Лагерь существовал с сентября 1941 года по 10 октября 1943-го. “Дулаг-121” — знаковое место для Гомеля. Он располагался в центре города, сейчас здесь обувная фабрика “Труд”, площадь Восстания и футбольный стадион “Центральный”. Но в 1941 году в бывших армейских конюшнях был создан пересыльный лагерь советских военнопленных, который фактически стал лагерем смерти.
Красноармеец Павел Губин, попавший в плен под Вязьмой в 1941 году, оставил подробные воспоминания о полутора годах в лагере. Раненых и слабых немцы добивали еще на этапе. За колючей проволокой сразу уничтожали “офицеров, коммунистов и евреев”.
Стоит отметить, что в Гомеле в те годы только для гражданского населения было создано три концлагеря, не считая тюрьмы, камер предварительного заключения, четырех гетто и лагеря для военнопленных “Дулаг-121”.
Выжить в лагерных условиях мог лишь тот, у кого хватало сил и знаний для работы: разгрузки вагонов, ремонта автомобилей, строительства объектов. Остальных безжалостно перемалывала в прах оккупационная машина. По воспоминаниям Губина: “В лагере отсутствовала элементарная гигиена, была масса вшей. Они кишели не только в нательном белье, но и сверху на шинелях. Кормили здесь баландой из немытого гнилого и мороженого картофеля. Все болели желудочными заболеваниями, у многих открылись кровавые поносы”.
Формальная больница не оказывала медицинской помощи, а была этапом для барака смерти, отмечает в своих воспоминаниях бывший заключенный: “Главными поставщиками кладбища были бараки, куда выпроваживали всех больных, дистрофиков, неспособных уже работать и ходить. В этих бараках на полу на грязной и промерзшей соломе лежали тысячи горемык без какой-либо медицинской помощи. Им некому было принести котелок этой несчастной баланды, подать воды. Каждый день рано утром, до подъема, из этих бараков выносили совершенно голые трупы и отвозили в котлован какой-то бывшей мирной стройки, вырытый еще до войны. Немцы приносили с собой горючую жидкость, обливали трупы и зажигали. Так каждый день. Говорили, что ежегодно в бараках погибает 100—120 человек. Когда в бараках вспыхнул тиф, это количество возросло до 300—400 человек в сутки”.
Не всех удалось убить или запугать, или завербовать после месяцев ужаса в ряды власовцев (хотя таких было немало). Павел Губин вспоминает, как в лагере они организовали диверсию: “Во время разгрома немцев под Москвой в лагерную мастерскую привезли на ремонт 4 танкетки и 2 легких немецких танка. Ремонтировать автомобили — это одно, а боевую технику, которая будет потом бить снарядами по нашим красноармейцам, — это совсем другое”.
Поначалу заключенные решили не выходить на работу. Но посчитали, что забастовка не решит проблему, а закончится казнью. В итоге тайно изготовили “зажигалку” на основе сахара и подожгли гараж. Техника и мастерские сгорели, немцы винили во всем партизан.
Губин пытался сбежать во время разгрузочных работ в городской пекарне, однако на одной из улиц его задержал патруль. Наказание за побег — смерть. Таких обычно вешали прямо на дверях бараков. Но Павлу повезло, отделался лагерной тюрьмой, смог дотянуть до 1943 года. Тогда начались налеты советской авиацией. Воспользовавшись неразберихой во время бомбежки, Губин сбежал к партизанам гомельского отряда “Большевик”.
Повезло и отцу моего знакомого гомельчанина. В те годы молодой машинист Фома Евсеенко задержался в оккупированном Гомеле — не успел эвакуироваться с остальными. Как-то в центре города его случайно задержал военный немецкий патруль. В итоге машиниста затолкали в ворота “Дулага-121”.
Здесь он увидел жуткую картину. Ему навстречу тележку с трупами толкали изможденные красноармейцы. Тощие, как покойники, которых они везли. Фома закурил и просто пошел через ворота вслед за повозкой. Охрана лагеря, видимо, приняла человека в приличной штатской одежде за вольнонаемного и не задержала.
Эти страшные истории с хорошим концом, но были тысячи других — трагических финалов. За годы оккупации население Гомеля уменьшилось в 10 раз — со 150 до 15 тысяч человек. В могильных ямах могут находиться вперемешку военные и гражданские, выдвигает версию заместитель директора Гомельского областного музея военной славы Константин Мищенко:
— Выяснились документальные факты, что для уничтожения гомельчан и узников “Дулага-121” в городе работали пять передвижных крематориев и печи кирпичного завода. Но для жуткого конвейера смерти этого было мало. Людей массово хоронили на месте современного стадиона “Центральный”, часть увозили за город.
На территории клинкерного (кирпичного) завода (сейчас это дворик бывшего детского сада по улице Чонгарской дивизии) фашистами были построены четыре специальные печи, в которых сжигали советских военнопленных. Печи были найдены при строительстве сада в 1970 году. Двери в печи были особенной конструкции — двухстворчатые, при их открывании выскакивали стальные раскладушки с накидными анкерами для крепления рук людей. Здесь же была найдена чугунная вывеска с длинным названием из готических букв на немецком языке, в переводе — “спортивно-трудовой оздоровительный лагерь”. Под полосой названия — орел со свастикой. В развалинах здания заводоуправления (в заваленном камнями и перекрытиями подвале) была найдена маслянистая жидкость на основе солярки — ей фашисты обливали трупы для сжигания. Учитывая, что одна такая печь была рассчитана на уничтожение 25 тысяч человек, на территории клинкерного завода было сожжено около 100 тысяч. При этом общее число жертв, уничтоженных в Гомеле (и в лагере смерти в центре города), превысит 150 тысяч человек. И эти цифры при дальнейших исследованиях будут только расти.
Актом специальной следственной комиссии от 25 января 1945 года “О массовом истреблении фашистскими захватчиками советских военнопленных в городе” установлено, что за время существования лагеря оккупантами истреблено более 100 тысяч военнопленных, которых хоронили во рву бывшего тира на территории лагеря; в противотанковом рву, находившемся около клинкерного завода; в специально приготовленных ямах на территории лагеря; в противотанковом рву на 201-м километре железнодорожной линии Гомель — Жлобин; в ямах около элеватора и других местах. В период высокой смертности среди военнопленных зимой 1941—1942 года оккупанты не успевали вывозить из лагеря умерших, хоронили и сжигали на месте.
Могилы свыше 90 тысяч военнопленных обнаружены и подтверждены раскопками. О судьбе остальных еще предстоит узнать. В Гомеле об этой ужасной лагерной трагедии напоминает скромный барельеф на стене фабрики “Труд”. Но память о погибших, безусловно, достойна большего.
galkovsky@sb.by
