочек радиусом 30 км — вот вам и зона. Все, что внутри кружка, подлежит эвакуации, а за ее пределами — нормальная жизнь. Не надо быть большим стратегом, чтобы усомниться в основательности такого подхода. Но было не до дебатов — слишком много забот обрушилось на тех лиц, кто нес ответственность за эвакуацию населения и всего живого, что было в зоне.

Никто не знал, как долго люди будут находиться вне своих домов. По наивности полагали — несколько дней. Многие сельчане шли к автобусам и машинам в домашних тапочках и легкой одежде. Брали с собой лишь документы и деньги. Даже не все дома и квартиры запирали.

И все это надо будет охранять от мародеров. Но это потом, сейчас главное — эвакуация.

Люди есть люди. Попробуй вот так внезапно оторвать их от родного порога, посадить в автобусы и увезти куда–то. Сумей объяснить крестьянину, что такое радиация. Когда она невидима, неощутима, неосязаема. Сельчане все недуги переносят на ногах. К врачу обращаются, если терпеть становится невмоготу. А тут из–за «какой–то радиации» надо бросать все. И ехать неизвестно куда и зачем.

Да, никто тогда не мог сказать, что ждет этих людей и всех нас завтра. Никто не мог предвидеть, что целые деревни будут захоронены. Что в могильниках станут хоронить землю. Землю в земле... Что сотни и сотни гектаров лучшей пашни в Беларуси станут мертвыми на века. Что ностальгия по родному дому, по родительским могилам лишит людей, разбросанных по всей республике, сна и покоя. А у многих просто не выдержит сердце...

А зона по–прежнему была отмечена только циркулями на картах. Штаб предложил обнести загрязненные территории колючей проволокой. Сразу же последовал окрик сверху: ни в коем случае! Зачем шокировать людей? Расставьте, где необходимо, солдат, работников милиции. Расставили через каждые 100 метров молодые жизни под ливень радиации. Стоя под палящим солнцем, молодые ребята, случалось, стряхивали с одежды радиационную пыль березовыми ветками...

Приняли решение действовать самостоятельно. Канавокопателем вырыли полосу вокруг зоны, поставили предупреждающие щиты. А потом установили столбы и обнесли зону проволокой.

Определить сразу территорию, на которую выпали радионуклиды, было невозможно. Пришлось проводить еще два отселения — уже переселенных людей.

С 3 по 9 июня дополнительно отселили жителей из 28 населенных пунктов, а в сентябре — еще из 29. А всего в 50–километровую зону было эвакуировано и размещено 24,7 тысячи человек из 107 населенных пунктов.

Это были нечеловечески напряженные дни и ночи работы по ликвидации последствий аварии. Надрывающая сердце эпопея переселения останется во мне навсегда.

10 мая в трех южных районах области началась дезактивация. В 264 населенных пунктах было обработано почти 32 тысячи домов. Сотни школ, детских дошкольных учреждений. 24 тысячи гектаров местности было оскальпировано. В могильниках захоронили 6 миллионов кубометров грунта...

На долю многострадальной Беларуси досталось 70% радионуклидов из чернобыльского облака. На нашей земле лежат тонны плутония, цезия, свинца, циркония, кадмия — вся таблица Менделеева... Почти четыре года шло отселение людей с территорий, загрязненных цезием 40 — 15 кюри на квадратный километр. И это не могло не отразиться на их здоровье...

«Последним предупреждением человечеству» назвал аварию на Чернобыльской АЭС американский ученый Р.Гейл.

Но все ли уроки извлечены из этого предупреждения? Чернобыль никогда не уйдет в прошлое. И никогда не отпустит сознание, потому что оно облучено им.

Фото Юрия ИВАНОВА.

Советская Белоруссия № 76 (24958). Суббота, 23 апреля 2016