Никогда ничего ни у кого не одалживала — ни у друзей, ни у соседей, ни у государства. Не было соли — не солила, забывала купить хлеб — как-то обходилась... Предпочитала жить на свои и по средствам. И в моей вечной полусуточной занятости на работе фактор денег никогда не был главным. Так что перед профессией я чиста. И все же в долгах я как в шелках. Перед теми, кто произвел меня на свет. Кто научил слову устному и письменному, да так, что поиск точного и правильного слова стал моей профессией. Кто спас меня от смерти физической и смертельной потери самой себя. И кто просто, не жалея, делился да и делится со мной добром и теплом.
...Как мы, все четыре девчонки, любили, когда перед сном к нам в детскую заходил папа. Знали: ритуал почесывания спинок обязательно состоится. Я и сегодня почти физически ощущаю прикосновение папиных рук. А мама только однажды отлупила меня. Веником, которым подметала пол, и за то, что я обидела младшую сестренку, порвавшую мой новенький школьный учебник для 4-го класса. Отрыдав в любимом месте, под накрытым до пола скатертью круглым столом, я на всю жизнь запомнила: главное не вещи, а люди и здоровье болезненной сестренки.
...Литературу я полюбила только с приходом к нам, в классе кажется седьмом, нового преподавателя Сергея Аркадьевича. Что-то было притягательное в самой его фигуре, широкоплечей и какой-то развернутой, а стремительная походка “русского”, как мы его сразу окрестили, казалась нам признаком целеустремленности. Очевидно, так и было, и он, молодой выпускник пединститута, чем-то смахивавший на Маяковского, хотел совершить в провинциальной школе литературную революцию. И совершил! По крайней мере, на одной отдельно взятой планете по имени моя душа.
...Лебедев и Пантюшенко — два доктора, два хирурга с разницей в пятнадцать лет спасали и благословляли меня в новую жизнь. И я обещала им жить иначе. И ведь упорядочивала шкалу ценностей, и говорила негодяю, что он негодяй. Да как-то объективные обстоятельства постепенно начинали превалировать над субъективными ощущениями. Ну, эту нашу проблему давно сформулировал классик: жить в обществе и быть свободным от него нельзя. Но в друзьях у меня сейчас остались только порядочные люди.
... ОН не оставил меня, как это делали многие другие любимые мужчины других женщин, когда истерзанная радионуклидами и изрезанная в клиниках я приползла в свою квартиру-окоп зализывать раны. “Ненавижу вокзалы, ненавижу! /Даже если тебя никогда не увижу, /Все равно я скажу — ненавижу! Но вижу я зеленый огонь семафора. Путь открыт...”. Это стихи из тех благословенных времен полного доверия и счастья.
... А кормившие меня вкуснющими блинами и предлагавшие ночлег женщины в селах, несметное число которых объехала я на заре своей журналистской карьеры. “А не гаруй, донька” — реплика из далекого 86-го, когда казалось, что жизнь перечеркнута Чернобылем напрочь. Или телефонный звонок именно тогда, когда он больше всего нужен, от человека, для которого дружба — понятие круглосуточное... Перед всеми, кого назвала и кого не успела — очень длинные эти именные святцы, я в неоплатном долгу. Потому что благодаря им я строила себя без помощи мерзких “волосатых рук” и ненужных “нужных” людей, которым по сей день ничего, слава Богу, не должна.
А вы уже объяснили своим детям смысл фразы из утренней православной молитвы: “И прости нам долги наши, как и мы прощаем должникам нашим”?
Встречаемся по субботам.
Поговорим!
