Александр Гуменников, могилевчанин, бывший работник автозавода им. С.М.Кирова, пенсионер.
— Мне исполнилось семь лет, когда началась война. До сих пор отчетливо помню свое наивное ребячье ликование: наконец–таки наяву увижу красноармейцев, скачущих на лошадях, рубящих шашкой врага. Поймите нас, детей войны, правильно: мы сызмальства были пропитаны патриотическими фильмами о несокрушимости Красной Армии. Не один раз смотрели «Чапаева». И нам, наивным пострелам, вживую хотелось увидеть силу, мужество и доблесть наших офицеров и солдат...
В сентябре 1941–го мне полагалось идти в первый класс, а пришлось постигать иные науки. Мать, провожая отца на фронт, словно рассудка лишилась: твердила, что нужно запомнить, в какую сторону он ушел. Чтобы потом встретить. Не довелось...
Немецкие мотоциклисты въехали в город по–хозяйски. Грабили, щедро раздавали тумаки, стреляли вверх. Передовые части сменили обозники — немолодые, почти дружелюбные, но несчастные люди. Один из них, кормя нас кашей, лепетал на ломаном русском:
— Война — плохо. Я — учитель.
Обозников сменила полевая жандармерия. Эти не церемонились. Вешали, стреляли. И все делалось прилюдно на главной площади Могилева. Иначе как «русскими свиньями» нас не называли.
Память сохранила и такой случай. У нас на глазах рухнул в Днепр немецкий самолет. Мы тихо ликовали, а наша соседка спасла двух летчиков. Она правила небольшим яликом и увидела тонущих. Сама втащила в лодку полумертвых от ужаса фрицев. Потом прокляла и себя, и врагов. Над нею потешались все:
— Пелагея, ты что творишь, чертовка? Мужик твой на фронте этих гадов бьет, а ты спасаешь!
Гораздо позже пришло понимание: мы — мирные люди и помощь человеку у нас в крови...
Фото Александра Эпельмана.
Советская Белоруссия №119 (24502). Четверг, 26 июня 2014 года.
