В доме № 4 на площади Свободы в Минске в феврале 1944 года гитлеровцы вынесли смертный приговор немецкому антифашисту Фрицу Шменкелю
Диана Александровна Павловец — чуть строгая, чуть романтичная, чуть взволнованная, очень доброжелательная и интеллигентная дама. Но, пожалуй, больше всего роднят ее с чеховскими и тургеневскими героями тонкость и восприимчивость натуры и благородство души. В редакцию Диана Александровна пришла с антифашистским романом немецкой писательницы Анны Зегерс «Мертвые остаются молодыми». Она протянула мне книгу со словами: «Наверное, вы не прочитаете, но пусть она полежит у вас на столе...» Фраза на первый взгляд немного странная. Но только на первый взгляд.
А причиной нашего знакомства стал Герой Советского Союза, герой Великой Отечественной войны немец Фриц Шменкель. Точнее, судьба памятной мемориальной доски, напоминавшей всем нам о том, что произошло в доме № 4 на площади Свободы в Минске в феврале далекого 1944 года. Именно в этом здании, где тогда располагалась штаб-квартира абвера, немецкой военной разведки, гитлеровцы вынесли смертный приговор немецкому антифашисту, перебежчику, советскому партизану Фрицу Шменкелю.
Памятную доску открыли в 1965–м вслед за присвоением Шменкелю звания Героя Советского Союза. Однако несколько лет назад она исчезла. Многие думали, потому что исторический дом поставили на реконструкцию. Но ремонт завершился, где же мемориальная доска? Вот с этим недоумением Диана Александровна и пришла в редакцию. Интерес ее оказался отнюдь не праздным. Потому что дальше последовал рассказ, где в одно целое переплелись судьбы погибшего героя Фрица Шменкеля, литературных персонажей романа Анны Зегерс и самой Дианы Павловец.
Этапы пути
Начать надо с испытаний, выпавших на военное детство и отрочество Дианы Александровны.
— В начале 1943 года моя родная деревня Чичково Навлинского района Брянской области пережила тот ужас, который настиг Хатынь. Но по какой–то счастливой случайности некоторые люди остались живы. По этому поводу даже ходит местная легенда — о чудесном спасении. Но как все происходило на самом деле, сегодня уже никто не расскажет. Чичково сожгли, а жителей, в том числе и меня, двенадцатилетнюю, с мамой погрузили на машины и отправили в рабочий лагерь.
Начались этапы. Помню сначала деревню Юрцево в Витебской области. Там мы копали рвы, строили оборонительные сооружения. Как жили, думаю, нет нужды рассказывать. Потом — много других городков и поселков, я их все уже просто не фиксировала в уме. Но хорошо помню польские Сувалки, где случилась страшная бомбежка. После нее кухня нашей колонны оказалась разбита, обоз развалился... А уже наступила ранняя зима — декабрь, начало января, и выдалась она очень холодной. Одежда обтрепалась, еды никакой, к тому же у меня ужасно болели ноги. Двигаться тяжело — дороги во всех направлениях забиты немецким транспортом...
И вот после Польши на нашем пути попалась немецкая деревня. Колонна остановилась возле одного из домов. Я находилась на грани изнеможения и истощения от голода. И постучала в дверь. Толкнула ее. На меня пахнуло теплым жилым воздухом! Через мгновение такой же теплый женский голос запричитал по–немецки: «Бедное дитя, бедное дитя...» Хозяйка бросилась чем–то меня поить, нашла какую–то обувь, одежду... После чего я вернулась к своим в колонну. Но еще очень долго, казалось, слышала страдающий голос той немецкой женщины: «Бедное дитя, бедное дитя...»
Название деревни или поселка память не запечатлела, только хорошо запомнила указатель на Кенигсберг... После войны пытались с мужем отыскать это место, ездили в бывшую Восточную Пруссию, Калининградскую область, но безуспешно.
Моя мать была учительницей. В той колонне шел однорукий военнопленный, тоже учитель. Мама, он и еще небольшая группа женщин держались вместе. Ночью в городе Пройсиш–Эйлау, теперь он называется по–другому, однорукий военнопленный сказал: ходят слухи, всех рабов соберут и погонят в Кенигсберг, там погрузят на баржи и утопят в море — о том, что такое происходило на самом деле, позже писали.
И мы решили: надо спасаться. Немцы отступали. Кругом развалины, хаос, колонны нашей практически не существовало, конвоиры разбежались. В Пройсиш–Эйлау мы увидели огромное, монументальное здание суда. В темноте из–под одной приоткрытой двери выбивалась полоска света. Вот там–то в подвале, в углу, притаившись, как зверьки, и решили пересидеть какое–то время — немцам тогда уже не до нас было. Помню, когда в фильме «Семнадцать мгновений весны» увидела сцену, где в бомбоубежище сестра милосердия разносит воду, со мной случился настоящий нервный приступ, так нахлынули воспоминания. Мне ведь тоже в том бомбоубежище кто–то что–то протягивал в стакане...
Вокруг грохот, стрельба, немецкие солдаты бегают, срывают с себя погоны... И вдруг — тишина! Все замерли. И здесь дверь распахивается, и в ее проеме появляется военный — в не известной нам форме, с погонами. Шок. Кто? Откуда? А затем... мат, отборный русский мат... Вот почему я, учительница языка и литературы, до сих пор не считаю мат чем–то таким уж страшным, хотя сама, конечно, подобных выражений не употребляю и не одобряю...
Из подвала меня вынесли на руках — ни идти, ни стоять уже не могла. Разместили нас с мамой на территории советского фильтрационного пункта недалеко от города Инстенбрук. Я сразу же сильно заболела: у меня поднялась высокая температура, кожа покрылась коркой, видимо, нарушился обмен веществ, что неудивительно: после страшного голода — шоколад, печенье, колбасы (все, что только наши солдаты могли достать). После получения документов некоторое время мы провели в так называемом «хозяйстве Ломаева». Это огромная молочная ферма, где содержались коровы знаменитой черно–белой породы и работало собственное молочное производство. На базе хозяйства организовали реабилитационный центр для раненых. Там я и приходила в себя. Там мы и услышали радостную весть: «Капитуляция! Конец войне! Победа!»
Вернулись в Острошицкий Городок под Минском, где у мамы жили родственники. Когда с войны пришел отец, его направили работать директором школы в деревню Плиса Смолевичского района.
Мы и они
Наверное, на газетной полосе воспоминания Дианы Александровны выглядят несколько схематично. Что ж, газетная статья — не роман, не размахнешься. И все же роман у нас, как я уже упоминала, есть. Знаменитый роман Анны Зегерс «Мертвые остаются молодыми». Что с ним связано, рассказывает дальше Диана Александровна:
— Вернулась я за парту, ведь до войны закончила только три класса. Но вот немецкий язык, который в те годы преподавали в школах, вызывал у меня смертельный ужас. Уроки немецкого превратились в настоящую пытку. Я избегала их, потому что, когда слышала немецкую речь, у меня буквально случался нервный тик.
Однажды к нам пришла новая учительница. Она выглядела такой несчастной, жалкой: прошла немецкие лагеря, у нее болела дочка... Мне не хотелось доставлять ей дополнительные неприятности, и я решила ходить на ее уроки. Я преодолевала все. Потому что, пережив страшные военные тяготы и лишения, была бесконечно счастлива в новой жизни, где, казалось, весь мир распахнут для меня.
В 1955 году поступила в БГУ на филфак на белорусское отделение. Студенты там тоже изучали немецкий. Преподавательница — необычайно строгая, в старых классических традициях дама, поговаривали, выпускница института благородных девиц в Петербурге, — почему–то особо выделила меня. И где ставила другим пятерки, я слышала: «Надо работать больше!» Нагрузила так, что просто не оставалось никакой возможности размышлять на тему: нравится или нет немецкий язык. Надо учить! И я учила. Потому что, глядя на нее, хотелось «соответствовать». Эта преподавательница и задала мне переводить пресловутые «тысячи» по книге Анны Зегерс «Мертвые остаются молодыми».
Надо сказать, со временем немецкий язык, немцы и война для меня как–то разделились. А книга Зегерс стала просто потрясением. Я увидела не тех немцев, которые жгли деревни, расстреливали детей. Я увидела немцев по другую сторону войны. Сам роман прочла не менее трех раз. И когда по зарубежной литературе предстояло выбрать тему для работы, не раздумывала: только творчество Анны Зегерс.
Я ей как–то очень поверила и верю до сих пор. Первые концлагеря фашисты ведь создавали для своих соотечественников — антифашистов. Герой романа Ганс, сын рабочего–«тельмановца», попав на Восточный фронт, решает перейти на сторону местного сопротивления. Он спасает жизнь партизана. Но его самого выслеживают и расстреливают.
И вот когда я вспоминаю ту женщину в немецкой деревне, обогревшую и накормившую меня, думаю: может, она мать такого вот Ганса... Это мое восприятие Анны Зегерс. Знаете, в жизни случаются удивительные истории... Как в книгах. Вот и в меня однажды немец в очках мог выстрелить, но опустил оружие... Может быть, то был Ганс? Так соединились литературный вымысел и реальная жизнь, потому что я видела живые доказательства реальности вымысла!
Хотя, признаюсь, после войны поддерживала отношения только с немцами примерно своего возраста — теми, кто во время войны был ребенком, как и я. С людьми постарше — нет, здесь барьер оказался непреодолимым. Хороших людей–немцев я помнила, но помнила и других...
Удивительные совпадения
Так как же в жизни Дианы Александровны появился Фриц Шменкель?
— Замуж вышла за военного, — продолжает рассказ моя собеседница. — И его направили служить в ГДР. Работала я в средней школе. И на одном из мероприятий познакомилась с вдовой Героя Советского Союза Фрица Шменкеля.
В 1966 году прочитала в журнале «ГДР» статью о Фрице Шменкеле, о послевоенной поездке его семьи, жены и сына, в Минск. А приехав в Минск, увидела памятную доску на площади Свободы. Тогда–то и соединила Фрица Шменкеля с тем литературным Гансом, который хотел перейти на сторону партизан.
Но потом долгие годы мой интерес во мне дремал. Пока внук в 2007 году не отправился на студенческую стажировку в Германию в город Майнц. Родной город Анны Зегерс! Я попросила его узнать что–нибудь о ней. Каково же оказалось мое удивление, когда услышала: там ее не знают. Мое же знакомство с писательницей, конечно, тоже оставалось исключительно заочным. Я даже не очень и представляла себе, что Зегерс — человек во плоти. Для меня живыми были ее герои.
Пару лет назад я стала посещать собрания общественной организации малолетних узников нацистского режима, созданной в нашем Первомайском районе. И вот узнаю: они дружат... с Майнцем!
Интерес еще более возрос, когда из Майнца в Минск приехал Франц Блюм, представитель общества дружбы Майнц — Минск, шефствующего над нашей общественной организацией. Мы с ним беседовали, и его очень заинтересовало, что в Минске знают об Анне Зегерс. Франц Блюм пообещал прислать мне книгу Зегерс на немецком языке.
В нынешнем июле Франц Блюм снова приедет в Минск. И книгу он привезет лично сам. Вот я и подумала: мы продолжим с ним разговор, и о Фрице Шменкеле тоже. Но... Доски в память о Фрице Шменкеле нет! Поэтому и пришла в редакцию. Может, вы знаете, почему ее сняли?
Ответ на вопрос
Мы узнали, что произошло. Доску не сняли. Ее украли какие-то негодяи. К сожалению, подобные некрасивые истории случаются. Сейчас изготавливается, если так можно сказать, дубликат. И в начале сентября, к празднику города, памятный знак обязательно вернется на свое место, пообещали в Минском горисполкоме. Спасибо этим людям!
Жаль, конечно, что Диана Александровна не сможет показать доску Францу Блюму. Но пусть он приезжает к нам снова. Добрым гостям мы всегда рады. Страна, так много перенесшая, и ее люди, пережившие огромное горе и страдания, умеют жить благополучным настоящим и счастливым будущим. Может быть, как раз потому, что не забывают прошлого.
Справка «СБ»
Осенью 1941 года немецкий антифашист Фриц Пауль Шменкель добровольно перешел на сторону Красной Армии и с оружием в руках мужественно сражался против гитлеровских захватчиков. Боец партизанского отряд «Смерть фашизму» Калининской области (товарищи звали его партизанским псевдонимом Иван Иванович), заместитель командира диверсионно–разведывательной группы «Поле», действовавшей в районе Орши в Белоруссии.
Фриц Шменкель родился 14 февраля 1916 года в городке Варзов близ тогдашнего германского Штеттина в семье рабочего. До войны трудился на кирпичном заводе. В 1938 году антифашист Ф.Шменкель уклонился от призыва в германскую армию, за что был заключен в тюрьму в Торгау. В октябре 1941 года все же направлен на Восточный фронт в составе 186–й пехотной дивизии. В ноябре 1941 года в районе города Белый Калининской (ныне Тверской) области перешел линию фронта, намереваясь вступить в ряды Красной Армии, но попал к партизанам и остался в отряде. Принимал участие во всех крупных операциях отряда, проявляя мужество, отвагу, героизм и бесстрашие.
В июне 1943 года Шменкеля назначили заместителем командира диверсионно–разведывательной группы «Поле», подготовленной к выполнению специальных заданий в районе Орши. В декабре 1943 года Ф.Шменкель вместе с разведчиками И.Рожковым и В.Виноградовым направлен в тыл врага, но в начале 1944 года схвачен гитлеровцами. 15 февраля 1944 года приговорен военно–полевым судом к смертной казни. 22 февраля казнен фашистами в оккупированном Минске.
Указом Президиума Верховного Совета СССР от 6 октября 1964 года за активное участие в партизанском движении, образцовое выполнение боевых заданий командования в годы Великой Отечественной войны и проявленные при этом геройство и мужество гражданину Германии Фрицу Паулю Шменкелю посмертно присвоено звание Героя Советского Союза. Награжден орденом Ленина (1964 год, посмертно), орденом Красного Знамени (1943 год).
В Минске на площади Свободы, дом 4, где в годы войны гитлеровцы разместили абвер, в память о мужественном партизане–интернационалисте была установлена мемориальная доска с надписью: «В этом здании в феврале 1944 года был приговорен к смертной казни фашистскими палачами активный участник антифашистской борьбы и Великой Отечественной войны немецкий гражданин Герой Советского Союза Фриц Шменкель».
