Анонимы входят в моду

Зазвонил телефон. Пока пытаюсь опознать собеседника по интонации, с которой сказано мне «алло», в трубке продолжают говорить: «...вот в вашей газете на странице...» Две минуты слушаю безостановочный монолог неизвестного пока гражданина по поводу прочитанной утром статьи. «Позвольте, но нельзя ли узнать, с кем беседую?» «Какая разница? — слышу в ответ. — Просто ваш читатель»
Зазвонил телефон. Пока пытаюсь опознать собеседника по интонации, с которой сказано мне «алло», в трубке продолжают говорить: «...вот в вашей газете на странице...» Две минуты слушаю безостановочный монолог неизвестного пока гражданина по поводу прочитанной утром статьи. «Позвольте, но нельзя ли узнать, с кем беседую?» «Какая разница? — слышу в ответ. — Просто ваш читатель».

«Безликость» собеседника, вообще говоря, не такое уж частое явление. Но случается, что рассчитывать на понимание с того конца провода — все равно, что ночью ждать трамвая. Иногда удается выпытать лишь имя собеседника. И как реагировать на анонимный звонок?

Репортер работает с фактом, в нашей профессии точность — превыше всего. Это касается как звонков и писем читателей в редакцию, от которых мы ожидаем открытости («благие» пожелания от людей–«масок» никому не нужны), так и обращений журналистов к гражданам — будь то простой рабочий или ответственное лицо.

Если мы доверимся чьим–либо словам и не сможем их проверить, газету обвинят в публикации «жареных» фактов. Нам это не надо. А вам?

Недавно набираю номер офиса главного архитектора одного из областных центров.

— Здравствуйте! — Называю имя и должность полностью, чтобы с начала разговора не возникало недоразумений. — Хотелось бы побеседовать с господином N.

— Его нет, — сухо отвечает секретарша.

— А когда можно с ним связаться? Это очень срочно, — в надежде на понимание растолковываю девушке суть и злободневность вопроса.

Вместо главного архитектора мне предлагают пообщаться с его замом. Но и заместителя не оказывается на месте ни утром, ни в обед, ни вечером.

— Скажите, скоро ли появится главный архитектор? — не теряю надежды получить комментарий.

— Он уехал в Минск, — я обнадежился было, что смогу разыскать чиновника в столице. Но на вопрос, надолго ли приехал в Минск, где именно остановился господин N, когда намерен вернуться назад, я слышу лаконичное «не знаю».

Итак, товарищ N недоступен, его зам отсутствует. Мобильного телефона ни того, ни другого секретарша не дает — ей это делать запрещено: «Откуда я знаю, что вы из «Советской Белоруссии»?» Действительно, железная логика! Конечно, можно предложить секретарше перезвонить на мой рабочий номер и даже в приемную редакции, чтобы удостовериться, что с ней говорил именно сотрудник «СБ», а не телефонный террорист. Боюсь, однако, что в таком случае наша с ней работа превратится в бесконечный лабиринт из пустых звонков.

Я попытался «обойти» недоступного госслужащего и на интересующую тему пообщаться с сотрудницей отдела культуры. Мой звонок она восприняла без энтузиазма: «Ах «СБ»! Я в отпуске вообще–то. Говорите быстрее, что вам надо!»

Желание говорить «быстрее» отпало.

У больших и малых клерков в последнее время стало своего рода модой ссылаться на некие внутренние правила и инструкции, превращающие всю их и без того сложную работу в суперсекретную деятельность. Между прочим, эту нелепую ситуацию недавно прокомментировал депутат Парламента: если служащий утаивает информацию, не связанную с гостайной, это нарушает законы государства и может стать предметом судебного разбирательства.
Заметили ошибку? Пожалуйста, выделите её и нажмите Ctrl+Enter