Женщины говорят, что с «генералом» не совладать

Дети рождаются с криком, дождь — с громом, а всякая одежда — с шумом. В цехах с ткацкими станками децибелы бьют по уху. Но для ткачих эти звуки все равно что священная мантра. Недаром же, наверное, и в далеком прошлом за кроснами молча не сидели — обязательно с песней. Без песни, но с солидной выработкой трудятся ткачихи минского камвольного комбината сегодня. Делают свое «шумное», но такое почетное дело. Пусть и не пыльное в буквальном смысле, однако же и физически не самое легкое.
Дети рождаются с криком, дождь — с громом, а всякая одежда — с шумом. В цехах с ткацкими станками децибелы бьют по уху. Но для ткачих эти звуки все равно что священная мантра. Недаром же, наверное, и в далеком прошлом за кроснами молча не сидели — обязательно с песней. Без песни, но с солидной выработкой трудятся ткачихи минского камвольного комбината сегодня. Делают свое «шумное», но такое почетное дело. Пусть и не пыльное в буквальном смысле, однако же и физически не самое легкое.

Все почти, как в добром советском кино. В огромном цеху среди гремящих станков ходят миловидные женщины. В косыночках и синих посягающих на женственность халатах, но с макияжем и даже некоторой грацией. И так же, как в кино, время от времени пересмеиваются, умудряясь переговариваться и при грохоте.

— «Школьница» идет легче, она мягкая,— заявляет ткачиха Алла Ермак.

Кто куда идет — я в замешательстве. А все дело в профессиональном сленге: «школьница» — так называют ткань для школьной формы и разных юбочек. Она мягкая и идет со станка почти без разрыва нити. Но если случайно порвалась, ткачихи моментально устраняют этот брак. Как и любой другой.

Так вот со «школьницей» проще. Не то что с «генералом» — материалом для военной формы. Он очень плотный, пряжа, бывает, рвется на станке, и тогда он останавливается. Что ж, с высокими чинами всегда непросто. Алла Евгеньевна крючком быстро подхватывает нить, и процесс опять пошел. А сама направляется к другим машинам: у нее их одновременно восемь работает. Так и курсирует от одной к другой. Где уж там песни петь.

— Ткань — это переплетение нитей вдоль и поперек, — «разжевывает» она для меня принцип работы станка. — Смотрите, часть продольных нитей приподнимается специальным механизмом. А в промежуток между ними проходит челнок с поперечными нитками.

То есть при каждом ходе челнока ткань удлиняется всего-то на одну ниточку. Тонюсенькую. За день же ткачиха делает около 70 метров полотна, нитка за ниткой. И это только с одного станка. А их у нее, как помним, восемь.

— Я из деревни. Выросла, можно сказать, возле кросен, мама всю жизнь ткала. Наверное, потому и поехала в 15 лет в Минск в училище текстильщиков. Поступила — и все: 45 лет в профессии, — рассказывает Алла Евгеньевна.

Застала время, когда работали на деревянных станках (не путать с кроснами). Полотно они ткали медленно. Современные же машины запускаешь — и ткань пошла, пошла, пошла… Поди уследи. А надо. За всеми восемью станками. Для сведения: ткачиха, между прочим, стратег. Чтобы обслужить несколько станков, продумывает маршруты их обхода. Учитывает массу деталей: режим работы машин, качество нитей, температуру воздуха в цехе, информацию о работе станков в предыдущей смене...

— Еще у нас сенсорные датчики на пальцах, — смеется текстильщица. — Профессия так развила чувствительность пальцев, что на ощупь распознаем микроскопические дефекты ниток и ткани.

Тут я задумалась: у пауков ведь тоже высокоточное осязание, реагирующее буквально на нанораздражение, и они тоже плетут «полотна». Вот вам и взаимосвязь всего на планете. Но это лирическое отступление. А по сюжету дальше — забавные случаи в цеху. Как-то, например, ткачиха позвала помощника мастера починить остановившийся станок. Тот починил. Как только отошел, машина снова стала. Пришел — работает. Отошел — не работает. Право слово, техника мастера боится.

И если уж речь зашла про мастеровитых мужчин, то между делом заметим, что пролетали тут по цехам искры возвышенного чувства, «сплавляясь» впоследствии в семейные союзы. А вообще коллектив хороший, дружный. Многие работают вместе на предприятии по 20 и больше лет. Хочешь не хочешь сроднишься. Скажем, те же беседы — душевные, но с шумовыми эффектами. В цеху все стучит, грохочет, тарахтит — и ничего, ткачихи друг друга прекрасно слышат.

— Мы по губам читать научились, — заверяет Алла Евгеньевна. — Так и переговариваемся словом, жестами и мимикой, про станки да про мужей.
Но вообще разговоры тут короткие, потому что почти все время в цеху работают с берушами. Такая защита от шума. Все-таки все эти высокие децибелы и есть вредные условия труда, за что ткачихи идут на пенсию в 50 лет.

— Первое время выходила после смены на улицу и казалось, что мир за стенами цеха живет с приглушенной громкостью, — делится Алла Евгеньевна. — Потом привыкла. Но вот манера громко говорить — это уже пожизненно. Муж постоянно одергивает: ты чего кричишь?! А я-то спокойна. И это, знаете ли, удобно. Если эмоции вдруг и вправду взбунтуются не к месту, всегда можно оправдаться: издержки профессии.

Кроме хорошо поставленного голоса, профессия дает и хорошую физическую форму: смена на ногах — как пара часов на тренажере. А еще аккуратность. Текстильщицу прямо коробит, заметь она у кого-нибудь на одежде затяжку или другой «порок». В человеке должны быть прекрасны и душа, и платье. К слову, и наряды «Made in China» на рынке вычисляет с полувзгляда.

Профессия, что и говорить, знатная. Хоть и обесценена сегодня. Например, знаменитую советскую ткачиху Валентину Плетневу вообще звали женщиной-легендой. Ее имя гремело наравне с космонавтом Терешковой. Она общалась с вождями и генсеками. Горбачев называл ее Валей, без отчества. К слову, Плетнева говорила: «Как Китай поклонялся Мао Цзэдуну, так я поклонялась своим станкам». А вы думаете, у наших ткачих к ним меньший пиетет? Нисколько. Недаром же комбинат за все годы выпустил тканей столько, что можно опоясать землю 19 с половиной раз.
Заметили ошибку? Пожалуйста, выделите её и нажмите Ctrl+Enter