Жестокий роман с бутылкой
07.06.2012
Не все еще потеряно
День нашего визита в отделение № 35 выдался солнечный, поэтому его обитательницы дружно высыпали на прогулку. Переминаясь с ноги на ногу, дамы лет 30 — 40 в спортивных костюмах и сланцах о чем–то лениво переговаривались. Первое впечатление — обыкновенные пациентки. Разве что лица несколько одутловаты, а оттенок кожи какой–то неестественный. Что поделать, отпечатки многолетнего «романа с бутылкой»... Прошедшие необходимый, в две–три недели, курс лечения тоже выделяются, даже выражением лица. Словоохотливые, полные надежд. А вот недавно поступившие еще притираются. Скупыми фразами о себе отделываются и «острые» — пациентки, которых привезли с психозом или «белочкой», как ласково называют здесь белую горячку.
...Краем уха ловлю — обсуждают, как в туалете плакала новенькая. Сама она — двадцатилетняя Оля — выглядит напуганной и держится в сторонке. Случай в некоторой степени уникальный. Забеспокоившись, что в ее компании принято много выпивать, вчера она пришла сюда по собственной воле. Решила попугать себя. Воспитание страхом дало эффект.
— Хочу домой! — с ходу заявляет Оля после неполного первого дня в наркологическом отделении. — Уже написала заявление, чтобы меня выписали. Насмотрелась я на этих...
Психолог предложил поменять компанию.
— А смысл? — обреченно вздыхает Оля. — Сейчас вся молодежь такая.
Эта беда, впрочем, возраст не выбирает. О масштабах проблемы среди женщин говорит хотя бы тот факт, что из 50 коек отделения — ни одной свободной. Опустевшие после утренней выписки места моментально занимают новички. Статистика беспристрастно фиксирует, куда мы катимся: если в 1980–е на 12 мужчин–алкоголиков приходилась приблизительно 1 алкоголичка, то за три месяца нынешнего года, по словам заместителя главного врача по медицинской части Минского клинического наркологического диспансера Александра Алишевича, на 30 тысяч состоящих на учете в диспансере представителей сильного пола — уже 9 тысяч дам. Пропорция получается 1 к 3. И это не наша национальная особенность. В Германии соотношение такое же. Во Франции — 1 к 4.
— Популярно заблуждение: мол, если пить благородные напитки — вино, шампанское, коктейли или пиво — и на остановках не валяться, то и алкоголизмом происходящее не назовешь. Нет, назовешь!
Наталья, которой чуть за пятьдесят и которая последние 20 лет провела с бокалом в руке, именно так и считала. Вопрос о деньгах никогда не стоял, как и о собутыльниках. Жизнь казалась сплошной вечеринкой. Признается мне:
— В какой–то момент было забавно. Выпьешь, начудишь в пьяном угаре, а наутро с улыбкой вспоминаешь. Похмелье? Так у всех бывает...
Не до смеха стало, когда появились провалы в памяти. По–настоящему же стало страшно, когда случился первый запой. Сил выбраться из него самостоятельно не было. Сама попросила мужа отвезти в наркологию. Сейчас Наталья полна решимости начать все заново.
Да, большинство сюда приходит добровольно. А истории пациенток словно писаны под копирку. Распространенная причина — «семейный алкоголизм»: жена отчаялась переубедить мужа и начинает пить вместе с ним, мол, «ему меньше останется», в результате спивается сама. Но мужчине проще избавиться от зависимости. Ведь у слабого пола иначе работают ферменты, расщепляющие спирт, поэтому болезненная тяга формируется вдвое быстрее. 5 лет — средний срок, в течение которого опускаются на самое дно. Но при этом мотивация перебороть себя у женщин сильнее. Подталкивает хотя бы материнский инстинкт.
Марина — тому классический пример. Пока остальные греются на солнце, мы с ней сидим в больничной палате: стандартная комната на несколько больничных коек, кое–как застланных казенными покрывалами. Ищу, за что бы зацепиться глазом, — тщетно. И куда девается женская привычка создавать вокруг себя уют?
К стакану Марина потянулась, когда семь лет назад ушел муж. Выпивала — и сразу легчало. Считает, ей повезло — не скатилась до пьянок в одиночку, до настойки боярышника, как некоторые. Неужели была такая любовь? Да нет, супруг, бывало, и поколачивал. Терпела ради детей. Когда благоверного посадили за кражу, регулярно ездила с передачами. Думала, вернется... Детей забрали в социальный приют. Сюда Марину заставил прийти суд, поставивший ультиматум: или лечишься, или лишаем родительских прав. Когда она заговаривает о дочках, на ее лицо словно ложится тень. Марина хмурится. Внезапно замолкает. Значит, не все еще потеряно?
Помоги себе сам
Распорядок дня в отделении незамысловат. Больничные будни монотонны. После завтрака — процедуры, групповые занятия с психологом. Дальше — свободное время. В обед территория заметно оживает. Пациентки сами разносят емкости с едой из столовой по отделению. Короткий всплеск активности — и больница снова погружается в дремоту.
Чтобы как–то себя занять, обитательницы наркологии добровольно выполняют мелкие поручения: помогают на кухне, убирают палаты, раздают бланки с анализами. Со стороны все напоминает этакую тихую гавань для алкоголика. Времени подумать и разобраться в себе — с избытком. Поэтому многие осознают, что действительно больны, только здесь. «Старички» о своем недуге говорят открыто.
— Вы хотели сказать «алкоголичка»? — с готовностью прерывает Ира мои мучительные попытки заменить это слово на что–нибудь нейтральное.
Ира — «алкогольный рецидивист». Увы, реальность такова, что в Новинки возвращается каждая пятая. Одного желания завязать мало. Многое зависит от окружения, куда попадаешь после пройденного курса. Вот и Ира пролечилась зимой, а потом «навалились проблемы». Начала решать их с безалкогольного пива, а закончила очередной госпитализацией. Говорит, поначалу от спиртного отворачивает. Но только на время: «Стоит понервничать — тянет опять... «Подшилась» вот».