Я — из огненной деревни

Чем дальше в бесконечном времени отдаляется беспрецедентно жестокая последняя мировая война, тем более неуловимыми становятся ее очертания. Нынешние марши эсэсовских легионеров по прибалтийским городам, шумные собрания фашистских организаций, снос памятников советским воинам — это “форматирование” сознания с последующим его перепрограммированием. Сразу после 1945 года такое представить было невозможно. Потому что в миллионах семей хранились похоронки, сотни тысяч детей голодали в детдомах, а на местах сожженных деревень одиноко и сиротливо возвышались над бурьяном полуразрушенные трубы печей. Сегодня уже ничего этого нет. И лишь в кино и книгах сохранились свидетельства о давних кошмарных событиях. Но как отличить правду от вымысла? Как донести боль выживших в той войне до нынешнего поколения, выросшего в достатке и тишине весеннего утра?

22 марта 1943 года в Беларуси произошла хатынская трагедия. Но это лишь малая толика ужаса, который накатил гусеницами немецких танков на белорусские города и веси.
На месте Хатыни сейчас мемориальный комплекс. Его руководитель Наталья Кириллова говорит, что “это не только светлая память о 149 жителях деревни, заживо сожженных фашистами, это памятник всем погибшим в годы Великой Отечественной войны”.

* Виктор Андреевич Желобкович, вырвавшийся из хатынского зарева, говорит, что тот день он помнит так, как будто это было не 64 года назад, а только вчера.
Тогда ему шел седьмой или восьмой годок (точная дата рождения не сохранилась). Он был четвертым (младшим) в семье ребенком. “22 марта — это по народному календарю праздник Сороки. Мы с отцом пошли в сарай. Он мне приладил качели, а сам принялся рубить сечку, — говорит Виктор Андреевич. — Потом послышалась стрельба. Мы выбежали во двор и услышали крики: “Немцы!” Деревня была окружена”.
Всех от мала до велика гитлеровцы согнали в колхозный сарай. Облили его бензином и подожгли. Крыша была соломенная. Она вспыхнула, как спичка. Людская волна колыхнулась и снесла дверь. Многие превратились в горящие факелы. Тех, кто выбегал из пекла, косила свинцовая очередь. Мать Вити с сыном также рванули на спасительный свет дверного проема. Отбежали недалеко. Смертельно раненая женщина, падая, прикрыла сына собой.
Что было дальше, Виктор Андреевич вспоминает с волнением: “Я увидел обгоревший труп матери. Я видел людей, которые стонали от ожогов и пулевых ран. Кто-то просил воды. Я ее носил в ладонях. Она была красная от крови. К утру большинство раненых умерло. А еще я видел, как догорали дома поблизости. И сейчас, когда в Хатыни включают подсветку, символизирующую тот страшный пожар, я словно вновь возвращаюсь в те кромешные часы”.
Семилетний мальчик. Один во тьме. Нет больше папы, мамы, братьев, сестры. Один день перевернул весь детский мир.
В Хатыни уцелели немногие. Иосиф Каминский, колхозный кузнец (единственный из спасшихся взрослых), после тех жутких событий прожил тридцать лет и умер в 86-летнем возрасте.
Владимир Яскевич схоронился в тот далекий мартовский день от немцев в картофельной яме. После войны его жизнь была связана с МАЗом (прошел от ученика до мастера). Жива и его сестра Соня. Правда, сейчас у нее фамилия Фиохина, минчанка, работала почтальоном.
Саша Желобкович (сумел из окруженной деревни убежать в лес) закончил военное училище, дослужился до подполковника, умер в 94-м году в Гродно.

* Антон Барановский вырвался из бушующего пламенем сарая и был ранен в ноги. Его посчитали мертвым... Воспитывался в детдоме. Погиб в мирном 1970-м в Казахстане.
Юлю Климович и Машу Федорович, обожженных и чуть живых, забрали и выходили жители деревни Хворостени Каменского сельсовета. Виктор Желобкович вспоминает, как приходил подружек проведывать, и они ему говорили: “Витя, кончится война, и мы никогда не расстанемся”. Но и эта деревня вскоре была сожжена фашистами, и обе девочки погибли.

После хатынской трагедии Виктору Желобковичу пришлось пройти через множество испытаний. Жил у родственников, затем попал в партизанский отряд, второй раз увидел, что такое окружение. “Мы ушли в болото. Гитлеровцы приближались цепью. Я спрятался. Один из них прошел совсем рядом со мной, но меня не заметил. И снова я остался один. И снова ночь. Торбочка с сухариками. Ляжешь спать, а просыпаешься — бок ушел под воду. Несколько дней бродил по лесу. И всюду смерть. Еды нет”. Затем была лагерная партизанская стоянка, костры. Мальчика отогрели, накормили. Приютила же его женщина, у которой и так уже было четверо детишек. “Это был человек огромной души. Сейчас таких, наверное, и не сыщешь”. У нее дома Виктор оставался некоторое время и после того, как была освобождена Беларусь.
А затем детдом (“здесь была кровать и еда”), ремесленное училище, армия, вечерняя школа, институт. Вся его трудовая жизнь была связана с литейкой. Жена Виктора Андреевича также из детдома: “Сегодня мы живем в хорошей квартире в центре Минска. И, оглядываясь назад, даже не верится, через что прошли. Словно это было просто про нас кино”. У них выросла дочь, а сейчас подрастает внучка.

Директор мемориального комплекса “Хатынь” Наталья Кириллова рассказывает, что под эгидой Миноблисполкома была проведена акция “Нашчадкi вогненных вёсак”, в ходе которой впервые удалось собрать жителей сожженных деревень практически со всех областей Беларуси. И подчеркивает: “Эти люди вырвались из огненного ада. Таких людей, к сожалению, уже осталось очень мало. Уходит поколение военных лет. Вот почему так важно услышать голоса свидетелей правды. Это важно для всех нас, и особенно это нужно для молодого поколения, для формирования его мировоззрения, для формирования чувства гордости за свою родину”.
Из 9200 населенных пунктов, разрушенных и сожженных гитлеровцами в Беларуси во время Великой Отечественной войны, свыше 5295 фашисты уничтожили вместе с жителями. Такова скупая статистика, за который тысячи судеб. И судьба Виктора Желобковича — одна из них.

Заметили ошибку? Пожалуйста, выделите её и нажмите Ctrl+Enter