«У настоящего опыта горький вкус. Остальное — подделка»Купаловский театр заканчивает сезон прекрасной премьерой — постановкой пьесы Алексея Дударева «Вечер» режиссером Валерием Раевским. Спектакль два десятилетия назад уже пережил свой первый успех. И вот — новая редакция, новая постановка, и простая история о трех стариках в далекой деревне снова собирает полные залы. Алексей Дударев вообще мастер так называемых простых историй, от которых почему–то перехватывает дыхание. Вспомните его лучшие пьесы, киносценарии — «Выбор», «Рядовые», «Порог», «Белые Росы»... Они безыскусны, как стакан ключевой воды, и также жизненно необходимы, чтобы утолять нашу «пересохшую гортань». Вот и «Вечер»: долгий теплый свет остается в тебе после спектакля. Эта такая редкость среди ежедневного потребления глобального ширпотреба. И такая радость... Поэтому первый вопрос драматургу Алексею Дудареву при встрече тоже захотелось задать «непрактический», философский...
— Есть ли смысл в «чистой красоте»? Или форма как таковой ценности не имеет?
— А что это «чистая красота» — стандарт 90 — 60 — 90? Чистые пропорции? Я чем больше живу, тем больше убеждаюсь, что красота — это внутреннее излучение. Вдох–новение. То есть вдох, наполнение чем–то непостижимым, неосязаемым.
— По известному выражению философа Бодрийяра, общество способно функционировать лишь до тех пор, пока оно уважает неписаный закон не меньше, чем писаный. Вам не кажется, что современное общество все чаще посягает на святыни, что рушатся последние табу? Взять хотя бы очень нашумевший пример — книгу и фильм «Код да Винчи».
— Есть ценности христианские, есть — антихристовы, когда Иисуса Христа сводят до своего уровня. К запретам я отношусь плохо. Но еще хуже к тем, кто не уважает чужую веру. Искусство должно вызывать интерес другим путем, оно должно со мной вступать в диалог. Согласен, не согласен — я откликнусь. Но когда меня просто хотят шокировать...
— Признаться, я все жду, когда же в обществе назреет перелом от пресыщения плодами ширпотреба, массовой культуры.
— Уже назрело! Тошнит просто! Настоящее искусство безгранично, непостижимо. Там есть любовь и Господь Бог. Массовая же культура пользуется определенными «фишками», которые можно расставлять по той или иной схеме. Но это не до бесконечности, поэтому быстро приедается. Я видел обнаженную женщину, которая танцевала, вымазавшись в икре. Что сказать?.. Настоящий человек дом строит — в большом, философском смысле и в конкретном, а это...
— Мне кажется, наш академический театр тоже утомился от развлечений, которые одно время пытались прописать на сцене, когда публику заманивали, а не приглашали к диалогу. По крайней мере, последняя премьера в Купаловском вашей пьесы «Вечер» — это, признаюсь, неожиданное откровение. Старая пьеса звучит не просто современно — как–то по–библейски вечно. Режиссер Валерий Раевский нашел очень точную интонацию и вынес ее даже в подзаголовок — реквием.
— Вот! А что вы видите на сцене? Режиссуры–то нет — якобы. И оформление простое, обыкновенные небо и земля. Актеры, они, кажется, и не играют ничего. Что из того, что они произносят, вам неизвестно? Да тысячу раз читали, обдумывали, соглашались, спорили. Но почему–то глаз не оторвать от сцены! Многие спектакли по моим пьесам успех имели шумный, но чтобы зал одновременно в каком–то порыве встал в конце на аплодисменты... А ведь не было никакого знака, посыла — спектакль заканчивается на очень интимной ноте. Мне рассказывала одна актриса, которая сидела в зале, реакцию публики. Молодой человек из «новых» говорил своему спутнику: «Значит так, чтоб все наши здесь были!»
— Я тоже ощутила переполненность впечатлениями и невероятную, редкую потребность поделиться ими с близкими. Больше скажу, после спектакля долго носила в себе какой–то свет.
— Я встречался со зрителями, они говорят: «Вы же с нами по–человечески, нормально разговариваете. Нет этой — лучше по–белорусски скажу — «мярзоты»!» Собственно, бессилие творческое всегда компенсируется ужимками. Боже мой, «Голая пионерка»!.. Старик, надо сходить. (Москва, театр «Современник». — Е.М.). А я и видеть этого не хочу, потому что подлая мерзость.
— Какие впечатления у вас от заканчивающегося театрального сезона?
— Неплохие. Успех «Сымона–музыкi» Николая Пинигина в Купаловском, «Доходное место» Аркадия Каца в Русском театре знаете, о чем говорит? Основа нужна, основа. Которую в последнее десятилетие режиссерский театр, так всеми восхваляемый, просто отрицал. «Из ничего не выйдет ничего!» Не я сказал. И если эта основа написана человеком, который, создавая литературное произведение для театра, страдал, думал, плакал и смеялся, он заставит сопереживать зрителя. А если этого не было, то театр просто «штучки–дрючки». Я видел в западном театре, как режиссер заставил актера ходить по стенке — серьезно. Здорово! А зачем?.. Все это техника, которая никакого отношения к искусству не имеет. Но вернемся к тому же «Вечеру». И музыка, и текст, и оформление, и режиссура — все работает на актера. А актер работает на зрителя, поэтому зал и сцена на спектакле становятся одним целым.
— Повторюсь, совсем непрогнозируемый успех...
— У меня не было ни на йоту сомнения, что это сработает. Но такого успеха и я не ожидал. За что больше всего рад — за то, что большие актеры получили хорошую работу: Овсянников, Гарбук, Зубкова, Миронова, Подобед. Хотя у меня к пьесе — легкая отстраненность. Я писал ее, когда мне было 32 года. В принципе, никакой переработки материала не было, элементарные купюры сделал там, где время само разобралось. Получился реквием, поэма прощания... С тем укладом жизни, в котором человек был частью природы.
— А что происходит с вашим детищем, Театром армии? В каком он сейчас состоянии? Не видим афиш, нет рекламы...
— У нас и зала нет, только недавно Правительство выделило деньги на ремонт, все находится на уровне согласований. Так что еще года два, думаю, будем ютиться на большой сцене Дома офицеров.
— Но у вас есть полноценная труппа?
— Да. А если надо помочь погрузить декорации, я, художественный руководитель, это тоже помогу сделать. Самое главное, что все приходят на работу с радостью. Хотя в репертуаре у нас пока всего лишь 2 спектакля: «Не покидай меня» и «Ты помнишь, Алеша...» На выходе — драматическо–пластический спектакль «Ромео и Джульетта» в постановке Марины Дударевой (однофамилица Алексея Дударева. — Е.М.).
— Мне кажется, что формально идея Театра армии — непопулярна. С другой стороны, не в названии суть, а в качестве репертуара.
— Мы все во власти штампов или, вернее, навязанных имиджей! Театр армии или театр профсоюзов — не в этом суть, а в том, есть ли там искусство или нет. У нас два спектакля на военную тему — вы бы посмотрели, как сидят и слушают подростки. «Пойду, — говорит один после спектакля, — деда целовать». Другое дело, что искусством нельзя управлять. В советские времена авторское желание правды часто пресекалось: «Не конструктивно!» Но как только правду отодвигают в сторону — свято место пусто не бывает! — ее место тут же занимает неправда. Вот у Гоголя — в комнату впрыгивает черт. И веришь. А у другого: «Маша со своей подругой решили жизнь посвятить колхозу». Конструктивно. Но не веришь.
— Все–таки, согласитесь, наш театральный процесс существует в слишком ровных берегах. Хотелось бы больше не экспериментов, нет, а просто громких премьер.
— Хорошего никогда много не бывает. И потом, невозможно составить весь репертуар Купаловского из таких спектаклей, как, например, «Вечер». Говорю это не потому, что хочу себя похвалить. Просто таких спектаклей много не нужно! Не может человек всю жизнь провести в церкви, в молитвах — если он не отшельник, не подвижник, конечно. Человеку нужен и трактир, и базарная площадь. И, само собой, театр. А последний — отражение нашей жизни: смешной и грустной, святой и грешной.
