Запрещенные приемы Куликовского

За плечами молодого режиссера Сергея Куликовского ("сороковник" принято считать классическим возрастом "молодого режиссера") - актерская карьера в ТЮЗе, должность программного директора на "Радио-Рокс", авантюрный побег в Лондон, победы на Эдинбургском фестивале со спектаклями по произведениям Чехова и Гоголя.

Наша театральная критика упрекает Куликовского в использовании запрещенных приемов. Мол, нашелся, понимаешь, Ларс фон Триер местного розлива. Его спектакль "Три высокие женщины" по пьесе Эдварда Олби стал предметом оживленной полемики в театральных кругах.

- Скандал в театре - это хорошо?

- Скандал везде хорошо. Особенно когда долго-долго тихо. Это взбудораживает. Люди отряхиваются и как-то слегка задумываются.

- Вы сами нашли деньги на постановку. Творческий человек должен уметь себя продавать?

- Я не очень понимаю, что значит "себя продавать". Можно просто что-то делать, и это либо смотрят, либо нет. Вот в московской антрепризе ставка делается на звезду. Чисто коммерческий ход и ничего плохого в этом нет. У нас очень много хороших актеров, но никто их не снимает в кино, никто их не знает. Они тихонечко работают в своих театрах. А в театр ходят одни и те же люди на протяжении всей жизни. Основной массе до театра дела нет, и она, масса, при этом прекрасно себя чувствует.

- Может быть, "театр на экспорт" - это выход из ситуации? Например, такие спектакли, как "Шагал, Шагал" Барковского?

- Я его видел там, в Эдинбурге. С нашей точки зрения, смотреть это невозможно. Это сделано специально для фестиваля, специально под "того" зрителя, под "того" критика. Там ведь по-другому спектакли смотрят. Там зритель приходит в зал и работает во время спектакля. Он думает: зачем он сюда пришел, для чего ему это показывают и что он из этого может для себя взять. У нас уже давно не так. Мы приходим в лучшем случае отдохнуть. По идее, ничего плохого в этом нет, но просто жалко. Я из театра когда-то уходил именно по этой причине: в воздухе висело ощущение, что это никому не нужно. А от ощущения ненужности начинается депрессия. А дальше остается или спиться, или смириться - ни то ни другое мне не подходит.

Я, в принципе, не приемлю такую структуру, как академический театр. Это не по мне. Когда я ушел из ТЮЗа, в 37 лет стал делать на "Радио-Рокс" всякие симпатичные программки, "Окно в Париж", например. Как раз в тот момент совершенно неожиданно одна моя знакомая, актриса, вышла замуж и уехала в Лондон, где нашла вскоре подходящий театр и предложила мне сделать с ней моноспектакль по дневникам Айседоры Дункан. Чистая авантюра. Это был 2000 год. Спектакль я сделал, и она поехала с ним в Эдинбург, где взяла три звезды. Хорошая средняя оценка. Самая большая - пять звезд, но ее практически не дают. Ставят до пяти или могут вообще никак не отметить. Фестиваль - коммерческий. Для тех, кто хочет себя показать. Ты сам за все платишь, получаешь оценку и дальше сражаешься сам. Если спектакль получил три - четыре звезды, в Европе коммерческий успех ему обеспечен. Он будет продаваться. Но для меня самое главное было не это, а то, что я понравился в том театре и меня стали приглашать работать.

Первым моим спектаклем стали чеховские водевили. Его показали на фестивале в Кроули, предместье Лондона. А в прошлом году я поставил, на мой взгляд, "свою лучшую фильму" - гоголевского "Ревизора". Он стал там, если можно так сказать, бестселлером. А со студенческим театром "На балконе" мы поставили для Эдинбурга "Как важно быть серьезным" Оскара Уайльда. Это был мой самый большой успех в Эдинбурге. Он получил четыре звезды.

...Теперь меня там называют "известным русским режиссером" и никому из них не приходит в голову, что я сижу здесь на кухне и занимаюсь всякой ерундой.

- Почему вы решили поставить именно "Три высокие женщины"?

- Я выписал пьесу через Интернет. Она очень сложная и этим отличается от остальных пьес Олби. Когда ее читаешь, не можешь понять, что же происходит на самом деле? Наверное, это правильное ощущение. В ней сыграны почти все чеховские пьесы, по крайней мере, все то, что касается женских судеб. Все те же вопросы: "Если бы знать...", "Потом не наступает никогда", "Пропала жизнь"... Мне говорят, что Чехов все-таки оставляет какую-то надежду, а Олби - нет. Это спорный вопрос. Вопрос, так сказать, индивидуального восприятия. Я подумал, что можно было бы из всего этого что-нибудь сделать, но с кем?.. С Галиной Семеновной Толкачевой мы дружим и общаемся уже 20 лет. Она - педагог и уже лет десять ничего не репетирует. Доигрывает два спектакля - "Поминальную молитву" и "Лес" - в Купаловском. А кому еще из актрис, если брать от шестидесяти и выше, можно было бы предложить эту роль? На мой взгляд, никому. Потом появились Лена Сидорова и Таня Рожавская.

...На одном из первых показов ушла треть зала. На следующем - четверть. Значит, движение позитивное уже есть. Понимаю - тяжело. Никто же не хочет вникать в сложную тему спектакля, но кто остается на второй акт, удовольствие, по-моему, получает.

...Недавно спорили с критиками до драки. В хорошем смысле. Обсуждали пьесу, решали - нужно ли было так делать или нет, пользуюсь ли я запрещенными приемами и надо ли к ним обращаться...

- И что решили?

- Конечно, нужно.

- Что критики имели в виду под "запрещенными приемами"?

- Пьеса ведь, несмотря на то, что она светлая, очень жесткая. Она чеховская по основной мысли - "жизнь пропала", и пропала в любом случае, и ничего в ней не произойдет, и самый главный поступок в жизни человека - это смерть. Я не имею в виду смерть насильственную. Я имею в виду смерть, происходящую естественным путем. Это и есть то, к чему человек идет всю жизнь. Признаться себе в этом трудно. Для этого нужно иметь мужество. И я считаю, что все наши неприятности не только в театре, но и в жизни именно от этого - мы забыли, что мы умрем. И мой спектакль напоминает об этом. В этом и есть своеобразный запрещенный прием. Но я же при этом не призываю к депрессии! Неспроста у нас в финале дивертисмент. Я стремлюсь рассказать об этом светло, с какой-то долей юмора.

...Есть такая мысль, что здешнее, земное, существование - элементарная переработка энергии для чего-то другого, как на электростанции. Зачем при этом дали еще и сознание - непонятно. Это достаточно жестоко и с точки зрения Бога, наверное, нам в наказание...