В чем и почему сегодняшние рыбаки соглашаются с писателем Чеховым
— Малыш, ты разве не знаешь, что маленьким детям нельзя гулять одним? Иди домой, зови бабушку с дедушкой, — отеческим тоном выговаривал приятель, осторожно извлекая из пасти малыша щуренка блесну и отпуская его в воду.
Тот, вот нахаленок, шустро рванул от лодки на пару метров, потом вдруг притормозил, встал на хвосте и что-то такое оскорбительное, как нам показалось, прокричал на своем щучьем языке. Мы, глядя на это, рассмеялись от души. И потому, что все это было так неожиданно, и просто по причине великолепного настроения. А с чего ему быть другим, если погода в этот ноябрьский денек стояла на загляденье. Если день этот чудесный мы проводили не где-нибудь, а на Припяти. А Припять – это…
Короче говоря, это такая субстанция, которая уже в самый момент первого с ней знакомства втекает в тебя маленьким таким ручейком, он потом ширится, крепчает, и наступает момент, когда всего тебя заполняет целиком и ты уже больше жить не можешь без этой реки, этих неповторимых пейзажей, этой стремнины, которая была, когда тебя не было, и которая будет, когда тебя самого уже не будет. И если в душе у тебя такое вот настроение, совершенно, в принципе, не важно, клюет рыба или не клюет.
У нас в этот день клевало со страшной силой. В любом практически месте широкой и глубокой припятской затоки, стоило только заякориться на приспособленных под это дело гантелях, сделать всего один заброс и сразу, с первых оборотов катушки, почувствовать, что там, в глубине, что-то в твой воблер или блесну вцепилось. Но когда это «что-то» извлекалось из воды, тогда и возникали диалоги, с которого я эти заметки и начал. Лучше бы вообще не клевало! Разве, скажите, может уважающий себя спиннингист, да еще на такой реке, брать щурят-шнурков, этих шаловливых неполовозрелых подростков и молодежь? Мы и не брали, отпускали всех, а каждого второго — с обязательным наказом позвать бабушек и дедушек, да что с молодежи, у которой в одну жабру влетело, в другую вылетело, возьмешь. А посему, посовещавшись, решили мы сменить место дислокации и замахнуться на его величество судака.
Почему я называю его так уважительно, объясню позже, а пока позволю себе представить нашу спаянную и спевшуюся, в лучшем смысле этого слова, команду. В ней, как и положено, имеется старший, который, скажем так, един в трех лицах – опытный рыбак, капитан ближнего речного плавания, что подтверждается соответствующим билетом, лодко- и моторовладелец, чей ресурс мы и эксплуатируем. Второй – неофит, но подающий большие надежды: мало того, что сам воблер заглотил по самые жабры, в смысле «подсел» на Припять и спиннинг с первой практически рыбалки, так уже буквально на второй удивил всех нас достойными трофеями, подтверждая тем самым старую истину, что новичкам и сами знаете кому всегда везет. Оба, ко всему прочему, остряки первостатейные, балагуры и зубоскалы, которым палец в рот не клади. Саша и Сирожа, короче говоря, благо и в обычной жизни их именно так и зовут. Имя автора этих строк узнаете, добравшись до конца повествования (замечу лишь, что на Припять езжу уже четвертую осень). Компания, как видите, «не велька, але бардзо пожондна».
И вот таким ударным составом мы и решили попытать счастья в ловле судака. Саша раньше его ловил, Сирожа – в глаза не видел, я знаком с этим представителем окуневых только в теории и по рассказам рыбаков, которые неизменно сводятся к тому, что судака поймать – это тебе не хухры-мухры, тут про шутки-прибаутки, рассуждения о том, под чьи песни, «Шарманку» Баскова или «Ностальжи» Иглесиаса Хулио, лучше садятся на блесну щурята, забыть надо напрочь и полностью сосредоточиться на ловле, которая имеет ряд особенностей.
А посему, заякорившись на выходе затоки в реку, где глубокая яма и выход из нее, первым делом снимаем с плетенок стальные поводки – бытует твердое мнение, что судака они почему-то пугают. Во-вторых, определяемся с приманками. Саша – традиционалист и поэтому цепляет увесистую джиг-головку с белым виброхвостом на ней. Сирожа отдает предпочтение раппаловскому воблеру-глубиннику под кодовым названием «голубец». Я достаю из ящика новенький, «не целованный» никакой рыбой, длинный, зеленоватого окраса «хаски». Третий момент – заброс должен быть как можно более дальним. Щука, если она того хочет, хватает добычу сразу, а судак имеет обыкновение преследовать ее. Поэтому, прослушав этот сильно укороченный курс молодого бойца от Саши, дружно замахиваемся, посылаем в воду наживки, а в небеса — короткую молитву: «Возьми его!».
Помните, я говорил о новичках и…? Вот-вот, с первого же заброса что-то ощутимо, сам видел, как задергался кончик спиннинга, «долбануло» у Сирожи. Пока он дрожащими руками крутит катушку и чуть при этом от волнения из лодки не выскакивает, мы тоже срочно выматываем свои шнуры. Метрах в десяти от лодки мой «хаски» вдруг спотыкается и… пытается уйти назад. Я изо всех сил этому препятствую, четко подвожу к лодке и вываживаю садком первого в своей жизни судака (весу в нем, как потом выяснилось, было полтора килограмма). Сердце радостно екает, руки путаются, накалываются на внушительный гребень упругой, покрытой мелкой шершавой чешуей рыбины, но я, не обращая внимания на такие мелочи, стараюсь как можно скорее высвободить ее из подсака, забросить снасть вновь. И вот, пока я этим занят, пронзительный, прямо-таки какой-то боевой индейский вопль издает Сирожа – рыбина, которую тащит он и которая как раз в этот момент тяжело ворочается у низкого борта лодки, больше моей раза в полтора. Она тоже, слава рыбацкому богу, оказывается в лодке, а сам Сирожа впадает в какое-то оцепенение. Он, подозреваю, просто не понял, что случилось и что это было вообще. Шок, впрочем, быстро проходит, и мы все трое лихорадочно хлещем водную гладь шнурами в надежде закрепить и развить успех – судак ведь рыба стайная и, значит…
В нашем случае это значит лишь то, что судак просто еще раз подтвердил свою репутацию рыбы привередливой и непостоянной, как ветреная красавица. Сколько мы ни старались, сколько ни бились, до самой, считай, темноты воблерами о воду, в ответ, как любит говаривать друг Сирожа, ни гу-гу!
Но, как говаривал поэт, «але i мы ўпартыя i, каб свайго дабiцца…» назавтра торчим на реке ни свет ни заря на той самой ударной позиции – судак по натуре своей рыба зоревая, вероятность утренних поклевок намного больше, чем вечерних, которые можно, в принципе, считать некоторым исключением из правил. Только, похоже, мы сами становимся исключением из каких-то неписаных, неведомых нам судачиных правил – не берет, привереда, хоть ты тресни, что дает повод нашему вокалисту Сироже грустно, с подвывом затянуть: «Али я не весел, али не красив, аль тебе не нравится мой аккредитив».
— Все, меняем позицию и тактику, — свирепеет вдруг Сашка и резко, без предупреждения, ударяет по газам, от чего мы чуть не вываливаемся из лодки, и на всех парах мчится к высокому обрывистому берегу, выбирает одному ему известную точку и отдает гири-якоря.
Что ж, если думать, как судак, все сделано правильно – глубина порядочная, стремнина с обратным течением, обязательные подмывы в песчаном берегу не могут не быть привлекательными для объекта нашей охоты. Но если вы думаете, что для ее успеха просто достаточно бросать вниз по течению воблеры-резинки и, бездумно их подматывая, ждать, пока его величество изволит клюнуть, глубоко ошибаетесь. Наживку, а любой судачатник под моими словами подпишется, надо вести так, чтобы она цепляла дно – судак любит места песчаные, и пескарики, его основная пища, убегая, шмыгают по дну, пытаясь спрятаться в поднятой мути. Стало быть, и нам надо подобрать такой режим заброса, чтобы наживка вела себя подобно испуганному пескарю. Сашке, который махает тридцатипятиграммовой джиг-головкой, легче – ступенчатая, это когда несколькими оборотами катушки ты приподнимаешь и вновь опускаешь наживку на дно, проводка легче, а вот плавающие воблеры «приучить» к такому режиму оказалось довольно сложно.
Но можно. И успешно. У Сирожи клюнуло, и через мгновение первый утренний, и очень неплохой, трофей был извлечен из воды. Саша, глядя на это непотребство, меняет резину на «хаски», забрасывает его, выматывает и… цепляется за мощную корягу. Освободить его на стремнине, да еще без отцепа, дело нереальное, и приятель, весь перекосившись от внутренней боли, вынужден распрощаться с «любимой хасочкой», навеки упокоившейся в припятской пучине…
А у Сирожи вновь клюет, и он, явно стараясь не замечать наших, ставших вдруг косыми и недоброжелательными, взглядов, тихонечко, себе в нос, приговаривая что-то о таланте, который не пропьешь, вытаскивает двухкилограммового судака. Он, особенно с поднятым колючим гребнем, внушительными клыками в пасти, и так, скажу вам, красавец, а в чужих руках вообще во сто крат красивее.
— Миша, работаем! — хрипит Сашка, весь на взводе, словно калифорнийский старатель на золотых приисках, лихорадочно цепляя «голубца». – Работаем, Миша!
Мы работаем не за страх, который если и присутствует, то только у Саши, неосмотрительно пообещавшего любимой теще судака к праздничному столу в день именин, а за совесть. Меняем дислокацию, забрасываем раз, еще раз, и вот Сашка резко подсекает. Ох, елы-палы: судя по тому, что спиннинг изогнулся в дугу, катушка скрипит и трещит, вовсю работает фрикцион, особь он тащит не слабую. Вот она рядом, вот она уже под лодкой, осталось только поднять ее на поверхность и захватить подсаком, но именно в этот момент судак сходит… Минута молчания. Скупая слеза, скатившаяся по небритой Сашкиной щеке, бесследно растворяется в водах Припяти.
Дальше, как в той глупой песне поется, «любовь повернулась ко мне задом». Мы пережили, а другим словом это не назовешь, семь сходов. Целых семь! В начале проводки, в середине, в конце, когда рыба, которую уже видели, которую через мгновение могли держать в руках, уходила, заставляя чуть ли не разрываться сердце. И это не потому, что мы такие, а потому, что это судак такой – жертву свою он атакует спереди, в силу некоторых особенностей зрения не всегда верно выбирает угол атаки, а поэтому и садится не всегда надежно. Но нам-то, согласитесь, от этого разве легче?
Припять – мудрая и человечная, иначе не скажешь, река. Видя наши надежды, сменяющиеся глубочайшим отчаянием, нашу искреннюю радость и глубокое горе, она все же поделилась с нами своими хвостатыми и зубатыми питомцами. Трех судаков, в том числе одного четырехкилограммового, взял Саша. Двух, поменьше, но очень достойных, вытащил я. А финальную точку в рыбалке поставил? Друг наш, чтобы для него всегда буй стоял и лодки плыли, Сирожа.
— Орлята учатся летать! — вдруг заметил Саша.
Мы глянули друг на друга, как-то все и враз поняли, что и в самом деле приобщились к славному племени охотников на его величество судака, и крепко, по-мужски пожали друг другу руки.
А при чем здесь, спросите вы, Антон Павлович Чехов? А при том, что он, земский врач и великий писатель, тоже в рыбалке толк знал. И это именно он сказал, что «поймать судака – выше и слаще любви». Сказано это было, насколько я помню, в девятнадцатом веке, но и сегодня, в двадцать первом, я и мои друзья под каждым его словом безоговорочно подписываемся.
На снимке: автор заметок и его судак.
