У него дома нет телевизора.
По образованию он философ.
Перепел по–белорусски песню «Шумел камыш» и только что отметил свое 50–летие... Получив в праздничный день одних звонков на мобильный штук двести.
Потому что в Беларуси его творчество знают и любят... Хотя сам он не совсем определился, кто он: бард? поэт? исполнитель? Ну не любит классификаций... Только в одном твердо уверен: слухи о кризисе в современной белорусской музыке сильно преувеличены.
«Я более двадцати лет занимаюсь музыкой... И появления у нас такого количества талантливых молодых музыкантов, как в последние годы, не помню».
Что ж, Алесь Камоцкий знает, о чем говорит. Имя его самого уже не нуждается в комментариях. Но каким образом он сам себя сегодня вписывает в этот «молодежный фон»? Не знаю, как в музыке, а в литературе приходилось видеть, как зрелые поэты и писатели начинают отчаянно экспериментировать, может быть, доказывая самим себе, что не отстали от времени... Алесь Камоцкий, кажется, такому не подвержен?
— Для меня самое модное сегодня течение — это Луис Бонфа в записи 1959 года, стиль босанова. Считаю модным то, что просуществовало полстолетия, столетие и не устарело. А какой смысл заниматься тем, что завтра уже никого не заинтересует? Нет, можно, конечно, чтобы заработать деньги... Но я предпочитаю играть то, что не будет стыдно показать и через 10 лет. Я не боюсь отстать от моды. В искусстве, на мой взгляд, нужно не стараться быть не хуже, чем кто–то, а быть иным, быть собой.
— Сегодня знают Камоцкого–барда и Камоцкого–поэта... Кем считаешь себя более?
— Бард — особое звание. Сейчас очень немного людей, которых можно так назвать. Бард — не тот, кто просто написал песню и спел ее под гитару. Он осмысляет в песнях всю свою жизнь, чуть ли не совершает некую магию... У древних кельтов было три ступени посвященных, через одну ступень после бардов — друиды. А друиды были влиятельнее королей. Я же просто исполнитель своих песен. Правда, уже не только своих и не только в одиночестве. Мой последний диск «З бацькоўскай кружэлкi» — это белорусские вариации популярных старых песен. Вместе со мной на сцене концертного зала «Минск», где происходила презентация, выступало еще 7 музыкантов. Думаю, нам всем доставило удовольствие играть эти песни. Одна бабушка, которой дали послушать по телефону «Шумел камыш» с моего диска, очень растрогалась: «Вот, я всегда подозревала, что эта русская народная песня существует и на белорусском языке!» То есть получилось гармонично... Но ответственность большая: ведь я не мог написать белорусские тексты хуже, чем оригиналы!
— Кстати, о текстах... Ты отличаешь стихи от текстов песен? Ведь у тебя уже несколько поэтических сборников.
— Стихи и тексты — это разные явления. Я занимаюсь с молодыми бардами и часто наблюдаю у них такое явление. Когда песня поется, звучит классно. А запиши слова на бумаге, даже как–то «бредовато» получается. Но как бы ни пряталась такая недоработка за мелодию, все равно она выявится. Считаю, что позволять себе подобное нельзя. Тексты тоже должны быть качественными. А обычное стихотворение часто приходится переделывать под песню. Случаются и стихи, которые нельзя спеть.
— Есть, кстати, теория, что сегодня каждый художник сам выбирает, быть ему популярным и становиться шоуменом или уходить в «катакомбы» и создавать в тиши элитарное искусство...
— Когда я выхожу играть концерт, никогда не думаю, чем угодить публике. Если я смогу завести зал, то все примут и поймут то, что я им предлагаю. А если бы я ориентировался на то, что от меня хотят услышать, это был бы уже «принцип ресторана». А я в ресторанах не играю. А бешеной популярности — я ее и не хочу. Страшно... Когда у меня был день рождения, я чуть с ума не сошел — на сотовый 200 звонков, да еще домашний телефон разрывается... И еще эсэмэски... Отключить телефон — хамство... Люди же искренне хотят поздравить... Но в 10 вечера я не выдержал. Все средства связи отключил и пошел спать.
— А какой самый необычный подарок на пятидесятилетие?
— Настоящий кинжал. Острый, блестящий...
— Так вроде нельзя дарить холодное оружие, плохая примета?
— У меня есть друг, который утверждает, что в 50 лет каждый мужчина должен иметь какое–то оружие. Сам он — коллекционер, и когда в его доме праздновалось его 50–летие, можно было каждому гостю выдать по две сабли из коллекции хозяина, хоть гостей было немало.
— А ты мог бы сформулировать свое философское кредо? Как там у Акудовича: «Мяне няма»?
— Типа «я вышел или не приходил»? Нет, нет... Для меня это слишком путано. Постмодернизм... Подумать страшно, не то что сказать... Меня вообще всякие классификации напрягают. Человек, у которого все расставлено по полочкам, это уже не человек, а просто шкаф. Если говорить о философских предпочтениях, то это, видимо, древнегреческие киники.
— Вроде Кратета Афинского, который выбросил свою глиняную чашу, потому что увидел, как мальчик пьет, зачерпывая воду ладонью? То есть если без чего–то можно обойтись, оно не нужно. Любишь бытовой минимализм?
— Просто я ценю то, что есть, а не то, что могло бы быть. Вот сейчас я играю босанову. Мне говорят: ты играешь не так, как другие. Но это же не значит, что нельзя иначе? Моя правильность — это правильность меньшинства.
— Так что же, музыка в твоей жизни заменила науку?
— А разве музыка — не наука? Пифагор говорил о музыке небесных сфер... Искал гармонию в математике... Я и сам люблю поиграть в цифры. Высчитываю совпадения в своей жизни. Перед концертом записываю на бумажках порядковые номера песен, сбрасываю их со стола и в каком порядке поднимаю — так и исполняю. Когда определял порядок песен в одном из альбомов, задал компьютеру задачу расставить файлы песен по размеру. И меня страшно порадовало, что под № 9 получилась песня «Осень», под № 10 — песня «Кастрычнiк», под № 11 — «Лiстапад». Прямо согласно календарю. Еще я обнаружил, что есть число (какое, не скажу), которое «ходит» за мной всю жизнь. Когда у меня с этим числом что–то связано, всегда все удается.
— Говорят, о человеке можно узнать по тому, что он читает... Какие у тебя предпочтения теперь в литературе?
— Несколько лет я вообще читать не мог. Только недавно на оба глаза мне сделали операции, одну — на Новый год, вторую — весной. И я уже могу читать. А так даже очки не помогали...
— Чем же «подпитывался» в это время вместо чтения?
— Слушал аудиокниги. Друзья где–то сто гигабайт насбрасывали. Салтыкова–Щедрина прослушал, Булгакова «перечитал ушами»... А писалось — на мониторе большими буквами. Слава Богу, все это позади. А литературе сегодня существовать сложно в том книжном потоке, девяносто процентов которого — макулатура. Раньше книги были важнее для людей. Помню, как я брал в университете специальное разрешение, чтобы почитать в библиотеке Ницше. А сегодня нажми кнопку — и тебе через Интернет столько Ницше насыплется... А удовольствия от чтения нет. Окинешь взглядом книжный базар — ну не может быть столько хороших книжек! Ясно, что есть и очень хорошие... Но им стало легче потеряться.
— Собираешься добавить еще что–то свое в это книжное море?
— Успеть бы доделать то, что уже начато... Хочется переиздать старые альбомы в новом звучании. Так что и планы у меня неопределенные. Люблю неожиданности. И они, слава Богу, случаются.
