«Евровидение» — больше чем песенный конкурс. Собственно, сама по себе песенная составляющая не так и важна. Песни здесь — лишь повод. «Евровидение» — действо весьма символическое, если не сказать — идеологическое. «Евровидение» — это концентрированное воплощение западного общества потребления. Общества, где форма главенствует над содержанием, где в первую очередь важна эффектная, яркая, красиво поданная обертка. Что ж, по–своему это тоже искусство. Достаточно вспомнить, что СССР в свое время погорел в значительной степени на неспособности предоставить своим гражданам красочный визуальный ряд: нарядные одежды, красочные рекламы, сверкающие витрины... Все это, а также много чего еще воплощает в себе «Евровидение».
«Евровидение», кстати, в этом плане можно рассматривать как еще один символ победы Запада в «холодной войне». Ведь СССР и страны соцлагеря принципиально не участвовали в этом «буржуазном» конкурсе — «Евровидение», таким образом, становилось еще одним фронтом идеологической борьбы. Идеи о возможном участии соцстран в этом конкурсе впервые зазвучали во времена перестройки. Даже обсуждались планы отправки на конкурс от СССР Валерия Леонтьева. Если бы это случилось, то, конечно, стало бы значимым символом идеологического примирения, чуть ли не наравне с падением Берлинской стены.
Однако реальная песенная интеграция восточноевропейских стран началась уже после окончательного краха коммунизма, в 1990–е, что, конечно, весьма красноречиво подчеркивает идеологическое торжество западных ценностей. Более того, на востоке Европы к песенному конкурсу стали относиться буквально с какой–то звериной серьезностью, будто участие в «Евровидении» действительно открывает зеленую улицу в тот земной парадиз, каким в восточноевропейском сознании нередко представляется Запад. В 1990 — 2000–х конкурс буквально заполонили неофиты из Восточной и Южной Европы. Причем та пафосность, с которой относились восточноевропейцы к своему участию в «Евровидении», зачастую весьма резко контрастировала с демонстративной пренебрежительностью, которую демонстрировали многие западноевропейские участники, нередко отправлявшие на конкурс заведомо непроходные номера. В формате «Евровидения» даже наметился чуть ли не цивилизационный раскол: западных участников тяготило и раздражало засилье восточноевропейцев, а также те страсти с политическим душком, которые они принесли на конкурс.
Впрочем, в последние годы эти политико–музыкальные страсти явно пошли на убыль. Возможно, связано это с тем, что большинство восточноевропейских участников давно получило свой входной билет в Евросоюз, а значит, манифестировать свою «европейскость» посредством песенного конкурса просто отпала надобность. Да и сам ореол «европейской идеи» за последние годы как–то потускнел, пообтрепался.
По–своему примечательна географическая составляющая конкурса. Как явствует из названия, «Евровидение» — конкурс европейской музыки. Однако это как раз тот случай, когда становится очевидным, что Европа — понятие растяжимое. Собственно, с географической точки зрения понятие «Европа» является недоразумением и анахронизмом. Когда–то понятие Европа ввели древние греки, географические познания которых ограничивались преимущественно бассейнами Средиземного и Черного морей. Европой они называли земли, лежащие к западу от Эгейского моря, а Азией — то, что лежало к востоку. Африкой соответственно именовался южный берег Средиземноморья. Все эти географические понятия достались в наследство от греков и нам. Проблема, однако, заключалась в том, что греки по душевной наивности полагали, что Европа и Азия являются отдельными материками и что к северу от Черного моря лежит неведомый пролив или океан, разделяющий эти два материка на всем их протяжении. Поэтому, когда выяснилось, что Европа и Азия представляют собой единый континент, принадлежность к Европе стала исключительно вопросом политики и идеологии, а не географии. Любая граница между Европой и Азией условна и порождена исключительно человеческим сознанием, а не природой.
Эту простую истину демонстрирует нам и «Евровидение», в результате чего к конкурсу европейской песни оказываются причастны такие страны, как Турция, Азербайджан, Армения и Грузия. Для полноты картины не хватает только Казахстана. Тогда конкурс можно будет переименовать в «Евразвидение».
В «Евровидении» как в зеркале отражаются основные тренды западной поп–культуры, для которой характерен углубляющийся дефицит смысла. «Евровидение» задумывалось как конкурс популярной песни и поначалу действительно таковым являлось. На его сцене блистали действительно яркие представители этого жанра вроде ABBA. Однако со временем удивлять пресыщенную европейскую аудиторию становилось все сложнее. В результате основной упор стал делаться на шоу, на зрелищной составляющей. Не на самом песенном материале, а на том, как этот материал преподнести. Конкурс превратился в ярмарку тщеславия: соревнование дорогих платьев, изощренных декораций, навороченных спецэффектов. Свое достойное место в конкурсной программе нашли всевозможные «фрики».
Впрочем, «Евровидение–2013» показало, что европейская публика, похоже, устала и от этого. Ни особо запоминающихся оформительских спецэффектов, ни традиционных «фриков» (в самом деле, не считать же таковыми милых греков с их рефреном alcohol is free), ни политических бурлений — ничего этого не было. «Евровидение» замерло в ожидании новых идей. Какими они будут и будут ли вообще — скоро увидим. Как говорится, show must go on.
Советская Белоруссия №91 (24228). Среда, 22 мая 2013 года.
