Я свидетельствую!..

Близится черная дата 22 июня... Все меньше остается участников и очевидцев тех дней. Я пережил оккупацию в Минске и видел, как немцы разрушили мой город.

До войны мама, старший брат и я жили на улице Клары Цеткин в доме N 14, кв. 3. Отец работал на Севере. В этом же доме жили родители мамы, ее сестра с мужем, семья старшего лейтенанта Кременя - работника военкомата, русская семья из 4 человек и еврейская семья из 5 человек. На улице мирно жили семьи белорусов, русских, поляков

и евреев. Мы, дети, играли все вместе. Я ходил в детский сад на этой же улице (здание сохранилось) и до войны успел закончить 1-й класс школы N 12 по улице Мясникова, было мне 8 лет. 22 июня утром по радио сообщили о начале войны. Взрослые ходили встревоженные, многие с противогазными сумками.

23 июня рано утром мама быстро разбудила нас с братом: слышались взрывы, стрельба из пушек и пулеметов. Мы спустились в подвал, туда же набились жильцы дома. Разрывы бомб раздавались то далеко, то близко. Та часть улицы, где мы жили, была рядом с центром города. В подвале я впервые услышал проклятия Гитлеру и всем немцам. Сосед провел в погреб радио, и мы слышали в промежутках между налетами предупреждения: "Внимание! Воздушная тревога". Бомбежка 23 июня закончилась часам к пяти вечера. Мама решила, что в погребе опасно: бомба, попав в дом, убьет всех. И на огороде выкопала яму-щель, перекрыла бревнышками и досками, постелила старые дорожки и подстилки. Там мы и прятались в последующие дни. Бомбардировки Минска продолжались 24, 25, 26, 27 июня. Самая страшная была 24 июня - с раннего утра до позднего вечера: в налете участвовало много самолетов.

В то время уровень улицы Клары Цеткин был значительно выше, дом наш стоял на горке и были хорошо видны пожары в разных местах города. Мама плакала и говорила: "Горит университетский городок, бомбят Советскую..." Противовоздушная оборона была слабой. Из нашего двора был виден Дом правительства и одна пушка на его крыше, которая вела огонь по самолетам. Редко пролетали самолеты с красными звездами. Грохот 24 июня стоял неимоверный, немецкие самолеты бомбили с малой высоты, видны были кресты на крыльях и отрывающиеся от самолетов воющие бомбы.

28-го в городе стали слышны выстрелы из винтовок, пулеметов, взрывы гранат. Взрослые говорили, что видели перебегавших огородами красноармейцев. К вечеру все стихло.

29-го соседи сказали, что видели в городе немецких солдат и офицеров. Так началась оккупация Минска.

Через несколько дней люди рассказывали о больших разрушениях в городе, о приказах немцев, расклеенных на стенах и уцелевших столбах. Осмелев, пошли посмотреть и мы - мальчишки с нашей улицы. Сгоревшие и разрушенные дома были на улицах Мясникова, Республиканской. Советская улица (ныне пр-т Ф.Скорины) разрушена полностью, от некоторых домов оставались только стены, повсюду груды кирпича, железные балки, листы железа, битое стекло. Много воронок от бомб. Особенно страшно выглядели развалины на пересечении улиц Советской и Ленина. В некоторых местах из развалин доносился сладковатый тошнотворный запах - во время бомбежек в домах погибли люди. Бомбы пробивали крышу, все этажи и взрывались в подвалах, перекрытия падали. Несколько воронок в ряд тянулись вдоль фасада Дома правительства. Развалины и сгоревшие дома были и на улицах, пересекавшихся с Советской. Несколько домов было разбито на площади Свободы, много - на Привокзальной площади и в других местах. Таким оказался первый этап разрушения Минска немцами и уничтожения горожан.

В июле через Минск немцы стали гнать большие колонны военнопленных красноармейцев. Пленные еле шли, голодные, оборванные, изможденные. Впереди, по бокам колонны - немцы с автоматами и винтовками, сзади - немцы с оружием и длинными полосатыми палками, которыми они толкали в спину отстающих пленных, били их. Я видел это около Красного костела. Жители Минска провожали глазами пленных, женщины плакали. Пленные просили еду, папиросы, спички. Им бросали. Но немцы стреляли в тех пленных, кто поднимал. Мы с мамой видели это на улице Мясникова, тогда был убит один пленный, поднявший кусок хлеба, и трое ранены.

Вскоре началось переселение евреев в гетто. Оно располагалось за еврейским кладбищем, на Республиканской улице, и тянулось до самой Кальварии.

Переселились и евреи с нашей улицы, а на их место пришли жители из домов, отведенных под гетто. Гетто огородили колючей проволокой. Всем евреям было приказано нашить на одежду желтые круглые метки на левой стороне груди и спины. И колонны евреев под конвоем стали выводить на различные работы. Часто все это сопровождалось бранью и побоями.

Однажды, уже в 1942 году, на улицах Минска появились конвоируемые колонны необычно хорошо одетых людей, на груди у каждого была пришита желтая шестиконечная звезда с надписью "Jude". "Евреи из Гамбурга", - пояснили взрослые. Их тоже погнали в гетто.

А потом евреев стали убивать. В гетто было 4 погрома. Их устраивали немцы и полицейские из местных. В дома бросали гранаты, а выбегавших людей косили из пулеметов. С нашей улицы были слышны взрывы, стрельба, крики. Оставшихся в живых для уничтожения увозили и угоняли за город. К 1944 году немцы и местные полицейские убили всех евреев - и белорусских, и немецких. Убивали немцы жителей Минска по любому поводу и без всякого повода, и не только евреев.

Однажды в начале июля 1941 года к маме прибежала вся в слезах ее подруга, жившая на улице Чкалова, рядом с мостом. Она рассказала, как шедший по мосту немецкий солдат увидел ее отца, стоявшего на пороге своего дома, снял с плеча винтовку, прицелился и выстрелил, попал старику в грудь, смертельно ранив его. А солдат засмеялся и пошел дальше. Это было на глазах у соседей. Она же потом рассказала и о еще более жутком происшествии. Там же, на улице Чкалова, немцы окружили дом и подожгли его вместе с находившимися в нем людьми. Одна из женщин выбросила в окно ребенка, немецкий солдат подбежал, проткнул ребенка штыком винтовки и бросил обратно в огонь. Говорили, что из этого дома якобы был выстрел.

Однажды очень холодной декабрьской ночью 1941 года мы услышали далекие выстрелы, продолжавшиеся довольно долго. А утром на улице рассказали о страшном злодеянии немцев. По улице Мясникова и далее по улице Советской немцы гнали колонну военнопленных и убивали их. Множество трупов лежало на всем протяжении дороги. Мы с мамой пошли на Суражский базар и на улице Московской перед мостом через железнодорожные пути увидели огромные пятна застывшей крови. Это были места, где лежали убитые советские военнопленные.

Так немецкие оккупанты продолжали убивать мой город. И при всем этом строили из себя освободителей, создали послушных президента и правительство. Во многих местах висели портреты Гитлера с надписью на белорусском языке "Гитлер - освободитель". А на площади Свободы под этим портретом перекрещивались флаги: немецкий со свастикой и бело-красно-белый.

С 1942 года в Минске стали действовать партизаны и подпольщики. Взрывали мины в театре, в офицерской столовой, в других местах, уничтожали предателей. Оккупанты усилили террор, казнили виновных и невиновных. Однажды мы с братом увидели на Суражском базаре повешенных на столбах людей. Рассказывали, что много людей было повешено и на деревьях Центрального сквера. Особенно тревожное время было после уничтожения гауляйтера Кубе. Люди боялись выходить на улицу, ожидали массовых расстрелов. Через несколько дней на улице, кажется, Интернациональной я прочитал отпечатанное на оранжевой бумаге сообщение о расстреле немцами 5 тысяч человек. Но это не помогло оккупантам. Участились случаи уничтожения предателей, приближалась Красная Армия. Немцы стали сжигать окружающие деревни вместе с людьми. Перед освобождением города наступили самые страшные дни и ночи оккупации. Немцы поджигали предприятия, дома и не давали тушить их. Так, дня за три до бегства из Минска они подожгли кожевенную фабрику на улице Карла Либкнехта, пламя было сильным, искры и куски горящей крыши летели во все стороны, падали на кровлю близлежащих деревянных домов. Люди собрались, стали валить забор, хотели разбросать в стороны строение, чтобы уменьшить огонь. Прибежавший офицер выхватил пистолет, толпа разбежалась. Вечером 2 июля запылал весь центр города, все, что за ним, справа и слева, что еще уцелело от бомбежек. Появилось много дыма, слышались взрывы, огонь стал приближаться к нашей улице. Соседи стали уходить на еврейское кладбище, я попросил маму тоже пойти. И мы с ней пошли и за улицей Карла Либкнехта стали подниматься к кладбищу. Вдруг в конце улицы раздались резкие немецкие голоса и побежали назад, услышали выстрелы, какой-то стук по забору. Мама крикнула: "Пригнись - это пули!" Мы очень быстро побежали, какой-то мужчина открыл калитку, мы забежали во двор, немцы обстреляли этот дом, калитку, ворота, зажгли перед домом ракету. Хозяева выскочили из дома и спрятались на огороде. А мы остались на крыльце. Мама сказала: "Сидим здесь, будь что будет". И с этого крыльца (сейчас дома там снесены, уровень улицы понижен) видели страшную картину горящего Минска. Горело все от края до края, зарево на все небо. Огонь, дым, частые взрывы. Наверное, взрывались мины, боеприпасы. При этом поднимались высоко искры, клубы дыма. Подлые оккупанты уничтожали в моем городе все, что не смогли уничтожить раньше. Так заканчивался еще один страшный этап уничтожения, разрушения Минска. Обстреляны были и другие группы людей, которые хотели выйти к еврейскому кладбищу и к другим пустынным местам.

Потом говорили, что у немцев был план уничтожения населения Минска перед уходом, осуществить который они не успели. Это очень похоже на истину.

Просидев так на крыльце чужого дома часов до четырех ночи, мы осторожно выглянули на улицу и быстро пошли, побежали домой. Очень устав от всего этого, я, помню, забрался в погреб, где было не так страшно, и уснул. Наутро меня разбудила мама. Люди высыпали на улицу, радостно улыбались: "Наши пришли!" Слово "наши" нередко слышалось и во время оккупации: "как там наши на войне?", "наши отступают", "наши наступают".

Мама позвала меня, и мы с ней пошли в центр, по улицам Розы Люксембург, Мясникова, потом по Берсона. Поднялись на Советскую и там, где теперь стоит гостиница "Минск", увидели, как движутся наши танки, автомашины. По улице шли солдаты и офицеры. Жители Минска бросали на машины и танки цветы, пачки сигарет, обнимали солдат и офицеров, плакали, смеялись, показывали на погоны, спрашивали о званиях. За день 3 июля советские войска заполнили улицы, площади, было много танков, автомашин, солдат и офицеров. Была и брошенная техника, валялось много патронов. Мы, мальчишки, стали собирать самые разные патроны и отдавать их нашим солдатам и офицерам. Они улыбались, благодарили. Мы с любопытством и без страха рассматривали наши танки, пушки, автомашины, мотоциклы, трогали автоматы, винтовки солдат, разглядывали гранаты.

Рано утром 4 июля группа немцев и полицейских просочилась в город и, пройдя через еврейское кладбище, напала на нашу воинскую часть, располагавшуюся в уцелевших зданиях кожевенной фабрики на улице Карла Либкнехта. Это недалеко от нашего дома. Завязался бой, были слышны выстрелы из винтовок, автоматов, пулеметов, взрывы гранат. Вскоре бой закончили, атаку отбили, нападавших уничтожили. Днем погибших в этом бою солдат с почестями хоронили на кладбище, недалеко от фабрики, в конце улицы Карла Либкнехта. Сейчас на этом месте сквер. Впереди похоронной процессии с венками шли девушки-военнослужащие, потом везли три открытых гроба с телами погибших, шли офицеры и солдаты с оружием, жители Минска. На кладбище состоялся митинг. Солдаты говорили, что погибшие были 1923 и 1924 годов рождения. Мне запомнились слова старшины с автоматом в руках: "Мы отомстим за все! За троих мы убили 86! Мы победим в этой войне!"

5 - 6 июля наши войска уходили дальше на запад, а в город вошли партизаны. В самой разной одежде, с самым разным оружием, на лошадях, подводах, на мотоциклах, велосипедах, пешком. Они проходили по улицам - мужчины, женщины, дети. Я видел, как по Берсона среди партизан шел большой белый козел с зеленой марлей на рогах.

А немцы начали еще один, третий, этап разрушения Минска. С 4 июля и примерно две недели они снова бомбили Минск, в основном по ночам. В одну из бомбежек была полностью разрушена улица Московская.

Три года немцы разрушали мой Минск, убивали жителей города, культуру, народ. Были разрушены или сожжены Академия наук, университет, институты, разграблены музеи, в школах стояли гарнизоны оккупантов.

Во дворе школы по улице Карла Либкнехта оккупанты устроили бассейн, стены и дно которого были выложены гранитными и мраморными памятниками, снятыми с еврейских могил. Я видел, как немецкие солдаты выносили из Центральной госбиблиотеки стопки книг, швыряли их в кузова грузовых машин и увозили. Потом я узнал, что, к счастью, книги были найдены в Померании и по распоряжению маршала Рокоссовского отправлены под охраной в Минск. В августе 1944 года, к великой нашей радости, мы получили письмо от отца, работавшего на Севере. Все это время он ничего о нас не знал. В конце года он прислал нам вызов. Мама собрала много подписей для разрешения на выезд. И 13 февраля 1945 года мы уехали из Минска в город Инта Коми АССР. И на этой дороге видели пепелища на станциях, полустанках, сгоревшие и разрушенные Борисов, Оршу, Смоленск, Вязьму и другие города.

В Минск я вернулся только через 7 лет, уже будучи студентом Московского горного института. И не узнал город. Я увидел новый Сталинский проспект (бывшая Советская), обновленные Дом правительства, Красный костел, Дом офицеров, новые красивые дома на многих улицах.

Это был настоящий подвиг. За 10 - 12 лет были восстановлены города, предприятия, дороги, построены новые заводы и фабрики. Сейчас на нас, белорусов, несется всякая ложь о прошлом, настоящем и будущем через ТВ, газеты, журналы. Однако я знаю одну горькую истину: мой Минск целенаправленно разрушали фашисты пришлые и предатели и так же целенаправленно убивали его жителей.

Я постарался в этих, может, не совсем складных заметках рассказать о том, как нацисты и коллаборационисты осуществляли свои замыслы, о том, что сам видел и слышал в то очень тяжелое время.

...Мне жаль Немигу, жаль нашу добрую старую улицу Клары Цеткин. Деревянные дома на ней снесли, снесли и наш дом N 14.

Каждые каникулы во время учебы в Москве, да и потом часто приезжал в Минск к родителям и братьям в отпуск. Я любил ходить пешком по городу, вспоминая, сопоставляя, любуясь новыми свершениями, посещал театры, музеи. Отработав более 30 лет на угольных шахтах Инты и выйдя на пенсию, мы с женой в 1987 году переехали в Солигорск.

Когда были дешевый бензин и дешевый проезд в автобусе, мы часто приезжали в Минск повидать родных и полечиться. Сейчас бываем реже.

Но это все равно мой город. Здесь на Чижовском кладбище покоятся мои родители, на Кальварийском кладбище - дед с бабкой. В Минске прошла большая часть моего такого тревожного детства, здесь живут мои братья.

И никак нельзя вытравить из памяти жестокие бомбежки в первые дни войны, страшное зрелище горящего города в ночь со 2 на 3 июля, преступления оккупантов в городе. Как бы ни хотелось кому-то сгладить, исказить историю, невозможно забыть разрушение Минска, Могилева, Смоленска, Ленинграда, Севастополя, Варшавы, Роттердама, Ковентри, Орадура и еще десятков городов Европы. Это, как и уничтожение немцами десятков миллионов людей во Второй мировой войне, было и останется вечным позором тех, кто поверил в привлекательные гитлеровские бредни о том, что "арийцы" - высшая раса, а другие народы должны либо умереть, как евреи, либо превратиться в бессловесных рабов, как славяне. Это мое мнение. И думаю, не только мое, но многих и многих переживших ту войну. Мне недавно исполнилось 70 лет, и хочется, чтобы более молодые знали больше правды о том, что приносит война.