В город Моршанск Тамбовской области я был переведен на должность государственного охотничье-рыболовного инспектора в связи с тем, что там не только процветало браконьерство, но и реки постоянно загрязнялись неочищенными стоками предприятий, руководители которых привыкли к вседозволенности. Моего предшественника, пытавшегося бороться с ними, просто уничтожили.
Особенно могущественным и неприкасаемым был директор крупнейшего в области суконно-камвольного комбината, бывший к тому же и членом бюро Тамбовского обкома партии. Зять его был прокурором, а дочь — главврачом в Моршанске и районе. Вот и возьми такого за «рупь двадцать», если на него даже смотреть искоса запрещалось.
После проверки комбината и его практически бездействующих очистных сооружений я выявил ужасающие нарушения. В реку Цну сбрасывались токсичные жидкости, используемые для промывки шерсти, а также ядовитые красители. Вся эта гадость с отвратительным, резким запахом, минуя очистные сооружения, выходила из цехов комбината прямо в полноводную реку, создав ниже города на многие километры мертвую зону, в которой не только рыба не могла существовать, но даже купаться было опасно для жизни.
На всех виновников загрязнения реки, включая директора, был наложен административный штраф с предупреждением о том, что в случае повторения подобного против них будет возбуждено уголовное дело.
Великий Боже, что тут началось!
Меня сразу вызвали на ковер в горком партии, хотя я и не был коммунистом. Затем — к прокурору, который прямо выходил из себя от ярости, запугивая меня всевозможными карами. А через несколько дней мне позвонили из райотдела милиции и попросили прийти будто бы разобраться с браконьерами, задержанными работниками милиции. И когда я прибыл в назначенный кабинет, находившийся там следователь попросил меня присесть и вышел. Явился с несколькими понятыми, которым объявил о том, что за совершенное преступление в районе Моршанского железнодорожного вокзала я арестован. И демонстративно сорвал с меня погоны и галстук форменной рубашки. После этого меня отвели в камеру предварительного заключения, в которой я пробыл ровно три дня. Затем меня повели в прокуратуру через весь город в наручниках и в сопровождении четверых милиционеров с пистолетами в руках.
Эпизод с применением табельного пистолета в районе вокзала действительно был, но за этот поступок, по моему разумению, я должен был даже благодарственную грамоту получить. Я провожал ночью товарища на московский поезд, и, когда уже уходил, ко мне подошли два знакомых сотрудника линейного отдела милиции и спросили, имею ли я с собой табельный пистолет, поскольку он у меня постоянного хранения и ношения. Я ответил, что пистолет при мне. После чего мне сказали, что только что им позвонили по телефону и сообщили о том, что неподалеку от вокзала произошло вооруженное ограбление с убийством двух человек, которых зарезали. Убийца с ножом в руке бежит в сторону вокзала.
— Не поможете ли вы нам задержать убийцу? — спросили милиционеры.
— Отчего же не помочь. По-моему, это святое дело.
Мы вышли из здания вокзала к площади, но поскольку милиционеры были очень легко одеты, они вернулись за полушубками. И тут я увидел здоровенного детину, бегущего с ножом в руке через освещенную привокзальную площадь в сторону пустыря, и сразу бросился за ним. И когда уже стал догонять его, крикнул:
— Стой! или стрелять буду!
Убийца мгновенно остановился и, развернувшись в мою сторону, злобно зарычал:
— Что, сволочь, и ты на тот свет захотел отправиться?!
Я почти в упор дважды выстрелил под небольшим углом чуть выше лба убийцы и, когда грохот выстрелов оглушил его на мгновение, ударил детину рукояткой пистолета по голове, прикрытой шапкой-ушанкой. Когда он упал на землю, я вывернул из его руки нож ногой и предупредил:
— Дернешься — пристрелю!
Тут прибежали ребята из милиции, надели на убийцу наручники, поблагодарили меня за помощь и поволокли его к себе.
О происшедшем я доложил старшему областному инспектору. И вот спустя несколько месяцев узнаю о том, что совершил злостный хулиганский поступок в районе моршанского железнодорожного вокзала, придравшись к невинному прохожему и выстрелив ему почти в лицо дважды из пистолета. Во как! Две гильзы также были найдены на пустыре с помощью собаки-ищейки тоже спустя несколько месяцев.
Кроме того, уже нынешней весной я задержал одного лесника, стрелявшего уток, насиживающих яйца. Изъял у него ружье и наложил штраф, поскольку обладал и функциями охотничьего инспектора, но, по мнению прокурора, и это было моим правонарушением.
Во дворе прокуратуры я увидел машину своего начальника, и это было прекрасным предзнаменованием того, что в тюремной камере я уже не буду сегодня ночевать.
Меня ввели в кабинет прокурора, и там, кроме него, действительно находился мой областной начальник.
— Ну что, допрыгался, голубчик? Будешь теперь знать, на кого перья ерошить! Я теперь надолго тебя за решетку отправлю! Я ведь по-хорошему предупреждал тебя: приехал к нам в гости — не рыпайся. Мы здесь не таких обламывали!
— Ну, во-первых, я не в гости к вам приехал, а переводом прислан сюда после расправы над моим предшественником. А во-вторых — еще не известно, кому из нас долго сидеть придется!
— Нет! Вы посмотрите на этого наглеца, он еще и угрожать мне пытается! Теперь вы не уговорите меня отпустить его домой! — прямо выкрикнул он в лицо моему начальнику.
— Успокойтесь, пожалуйста! — ровным голосом возразил тот. — И не кричите на меня! Я прекрасно осведомлен о том, в чем Сергея Дмитриевича обвиняют. Знают уже об этом и начальник Главрыбвода, и министр рыбного хозяйства СССР. Ремизов — наш лучший инспектор, и в обиду мы его не дадим. Не сегодня завтра в Моршанск прибудут представители центральной прессы, и думаю, что для них здесь будет прекрасный материал.
Прокурор был ошарашен. Некоторое время он сидел молча. Но вдруг ни с того ни с сего заорал на находящихся в этом же кабинете конвойных:
— Что стоите, как истуканы? Вон отсюда! У Ремизова и без вас провожатые к дому найдутся, — а затем, обращаясь уже ко мне, добавил: — Вы тоже можете идти. Я еще подумаю, возбуждать или не возбуждать уголовное дело.
Думать ему пришлось недолго. Мое начальство действительно подключило газету Центрального комитета КПСС «Социалистическая индустрия», потом вмешался ЦК, затем Генеральный прокурор. Сотрудники линейного отдела сознались в том, что оклеветали меня по приказу прокурора, хотя мне они до сих пор благодарны за оказанную помощь.
Все виновники этой состряпанной истории понесли очень суровое наказание. Только начальник райотдела милиции отделался легким испугом, заявив о том, что он с самого начала был не согласен с действиями прокурора. И я не настаивал на применении к нему санкций, так как именно он сообщил моему областному начальнику и супруге о том, что меня взяли под стражу по приказу прокурора. Что меня и спасло.
Впрочем, у этой истории было продолжение, о котором расскажу позже.
