Завязали мы в платочек своей родины кусочек...

Партизанской можно назвать всю нашу семью: я была связной отряда им. Щорса, в который ушли мои брат и сестра. Выполнять некоторые задания мне помогал папа, так как у меня росла маленькая дочь. Носила листовки в Минск, доставала пропуска - "аусвайсы" для партизан. В полиции у нас были свои люди, но для получения "аусвайса" надо было обязательно представить паспорт.

В тот день у меня с собой было сразу 9 паспортов, и в полиции случился настоящий переполох. Сначала мне чудом удалось уйти, но уже в Минске на улице Опанского меня опознал тайный агент полиции, я была избита рукояткой пистолета и посажена в тюрьму СД. Через несколько дней арестовали и папу. Нас в тюрьме держали два месяца, почти каждую ночь - допросы и пытки. Под пытками становишься тверже, нервы окаменевают, себе приказываешь: будь железной, никого не выдавай, забудь друзей. Ты никого не знаешь. Папу пытали на электрическом стуле. Когда я увидела отца на очной ставке - я его просто не узнала, только голос был родной. Он был изувечен: все лицо и руки опухшие, в ранах. После электрического стула он очень дрожал и не мог держаться на ногах. Меня избивали нагайками, рассекая тело...

Потом на две недели поместили в карцер в тюрьме на Володарского. Это очень страшный цементный ящик, там можно было только стоять или сидеть. Не приляжешь - он очень короткий. Каждую ночь - избиения. Однажды завели меня в полуподвал с решетками вместо стекол в окнах. На улице февраль, мороз. Меня раздели, под босые ноги подливали воду, когда ноги примерзали - опять подливали и били, били... пока я не потеряла сознание. Ничего не добившись, перевели в общую камеру, а потом - в концлагерь на улице Широкой. Ежедневно фашисты сортировали заключенных: больных, истерзанных пытками, беременных сажали в "черный ворон" и вывозили в Тростенец, по дороге убивая их газом. Там мертвых выгружали в ямы и опять возвращались в концлагерь за новыми жертвами.

Дошла очередь и до нас. Погрузили нас в тот же "черный ворон". Тяжелый, пахнущий кровью воздух душегубки запомнился на всю жизнь. Мы начали прощаться друг с другом, но нам почему-то оставили щель в дверях, через которую струился свежий воздух. Наконец машина остановилась на какой-то станции и началась погрузка в товарные вагоны. И когда мы шли между рядами охранников с овчарками, кто-то из девушек прошептал: "Возьмите земельки своей белорусской". И брали, кто мог согнуться, щепотку земли, зажимали ее в кулак. Уже в вагоне собрали эти щепотки, ссыпали в носовой платок и завязали его узелком. Получилась всего одна горсть.

Заталкивали нас по 60 человек в вагон, все стояли, только в углу было немного места для нескольких тяжелобольных женщин, и те ложились по очереди. И так нас везли трое суток без воды, без еды и без остановки. Никто за эти трое суток не открывал вагон, никто не интересовался, живы ли мы.

Страшно хотелось пить! На наше счастье, на третий день пошел дождик и мы по очереди высовывали руку в маленькое окошко, заплетенное колючей проволокой, и облизывали мокрую ладонь. Нас везли, как мы потом узнали, во Францию через Бельгию. На четвертые сутки подъехали к какой-то бельгийской станции. Поезд наш встал. Помню, с левой стороны находился большой завод. И мы услышали протяжный заводской гудок. Он длился, как нам показалось, очень долго.

И вдруг все увидели, что от этого завода к нашему составу бегут люди, их было очень много. Они что-то возмущенно кричали, но мы лишь позже узнали, что они буквально окружили состав и заставили немцев открыть вагоны. В одних вагонах были женщины, в других - мужчины. Битком, до отказа.

И вот уже наши неожиданные спасители - бельгийские рабочие - выносят нас и кладут рядом с вагонами. Немцы с овчарками мрачно наблюдают за этой сценой. Первое, что сделали бельгийцы, - напоили нас водой, вымыли лица и руки, накормили своими бутербродами. Потом отмыли наши вагоны и на дорогу опять напоили всех чистой водой. Она была сказочной! Немцы скомандовали - грузиться. Нас заводили, а кого и заносили обратно в вагон. Мы начали прощаться с бельгийцами и благодарить их за все, что они для нас сделали, одновременно сожалея, что нам нечем их отблагодарить. И вдруг кто-то вспомнил, что у нас есть... горстка земли белорусской.

Целая горсть! Настоящее сокровище. Мы решили отдать его нашим нечаянным друзьям.

По очереди поцеловали узелок и передали бельгийским женщинам. Они нежно, как-то очень бережно взяли наш подарок... Все мы плакали. Из слов рабочих сумели понять, что они будут беречь эту землю как память о встрече с русскими узниками.

А потом были долгие годы фашистской неволи, из концлагеря нас освободили уже после Победы... Но выстоять, не сломаться мне помогала мысль о том, что доброго в мире все-таки больше, чем злого. И примером тому были сердечные бельгийцы, повстречавшиеся на нашем страшном пути.

Я очень надеюсь, что горсть земли белорусской все еще хранится у добрых людей где-то в Бельгии.

Евгения МАКСИМОВА.