Звезды над Берлином

Началась же фронтовая биография Решетникова в конце 1941 года, когда Ставкой верховного командования было принято решение сформировать полк дальних бомбардировщиков, который с тыловых аэродромов мог бы наносить удары по стратегическим объектам противника далеко за линией фронта. Отбор в полк шел жесточайший. В качестве простых пилотов попасть в него имели шанс только опытные офицеры, которые уже успели дослужиться как минимум до командира эскадрильи. Единственным летчиком, не имевшим боевого опыта, которому удалось попасть в элитную стаю, был Василий Решетников. Однако встретили его в полку не очень приветливо.
– В принципе дело понятное, – вспоминает Василий Васильевич. – Там собрались в основном капитаны, майоры, многие уже с орденами, а тут я – никому не известный младший лейтенант. Ну куда мне тягаться с ними! К тому же командир полка Тихонов берег «старую гвардию» и главным образом выпускал их на ночные задания. А мне поначалу приходилось работать в основном только днем. В светлом небе самолет как на ладони. С земли по тебе лупят зенитки, а в воздухе подстерегают своры истребителей. Так что шансов вернуться из полета было очень мало.
Уже во время своего второго боевого задания экипаж Решетникова, взлетев с аэродрома в подмосковных Химках, умудрился в одиночку (остальные экипажи, кто из-за проблем с мотором, кто, просто дрогнув, ушли на запасные цели) прорваться к крупной немецкой авиабазе под Смоленском и уничтожить там, по меньшей мере, четыре самолета. И это притом, что аэродром в Смоленске не только охранялся зенитной артиллерией, но был буквально напичкан истребителями прикрытия. Атака в одиночку такого защищенного объекта с самого начала выглядела самоубийственной. Но здесь, считает Василий Васильевич, ему здорово помог исконный союзник русского солдата, пресловутый «генерал Мороз»…
– Фашистские истребители попросту не успели взлететь на перехват. Холода в ту зиму стояли лютые – до минус сорока. И нежное сердечко «мессершмитов» давало сбои. Мороз был огромной проблемой для немцев, в отличие от нас. Под самолетами у нас еще с ночи горели подогревательные печи, гнали тепло под моторные капоты. Или, скажем, в масло мы вливали бензин, чтобы оно не густело. Немцы этого не делали, боялись, что взорвется. А мы – запросто... На обратном пути нам все же попались два «мессершмита», видимо, шли со свободной охоты. Мы уже были за линией фронта. А немцы, как я позже заметил, не очень любили драться над чужой территорией. Даже сближаться толком не стали. Дали по нам пулеметную очередь с дальней дистанции и отвалили в сторону. Скорее всего, их поджимало горючее – до аэродрома им было еще лететь и лететь. На том дело и кончилось.
Весной 1942 года перед полком Решетникова была поставлена задача изучать по картам возможные подходы к Берлину. Бомбардировочные рейды к столице Третьего рейха была запланированы на конец августа. А пока экипажи ходили на цели поближе – в Польшу и Восточную Пруссию.
В сентябре 42-го ему удалось осуществить заветную мечту каждого пилота дальней авиации – бомбить столицу фашистской Германии.
– Мы вылетели уже в сумерках из-под Торопца с аэродрома подскока. Наш путь лежал через Литву к береговой черте. Затем, с небольшим доворотом влево, – над Балтийским морем к контрольной точке южнее острова Борнхольм. А там уже мимо Штеттина на Берлин. Погодка не баловала. Поперек Балтийского моря растянулся грозовой фронт. Самолет шел в жестокой болтанке, и невольно вспоминалась недавняя катастрофа. Не дай Бог опять... Но постепенно стихия угомонилась, и мы легли точно на курс. Высота – около семи тысяч метров. Сидим в кислородных масках. Вскоре проходим Штеттин. Последняя прямая на Берлин. Город еще далеко, но во мраке ночи возникает сплошная стена мерцающих точек огня – бьют зенитки. Небо пронзили прожектора. Лучи их шевелились, словно огромная щетина. А снаряды уже рвались на высоте полета. Попасть под осколки – раз плюнуть. Решаю снизить высоту. Теперь нас если и накроют, то только прямым попаданием. Но вероятность этого гораздо меньше, чем угодить под осколки. Наша цель – грузовая железнодорожная станция. Идем на пяти тысячах метров. Ниже нельзя – можно нарваться на аэростаты. И вот под нами Берлин. Там, внизу, поблескивают взрывы, кое-где уже полыхают пожары. Штурман Петр Архипов находит цель. Сброс! «Бомбы пошли, командир», – докладывает он. «Гостинцы» рвутся вдоль станционных сооружений. Вдруг – резкая вспышка и яркий всплеск пламени. Во что мы угодили? Что там было на земле? Об этом так и не узнали. Уже на выходе из зенитного огня нам в хвост вцепились два ночных «мессершмита». Я тут же сбросил газ. «Мессеры» проскочили мимо и исчезли в темноте, потеряв нас. Больше мы их не видели.
В этот раз дорога домой прошла для экипажа Решетникова без особых приключений. Когда приземлились на родном аэродроме, выяснилось: из полета вернулся весь полк, кроме машины майора Ломова. Он передал о выполнении задания, потом – об отказе мотора. И умолк.
– Несколько лет назад, – рассказывает Василий Васильевич, – мне довелось поговорить с одним американским ветераном войны, как и я, летчиком бомбардировочной авиации. Он тоже ходил на своем
В-17 бомбить Германию. В то время у американцев была норма – 25 боевых вылетов сделал – и домой, за океан. Все – на этом для тебя война закончилась. Мой собеседник спрашивает: «А вы сколько вылетов сделали?» Отвечаю – 307. У него глаза на лоб полезли, эта цифра совершенно не укладывалась у него в голове: «Колоссально! Ведь это же, наверное, мировой рекорд?» Да бросьте, говорю, какой еще рекорд, что за ерунда. Были ребята, налетавшие больше меня. Да разве в этом дело. Мы дрались с врагом насмерть, ни о какой полетной бухгалтерии и мыслей не держали. Просто делали свою боевую работу. Вот и все...