«Вона, опять у нашего барина ипохондрия сделалась!» — «Пора. Ипохондрия всегда на закате делается». — «Отчего же на закате, Степан Степанович?» — «От глупых сомнений, Фимка. Вот глядит человек на солнышко и думает: взойдет оно завтра аль не взойдет?»
Старожилы этой рубрики наверняка узнали комический диалог из фильма «Формула любви» по сценарию Григория Горина. Применим он и к главному герою спектакля «Если завтра — нет...», поставленному художественным руководителем Республиканского театра белорусской драматургии Александром Гарцуевым по пьесе Дмитрия Богославского.
Родители главного героя Антона смотались на день рождения в Лондон, да, как легкомысленные персонажи Ивлина Во, так там и зависли. Видать, лондонский сплин в голову им ударил. За стенкой дедушка парализованный сопит. Приглянувшаяся девушка крутит «динамо» и не дает номер мобильного телефона. Впору сигануть с четвертого этажа. Что герой и пытается сделать в самом начале спектакля.
Однако его вовремя замечает бдительный и человечный дворник Василий, правда, как выясняется позднее (осторожно — спойлер!), неизлечимо больной. Василий начинает вести с незадачливым самоубийцей душеспасительные беседы, растянувшиеся на 7 дней. Для этого поднимается к Антону в его меблированную квартиру, неплохо осваивается в ней: через пару дней даже начинает по–хозяйски варить борщ.
Мне лично так и хотелось крикнуть Антону, чтобы дворнику он так легкомысленно не доверял. Мало ли что. Будет как в «Подкидыше»: пришла одна женщина в квартиру, попросила воды, попила — пианино нет.
Но драматург клонит не туда. Он клонит в сторону «духовки», то бишь духовности. Антон постепенно снимает с себя сэлинджеровский панцирь, мягчеет душой и начинает видеть во всем только хорошее. Немой дед, оказывается, владеет речью в совершенстве и как на духу выбалтывает «родовую тайну» дворнику Василию: бабка семейства просила себя похоронить в фамильном склепе, но сынок, чтобы сэкономить деньгу, взял да и кремировал покойницу. С тех пор дед в знак протеста взял обет молчания.
Похоже на телесериал. Если драматург проговаривает какие–то свои психологические травмы — миль пардон. У каждого они имеются. Такое же неприятное ощущение было у меня во время просмотра спектакля «Тихий шепот уходящих шагов» в РТБД — как будто присутствуешь при чужих семейных разборках. Но говорят, сегодня это лучшее, что есть в белорусской драматургии.
Не встречал я таких дворников, как Вася. А весь гамлетовский внутренний конфликт Антона, представителя явно золотой молодежи, можно свести к простой формулировке: с жиру бесится. Другой бы на его месте жизни радовался, а он что–то грустит, кусает губу. Да еще вся драма разворачивается у Александра Гарцуева под музыку Мендельсона.
Разыгрывают это все птенцы актрисы и педагога Зои Белохвостик, судьба которых тоже сложилась по–разному. Тут два состава, уж кого увидел — с того и спрос. Играющий деда Максим Коростелев нет–нет да и мелькнет кудрявой шевелюрой в спектаклях Купаловского театра. Сын певицы Инны Афанасьевой актер Иван Стрельцов бодро выбрасывает коленца в театре им. Горького. То в роли романтичного Максима Богдановича в «Песняре» Валентины Ереньковой, то в образе Чацкого в «Горе от ума».
И тем не менее «Если завтра — нет» моему старинному армейскому другу Викентию Вератиле понравился. «Ты и жалкого водевиля написать не можешь», — сказал он мне на прощание, улетая на Неделю моды в Милан.
И действительно, кто из нас в двадцать лет, поддавшись ипохондрии, не ожесточался на весь мир?
Закончить же хочется тоже мудрой цитатой из Григория Горина, в которой и содержится ключ к разгадке: «Ипохондрия есть жестокое любострастие, которое содержит дух в непрерывном печальном положении. Тут медицина знает разные средства. Лучшее из которых и самое безвредное — беседа. Слово лечит, разговор мысль отгоняет. Хотите беседовать, сударь?»
Добрый зритель в 9–м ряду.
Советская Белоруссия № 70 (24700). Вторник, 14 апреля 2015
