Протест
Навязчивая картинка нет-нет, да и всплывает в моем воображении. Занесенная снегом землянка, а в ней — девочка. Вот она подкладывает дрова в буржуйку, держа над ней покрасневшие от холода руки. А вот, совсем по-детски, прижимает к себе котенка. Тепленький, шустренький, он ластится к девочке, словно чувствуя, что в этом пространстве он для нее единственное родное живое существо...
Нет, дорогой читатель, землянка вовсе не военных времен. И девочка не дочь полка. Она наша современница, 15-летняя Наташа, уроженка Речицкого района. А в землянке, далеко от родных мест, под Новосибирском, она оказалась...
Впрочем, обо всем по порядку.
Наташу воспитывала бабушка Ева. А мама, однажды познав вкус легкой жизни, уже не могла выбраться из трясины. Неподалеку от деревни находилась городская свалка. Место это для многих деградировавших личностей служит неплохой кормушкой. Здесь бурлит своя жизнь, идут свои разборки. Средь обитателей свалки своей была и Наташина мама — Мария. После смерти мужа у нее осталось пятеро детей — четыре сына и совсем маленькая дочка.
В деревне все на виду. И ни для кого секретом не было, что Мария детьми не занимается и с бутылкой дружит. Но бабушка Ева внуков жалела и последние силы тратила, чтобы их обогреть, обстирать, накормить.
— Дети в школу ходили чистенькие, у них даже вшей не было, — говорит директор школы, где учились Наташа и ее братья.
Ну а после окончания школы у братьев судьбы сложились почти одинаково: все они пошли по воровской дорожке и все четверо судимы. Один из них, отбыв наказание, после драки с братом повесился. На воле сейчас только старший. Живет в Речицком районе.
Можно представить, как жилось девочке в такой семейке. Хотя вряд ли ребенок задумывался о том, хорошо ей или плохо. Такая у нее была среда, такая жизнь. И пока жива была бабушка, у Наташи был и свет в окошке.
После смерти бабушки Наташа с мамой переехали в соседнюю деревню. Мария решила соединить свою судьбу с местным жителем Сергеем. О нем хорошо отзываются в деревне. В школе отмечают, что и Наташу он в учебе контролировал. Но то ли рок довлеет над Марией, то ли стечение обстоятельств, но ее сожитель вскоре умер. Снова дочь с матерью вернулись к себе домой. А вскоре Наташа стала частенько прогуливать школу без уважительных причин.
Как сейчас говорит директор, ее стали замечать на местной свалке.
Не стану задаваться традиционным вопросом — кто виноват? Да и зачем теперь искать крайнего в том, что произошло во время летних каникул 2003 года. Наташа была предоставлена сама себе и по-своему распорядилась дальнейшим течением жизни. В один прекрасный день она исчезла из деревни. На тот момент ей еще не было 14 лет. Говорят, что вместе с ней уехали еще несколько обитателей свалки. То ли ее новые друзья посулили ей хорошую жизнь вдали от дома, то ли она испугалась оказаться в интернате (в конце учебного года этот вопрос обсуждался в школе с участием Наташи и ее матери), теперь сказать сложно.
У девочки есть свое объяснение этому поступку. Надоело, мол, видеть вечно пьяную мать, терпеть ее унижения. Так или иначе — девчушка, как ей казалось, выразила свой протест. Против опостылевшей жизни и обстоятельств.
Могла ли она кому-то открыться, поведать о том, что плохо ей с матерью под одной крышей? Теперь она совсем по-взрослому рассуждает так: “А кому интересно знать, как у меня складывается судьба?”. Но и в школе, и в комиссии по делам несовершеннолетних, и в отделе образования о жизни девочки знали. Возможно, после каникул и были бы предприняты какие-то меры относительно ее дальнейшей судьбы. Но, надо признать, соответствующие органы опоздали.
Наверное, Наташа все же готовилась к побегу. В школе ходили слухи, что она собирается в Москву. Да кто же этому придавал значение? И кому она нужна в Москве?
Девочка захватила свидетельство о рождении и, как теперь предполагают, кое-какие деньжата (она получала пенсию по случаю утери кормильца). 9 сентября 2003 года администрация школы обратилась в милицию с письменным заявлением об исчезновении Наташи. Вскоре она была объявлена в розыск, возбудили уголовное дело.
На свалке
У Наташи изначально была цель — добраться до Новосибирска. Почему именно туда? Даже если и проводить дознание по этому поводу, то вряд ли можно установить истину. Вначале она говорила, что просто посмотрела по телевизору передачу об этом городе, и он ей понравился. Позже в ее рассказе стал фигурировать молодой парень (назовем его Юрой), который много путешествовал и говорил, что в Новосибирске особенно хорошо. Под путешествиями Юры следует понимать его переезды со свалки на свалку. Одна ли добиралась Наташа до этого города, с Юрой ли — уже не имеет значения. Парень (если он и был) мог просто-напросто от нее “слинять” — зачем ему проблемы с несовершеннолетней.
За месяц автостопом добралась. Говорит, плохих людей по дороге не встречала. Наоборот, некоторые даже подкармливали. Приходилось иногда ночевать в лесу. Сожалеет, например, что во время одной из таких ночевок под Саратовом лишилась свидетельства о рождении. Грелась у костра и не заметила, как оно вывалилось из сумки и сгорело.
В Новосибирске она сразу же поселилась на свалке. И начала обживаться. Сориентировалась верно. Сразу сообразила, что на бутылках не очень заработаешь. Другое дело — цветные металлы. Килограмм меди, например, стоит 50 рублей (российских), алюминия — 25, нержавейки — 25. А пунктов приема вокруг — хоть отбавляй. Осенью собирала грибы. Ведро опят — 100 рублей. Не бедствовала. Барахолка была рядом — там можно было и еду, и одежонку приобрести. Ей хватало и на жизнь, и на лекарства. У Наташи врожденный порок сердца. Из школы несколько раз с приступами забирали в больницу. Она знала, какие лекарства ей нужны.
Все лето и осень 2003 года девочка строила землянку. Друзья по несчастью снабдили необходимыми инструментами. Ранее у братьев она научилась элементарной работе по хозяйству. Так что орудовать пилой и топориком ей было не в новинку. А пока не готово было ее примитивное жилье, согревалась “дедовским” способом. На раскаленные угли клала жесть, поверх стелила картон, а потом укладывалась на этом ложе.
Землянке радовалась, как своему первому самостоятельному жилью. Нашла динамик, провела свет. Соорудила полки для посуды. Поставила печку-буржуйку. Неподалеку находился незамерзающий родник. Оттуда брала воду, грела на печке, чтобы помыться. Людей она сторонилась. Да там никому до нее и не было дела. Ведь обитатели свалки — народ, в основном выброшенный за борт жизни. Чтобы не так тяготило одиночество, Наташа купила котенка. Бездомного побоялась взять. Уже однажды от лишая, подхваченного у этого милого создания, еле избавилась.
Зима в Новосибирске суровая. Морозы до 40 градусов доходили. Девочка в иные дни еле люк (он служил вместо двери) из-за снежных заносов открывала.
Что думала она в полуосвещенной землянке долгими зимними вечерами? Что творилось у нее на душе? Наташа не из разговорчивых. Слова из нее, словно клещами, надо вытаскивать. Наверное, решение о возвращении созревало в ее душе постепенно. Возможно, поняла, что в жизни может быть еще что-то, кроме свалки. Ведь не зря она сейчас говорит, что домой ее вело желание доучиться.
— Куда же я с шестью классами?.. — сетует Наташа.
Итак — решение принято. Котенка отдала знакомым, а сама 12 ноября прошлого года отправилась в путь. Переночевала в лесу, вышла на омскую трассу. И снова автостопом, за два дня, добралась до Омской области. Говорит, что там подошла к первому дорожному патрулю, поведала свою историю и сказала, что хочет вернуться домой.
А далее все зафиксировано документально. По пути в Беларусь она прошла через детские приемники-распределители Омска, Екатеринбурга, Сызрани, Москвы, Минска, Гомеля. Сейчас Наташа находится в социальном приюте.
Что же будет?
В эту историю трудно поверить. Сейчас специалисты (психологи, педагоги) многое из рассказанного Наташей подвергают сомнению. Но факт остается фактом — около полутора лет девочка выживала самостоятельно. Положа руку на сердце, отбросив некоторые условности, разве нельзя не оценить ее жизненную цепкость? Когда она говорила, что ничего дурного в своей жизни не сделала, с ней нельзя было не соглашаться.
— Не пошла воровать, не стала путаной, а деньги добывала не запрещенным путем. Ведь мне надо было жить, — рассуждала Наташа.
По своей наивности она полагала, что сможет доучиться в своей школе. Ей хотелось быстрее в деревню, домой. Какая ни мать, а все же родной человек. И понятное дело, что по ней девчонка соскучилась. Предполагала, что в их доме нет света, могли отключить за неуплату. Что мать, по всей вероятности, пропила телевизор. Но все равно домой хотела. Но здесь, в приюте, она поняла, что пока мечте не сбыться. Возвращаться просто некуда. Мария деградировала полностью. Она с легкостью и равнодушием согласилась написать заявление в суд, в котором выразила просьбу лишить ее по отношению к Наташе родительских прав. У девочки была слабая надежда, что ее старший брат, рабочий местного сельхозпредприятия, оформит над ней опеку. Но работники приюта, побывав в деревне и увидев дом, где в буквальном смысле слова ютится семья брата, поняли, что и пытаться говорить с ним об опекунстве не следует. Да и соседи сказали, что вместе с сожительницей он частенько находится на свалке. Перспектива у юной беглянки одна — школа-интернат. Она замкнулась в себе. Директор социального приюта занимается с ней по программе пятого класса. Понятное дело, девочка многое забыла. На уроках быстро устает. Просит время на отдых.
Меня же тревожат слова, сказанные Наташей еще в Гомельском приемнике-распределителе: “Я не хочу в интернат. Я буду там взаперти. И два года будут тянуться, как полвека”. Поймет ли Наташа, что у нее нет выбора, что интернат — единственный выход в ее ситуации? Сказать трудно. К ней сейчас самое пристальное внимание окружающих специалистов. Внимание, которого ей так не хватало раньше.
А я задаю себе все тот же вопрос, на который уже много лет не нахожу ответа: почему так одиноки дети среди взрослых? Как в данном случае удалось беспрепятственно девочке-подростку преодолеть такую длинную дорогу? И сейчас, в свои 15 лет, она выглядит на 13 — маленькая, с короткой мальчишечьей стрижкой. Добрые люди ее подкармливали в дороге, но не нашлось человека, которому бы в голову пришла мысль, что этого ребенка надо спасать. Ведь это чудо, что она выжила, с ней могло случиться что угодно.
Возможно, многие из нас проглядели, прошли мимо тех тысяч социальных сирот, что воспитываются сегодня в детских домах и школах-интернатах Беларуси. Ведь их родители живут среди нас и здравствуют. Да, подготовлен уже проект президентского декрета, который обяжет родителей компенсировать затраты государства на содержание ребенка. Но, право, я не знаю, можно ли будет придумать такой механизм, который заставит ту же Марию оплачивать содержание в интернате ее дочери Наташи. Вся надежда на государство. Да хватило бы самой девочке сил, здравого смысла, чтобы снова не выразить протест против обстоятельств знакомым уже способом — новым побегом.
