Художественный руководитель Театра-студии киноактера народный артист Беларуси Александр Ефремов вошел в состав Конституционной комиссии. Мы попросили его рассказать о ее работе, поделиться своими соображениями о значении исторической памяти и патриотизме, а также об отстаивании своих этических и культурных принципов в режиссерской работе.
— Александр Васильевич, что, на ваш взгляд, является главным в работе Конституционной комиссии?
— Понимание того, что она не должна создавать новую Конституцию, а только, сообразно требованиям времени, внести соответствующие изменения и правки в уже существующий Основной Закон суверенной Республики Беларусь, с которым мы прожили более двух десятилетий и именно с ним, вообще-то, выстроили неплохую страну.
В комиссии работают политические деятели, юристы, экономисты, социологи, авторитет которых не вызывает никаких сомнений. Мои усилия, возможно, будут применимы в той сфере, которая относится к области культуры и искусства и которой я занимался всю свою профессиональную жизнь. Я искренне полагаю, что именно уровень культуры определяет степень цивилизованности любого государства. Культура пронизывает все сферы человеческой деятельности. Не случайно именно культурологические атаки сегодня сотрясают западный мир, разрушая христианство, этику, нравственность и те нормы морали, которые для нашей ментальности являются основополагающими. Наша культура должна чувствовать себя защищенной.
— Как сегодня достичь единства в обществе?
— Это очень сложный вопрос… Я вижу сегодня очень много агрессии в обществе и нежелания вступать в диалог, нежелания слушать. Мне хочется верить, что способность к диалогу нами еще не утрачена. Я русский человек и как русский вижу, как сейчас пытаются раскачать Россию, прилагают все немыслимые усилия, чтобы ее раздробить, чтобы она ослабла. Чтобы от Урала и дальше возникло несколько областей, которыми можно было бы управлять из Вашингтона. Если раскачают Россию — раскачают и нас. На нас это тоже неизбежно отразится. Меня эта ситуация очень волнует и заставляет беспокоиться.
Христианство в Европе вдруг становится неугодным. Оно оголтело и беспардонно уничтожается. Папе Римскому вдруг предъявляются претензии, что он недостаточно толерантен к представителям ЛГБТ-сообщества и в чем-то их там упрекнул. Его высказывание сочли некорректным в рамках выстраиваемой современной европейской политики между людьми и государствами. Значит, меня такая политика не устраивает…
Недавно я вдруг с ужасом и удивлением обнаружил, что через месяц мне исполнится 70 лет. Для меня это еще как-то странно, трудно осознать эту цифру. Но я вижу, как молодые ребята, которым привожу свои доводы по тем или иным вопросам, однозначно решили, что со мной и моим поколением разговаривать невозможно. «Вы «совки», вы ничего не понимаете и не можете понять», — говорят они мне.
— Как вырастить новое поколение режиссеров, художников?
— Классическая базовая низовая культура основывается на простых и очевидных вещах — история, патриотизм, этика, нравственность. Вроде бы просто. Но для меня странно, что патриотизм сейчас у какого-то количества молодых людей вызывает скепсис и недоумение. На днях я принимал участие в траурном митинге-реквиеме в Хатыни. О таких вещах, как Хатынь, мы не имеем права забывать. Даже в 1990-е годы, когда разваливался Советский Союз, если и была единая точка зрения на какое-то событие у 90 процентов жителей страны, то она относилась к одному поводу — Победе в Великой Отечественной войне. Все считали, что этот подвиг советского народа бессмертен и Великая Победа советского народа в войне не может оспариваться. Но вот уже сегодня раздаются разные голоса: надо было сдать страну, пили бы сейчас баварское пиво и так далее, приводят различные «занимательные факты». Однако эти «занимательные факты» разрушают нашу историю, подрывают основы патриотизма, а без патриотизма суверенитет невозможен.
— Согласитесь, фильмов уровня «Белорусского вокзала» сегодня тоже нет.
— «Баллада о солдате», «Летят журавли», «Белорусский вокзал» — грандиозные картины. Но сейчас патриотизм может проявляться и по-другому. Например, появился фильм «Движение вверх», который сплотил российских зрителей. До этого россиян троллили все, кто только мог. Говорили, что это нация злобных придурков, отвратительных людей, а там вдруг показали, что россияне — очень достойные люди, которые способны добиться победы и достичь цели. Как зрители благодарно восприняли этот фильм! Это тоже своего рода патриотизм.
В картине «Сибирский цирюльник» Никита Михалков показал соотечественника как удивительного и образованного человека, знающего иностранные языки, способного на жертву, необыкновенные высокие чувства. Фильм прокатили на всех фестивалях, потому что такой русский человек на мировом фестивальном экране не нужен. В «Утомленных солнцем» он показал, как любого человека в России, кем бы он ни был, можно превратить в быдло и скот, и получил за это «Оскар».
— Пандемия стала спусковым крючком для накопившихся проблем?
— Возможно. Но если бы не было пандемии, нашлось бы что-то другое. Посмотрите, сейчас европейцы бастуют, по сути, по поводу ограничения личных свобод…
— Александр Васильевич, прошла новость, что сейчас в Театре киноактера вы репетируете «Дядю Ваню» Чехова — вечную историю о поисках внутренней свободы, человеческой неудовлетворенности и утраченных возможностях. О человеке, прозябающем в провинции, обвиняющем в своих неудачах окружение и обстоятельства…
— Чехов второй после Шекспира самый часто ставящийся автор в мире. Поразительно: написал всего шесть пьес, а их ставят беспрерывно по всему миру. Американцы, англичане, японцы его обожают, итальянцы вообще считают своим. Как в этой ситуации ставить Чехова? Надо обладать или наглостью, или самоуверенностью какой-то. Ни того ни другого у меня нет. Но мне показалось, что «Дядя Ваня» — удивительно современная вещь про нас всех сегодняшних и меня в частности.
Там зафиксировано ощущение человека, достигшего какого-то потолка в жизни, перешедшего невидимый рубеж, преодолевшего какой-то жизненный этап. А что дальше? Неизвестно! Если правильно рассказать эту историю о необыкновенно страдающих, неблагополучных людях, она может найти отклик в зрительских сердцах. Там ведь нет ни одного благополучного героя за исключением, может быть, няньки, которая благостно настроена и знает какую-то истину — не интеллектуальную, а сердечную и душевную. Именно эта истина позволяет ей чувствовать себя спокойно в бушующем мире, а у всех остальных героев покоя в душе нет. Каждый из них вдруг понимает, что он что-то отжил. А что будет дальше — неизвестно, и перспектив у них особых нет. Для меня это так эмоционально глубоко! Когда персонаж задает себе вопрос: для чего я жил? Я сделал что-нибудь достойное в этой своей жизни или все мимо, мимо?.. Ведь дядя Ваня — совсем не дурак. Но вопить в 47 лет, что жизнь прошла зря и что ты не стал Шопенгауэром, — грандиозная и мужская, и человеческая катастрофа. Его жалко, его необыкновенно жалко! Он осознал, что просидел все эти годы в деревне, занимался хозяйством, считал расходы соды, соли и пшена. И он словно очнулся.
А у Елены Андреевны какая глубина драмы: выйти замуж за человека, который намного старше тебя, и не понимать — любишь ты его или нет? В профессиональном плане начинала карьеру пианистки, и из этого вообще ничего не вышло. Теперь просто ждет. Чего ждет? Она ведь добыча и для дяди Вани, и для Астрова. Если у дяди Вани случится с ней роман, он оправдает для него все: я на что-то способен в этой жизни! В этом даже есть элемент мести старому профессору Серебрякову. У Астрова все просто: поедем в лесничество.
В «Дяде Ване» зафиксирован порог для времени и страны. Куда это все двинется? Пока вся пьеса у меня состоит из необыкновенно эмоциональных ощущений. Мне хочется верить, что из этого что-то получится.
От актеров требуется иной способ существования в таком материале. Я не стесняясь об этом говорю: определенное количество актеров стали халтурщиками. Съемки в различных сериалах, где нет и не было никакой актерской игры, сказались на них крайне отрицательно. Быстренько сняли — и разбежались. К театру так относиться нельзя. Необходимо остановиться, подумать, найти в себе нужную глубину чувств, вспомнить о себе что-то такое крайне эмоциональное и важное. Это, в общем, в каждой пьесе необходимо, но здесь — особенно. Если вы не сделаете материал личным, не приблизите к себе судьбу вашего персонажа, не сделаете ее лично вашей судьбой, ничего не получится. Зритель приходит, чтобы увидеть эмоциональную жизнь артиста на сцене. Если этого нет, если артист холоден или просто техничен, в такой театр не хочется приходить.
Сегодня, например, уже сложно пересматривать старые спектакли Малого театра или МХАТа. Мы смотрели «Волки и овцы», когда выпускали свой спектакль. Изменилось время, изменился ритм. Этого тоже нельзя не учитывать. Сейчас уже другая подача, другая степень правды, другая органика. Но правду характера и переживаний по-прежнему все хотят видеть. Когда у меня в картине «Немец» снимался Армен Джигарханян, он никак не мог запомнить текст. Моя помощница ему подсказывала, он хватал его на лету и тут же присваивал с таким мастерством, что дух захватывало! А как работал Евгений Евстигнеев на сцене и в кино! Это все наша классическая школа Станиславского! Она не отменяет театр отчуждения Брехта, поиски Михаила Чехова или Ежи Гротовского, но все школы разными путями добиваются одного и того же — подключения зрителей к происходящему: поверят или не поверят? Даже у Брехта результат тот же. Весь Голливуд построен на нашей школе переживания. Когда я смотрю «Пролетая над гнездом кукушки», мне все равно, по какой системе играет Джек Николсон, но играет он гениально. Я абсолютно верю, что был такой человек, что все это происходило на самом деле. Как и был этот гигант Вождь рядом с ним, вырывающий в финале огромную раковину из пола. И фраза «я хотя бы попытался» осталась с нами навсегда.
— Как отечественной культуре сохранить полноценную жизнь?
— Я совершенно искренне убежден, что культурой в большей степени, чем семья и педагоги, должно заниматься государство. И в нашей стране это понимание есть. К сожалению, человек рождается с абсолютным отсутствием генной памяти на культуру. При рождении в нем есть все что угодно — инстинкты, физиологические проявления и ориентиры, но памяти на культуру в нем нет. И комплексная задача государства заключается в том, чтобы эта культура ежедневно, ежеминутно и ежесекундно транслировалась. Помогать осваивать ее этому маленькому человеку. Самое главное, чтобы культура как явление историческое не прерывалась. Чтобы не было поколения, вообще не знакомого с ней.
В VI веке до нашей эры одновременно в разных странах — Индии, Греции, Израиле — родилось определенное количество мыслителей и философов, которые вдруг переосмыслили существовавшую мифологическую культуру. А жить в эпоху мифов было очень легко и комфортно. Появилось понятие «ось времени». Человек вдруг обнаружил, что он совершенно не защищен. С теми богами, которые три с половиной тысячи лет назад существовали у древних греков, можно было на равных разговаривать, хлопать их по плечу и обо всем договориться. Но оказалось, что ничего этого нет. Человек одинок и стоит один на краю бездны, которая называется Вселенной. И ничего не в состоянии ей противопоставить. И где-то с VI века до нашей эры он постепенно начинает осмыслять себя самого, начинается рождение новых глубоких философий и религий. Две тысячи лет назад кто-то мудрый или сам Господь подарил нам Божьи заповеди, предполагая, что благодаря этим заповедями человек сохранит свою душу и спасет себя от себя самого. Но, увы, за две тысячи с лишним лет добра на земле не стало больше. Мы видим сегодня столько же ненависти, столько же гнева. Поэтому сверхглобальная задача человечества — сохранить культуру на планете. Именно она в свою очередь позволит человечеству уцелеть.
Это не катастрофизм и не желание кого-то запугать. Это моя точка зрения как человека, который всю свою сознательную жизнь занимался искусством, создавал фильмы и спектакли, в которых всегда были свет и добро.
pepel@sb.by
