Нет, я не святая...

Прикольно, по-нашему говоря, сидеть в кафе с Чиповской во время показа «Оттепели» и знать, что в это же время на нее смотрит вся страна. Но они — по телевизору, а ты в это же время — живьем. Вы даже разговариваете...

«Оттепель» Валерия Тодоровского стала главным телесобытием года, Чиповская (в фильме — Марьяна) там главная героиня, и вся телеаудитория «Первого канала» к ней, понятное дело, стремится. Грубо говоря, вожделеет. А ты с ней в кафе сидишь. Много издержек у профессии журналиста, но есть и плюсы...

Чиповскую узнали после «Шпиона», а московские театралы заметили еще в «Табакерке», но настоящей звездой сделал ее, конечно, Тодоровский, у которого без этого не обходится ни одна картина. Каждой премьерой он запускает кого–то на орбиту, лучше всего это получается с девушками — все поголовно влюблялись в Наташу Петрову из «Любви», в Чулпан Хаматову из «Страны глухих» и Дину Корзун оттуда же, в Дапкунайте из «Подмосковных вечеров» и Акиньшину из «Стиляг». Это не обязательно дебюты — уже актриса давно снимается, но вот появилась у Тодоровского, хоть бы и в роли второго плана, и все хлопнули себя по лбу: куда мы смотрели?!

«Я люблю мужчин с биографией»

— Аня, как он это делает?

— Вопрос к нему, но мне представляется, что он всякий раз снимает про свой идеал: умную, сложную, язвительную, во многих отношениях исключительную девушку. Ближе всех к этому идеалу его жена.

— Хиривская?

— Да. Вот она — исключительная, и это прилагательное важней любого существительного. Она может быть исключительной стервой, исключительной умницей — подставьте что угодно, — но ее нельзя не заметить. Он всегда влюблен в главную героиню — не в актрису, а в ту, что у него написана в сценарии. Это как–то передается. И вы еще не знаете, какая Марьяна на самом деле: о, какая она будет! Не надо иллюзий.

— Я слышал, что и второй сезон планируется?

— Мы все ужасно этого хотим, потому что в минской экспедиции команда сплотилась до настоящей дружбы. Я не знаю, что говорит в интервью Тодоровский — несколько раз читала, что все было очень сложно, шесть минут полезного времени в день, сжатые сроки, трудная историческая фактура, — но изнутри все это воспринималось как четыре месяца праздника с Цыгановым, Яценко, Исаковой, Сексте, самим Петровичем, с периодически присоединяющимся Ефремовым...

— Кстати, а как вам «Шпион»?

— Я люблю картину, она хорошая и в хорошем смысле смешная, хотя ее как–то удивительно плохо поняли. «Не было никакого Дворца Советов!» Ребята, вы слышали про альтернативную историю? А про то, что, помимо исторической правды, бывает ху–до–жест–вен–на–я?! Мало еще фильмов такого жанра, зритель не привык. Но с героиней у меня отношения складывались крайне трудно. Я искала ее в себе и не находила — она же чистая, почти святая, мне там приделали огромную косу, и этим все сказано... Так я ее и не поняла до конца.

— Вы не святая?

— Нет, я плохая. У меня характер сложный.

— Злопамятны вы, да?

— Да, точно. Я не понимаю, как это можно — прощать всех. То есть на поверхностном уровне я стараюсь быть со всеми хорошей девочкой такой, но в серьезных отношениях, если кто–то приблизится... он быстро ощутит всю мощь Ессентуков! Я только одного человека знаю с чертами святости — Полину Райкину. Она во всем винит себя, всем ищет оправдание. Я сколько раз ей говорила: Полина, так нельзя, человек тебе на голову наложит и рядом добавит, а ты в нем будешь искать достоинства и всячески его выгораживать... Правильная модель поведения в киномире — это Инга Хрусталева. Которую Вика Исакова играет.

— Тодоровский тоже злопамятный, по–моему.

— Может быть, он закрытый, даже холодноватый человек, но с нами он был невероятно теплым. Он нас просто очень любил.

— Я вот смотрю на вас и вижу, что вы можете быть абсолютно всякой — и какое у вас подлинное амплуа, до сих пор непонятно...

— Я характерная актриса. Мне так хочется по крайней мере. Меня еще в Школе–студии пробовали то на Катерин, то на Джульетт, а я хотела оттягиваться, завивать волосы, играть фриков, отрицательных гадов... Романтические девочки меня не прельщают.

— Марьяна — романтическая?

— О нет. Вы увидите, как она быстро начнет пользоваться людьми... Я даже умной бы ее не назвала. Она смекалистая, стремительно приспосабливающаяся. Мало знает, о многом догадывается.

— Интересно, а поступали вы с чем?

— В первый раз — не помню, а во второй — с «Графом Нулиным» Пушкина плюс у меня в запасе была большая подборка из Серебряного века (кто из девочек сейчас без него поступает?), а из прозы — «Старая «Олимпия» Бориса Васильева, люблю этот рассказ.

— Что значит «во второй раз»? Вы не поступили, что ли?

— Ага. Я пришла в Щукинское, которое мама заканчивала. Мне было семнадцать лет, я была страшно богата. Снималась на «Амедиа» в шестидесятисерийном фильме.

— Страшно богата?

— Ну, Дмитрий, вы жили ведь в девяностые? Когда вообще ничего не было? На фоне девяностых я была да, страшно богата, и я словила такую звезду, что если бы она материализовалась, то это была бы звезда во всю грудь. Я себя считала состоявшейся актрисой, и они меня приложили по полной — я вылетела еще на конкурсе. Через год пришла, нормально подготовившись, прошла и в Школу–студию МХАТ, и в Щукинское. Выбрала Школу–студию — там подобралась такая компания, что я не смогла ее бросить.

— Вот я смотрю — вы даже в интервью всех показываете, постоянно играете, я не очень представляю, как буду всю вашу мимику и жесты переводить в слова. А в жизни вам эти навыки хоть раз пригодились?

— Актерские? Никогда. Я в этом смысле совершенное полено. Любой мой друг из числа не–артистов...

— Из публики...

— Да. Любой непрофессионал в двадцать раз лучше притворяется. Я не люблю врать, плохо это умею, не могу сыграть хамство, когда надо приструнить продавца, или изобразить, напротив, абсолютную жалкость, когда надо сыграть на сентиментальности... Единственный раз у меня что–то получилось, когда я обманула гаишника.

Дмитрий Быков.

Советская Белоруссия №243 (24380). Четверг, 26 декабря 2013 года.