Для полковника в отставке Александра Егоровича Афанасьева путь на фронт начинался в родных тамбовских краях, когда в октябре 1942 года 17–летний юноша был призван в ряды Красной Армии. Потом последовала форсированная, напряженная учеба в Тамбовском военно–пулеметном училище, после которой физически крепкий, выносливый парень глянулся представителям воздушно–десантных войск, прибывшим за пополнением. В июле 1943 года Афанасьев оказался под Звенигородом, где доукомплектовывалась 100–я гвардейская дивизия ВДВ. С ней и довелось ему прошагать дорогами войны сначала в составе Карельского, а потом 2–го и 3–го Украинских фронтов, будучи все время, как говорили фронтовики, «на передке»...
Родившийся в рубашке
Для начала пришлось лихим десантникам стать обычными пехотинцами. В тот период логика войны и боевая обстановка не требовали операций с применением крупных соединений парашютистов. Поэтому дивизия стала именоваться 100–й гвардейской стрелковой дивизией. А воевать новоиспеченные пехотинцы начали на Карельском фронте. Там финские автоматчики–«кукушки» безжалостно били по ним с деревьев, давая одновременно наводку своим артиллеристам. Во время одного из таких артобстрелов едва только Александр успел расстелить плащ–палатку, как ее край пригвоздил к снегу... финский снаряд. К общему счастью, он так и не взорвался.
Везучая фронтовая судьба, как говорят. Чуть позже взвод Афанасьева вновь попал под обстрел. Их командир капитан Кукса погиб в первую же минуту. А Александра спасла солдатская каска, смягчившая удар осколка. Но он все же получил тогда контузию, был ранен и оказался на госпитальной койке. В другой раз от попадания осколка в грудь сержанта Афанасьева чудом спасла стальная рама его автомата. Снова удивительное везение.
Александру Егоровичу часто вспоминаются бои в Карелии летом 1944–го и форсирование реки Свирь, понтонный мост и страшнейший артобстрел, когда его боевых друзей выбивало одного за другим. Чтобы прорваться через пересеченную, болотистую местность, спасти остальных бойцов и боевую технику, пришлось, не разбирая дороги, буквально ехать по мертвым телам своих товарищей. Эта трагическая картина до сих пор встает перед глазами ветерана. Но иного выхода не было. Иначе погибель для всех оставшихся в живых. Затем на долю 100–й стрелковой дивизии пришлись 50–дневные изнурительные бои, прорыв линии Маннергейма и долгожданное освобождение Петрозаводска...
Но самое страшное, как оказалось, было впереди — на территории Венгрии, куда дивизию перебросили в январе 1945–го. Это когда Александра Афанасьева как якобы погибшего чуть было не похоронили в братской могиле. Случилось все после тяжелейшего кровопролитного боя у венгерского озера Балатон. Всех павших собирались быстро захоронить в глубокой воронке. Настоящую могилу в той критической ситуации рыть было некогда. Принесли туда и сержанта Афанасьева, посчитав его убитым, и вместе с телами других бойцов положили в яму. Вот тут–то и произошло очередное чудо. Иначе не скажешь. Санитар, взглянув на тела погибших, машинально нагнулся, чтобы поправить напоследок неестественно вывернутую руку сержанта, и вдруг ощутил у того слабый пульс. Так Александра Афанасьева в прямом смысле вытащили из могилы и в очередной раз отправили в госпиталь, где его с большим трудом выходили армейские врачи. Непредсказуемая фронтовая судьба вновь оказалась милосердной к молодому воину.
Гитлер капут!
А везло сержанту Афанасьеву, наверное, еще и потому, что он сам всегда стремился спасти других. Как–то в одном из небольших венгерских городков наши бойцы услышали из подвала дома наряду с испуганными женскими голосами чей–то командный мужской окрик и клацанье оружейных затворов. Солдаты мигом смекнули, в чем дело, и рассредоточились. Один из бойцов подал команду для всех прятавшихся — немедленно выходить наружу. Однако не дождавшись ответной реакции, он хотел уже было метнуть в злосчастный подвал гранату. Но Афанасьев резко осадил его: «Ты что?! Ни к чему нам эта «братская могила»! Война же кончается!» И тут же, дав пулеметную очередь по верхним этажам дома, он вынудил выйти из укрытия с поднятыми руками и местных жителей, и солдат противника. Тем самым Александр Афанасьев спас и тех, и других, как того, собственно, и требовало советское командование.
Многие немцы были настолько одурманены нацистской пропагандой, что боялись сдаваться в плен советским солдатам. Они бежали на Запад, стремясь прорваться в американскую зону оккупации. Слишком долго вдалбливал в их головы Геббельс лживый тезис о том, что «безжалостные степные варвары с востока» будут якобы жестоко мстить и «поголовно вырезать бедных, беззащитных немцев». Так что случалось в той ситуации и командиру пулеметного расчета сержанту Александру Афанасьеву, рискуя жизнью, личным примером опровергать нацистские мифы о якобы бессмысленной жестокости и беспощадности воинов Красной Армии.
...Это случилось, когда советские войска уже фактически освободили Вену. Стихла было стрельба, как вдруг неизвестно откуда взявшийся вражеский снайпер прервал короткий перекур гвардейцев 100–й стрелковой дивизии. Командир роты, попавшей в зону обстрела, приказал сержанту Афанасьеву немедленно найти и обезвредить врага. Тот как видавший разные переплеты опытный воин оценил обстановку. Получалось, что недобитый фриц мог стрелять со второго этажа уцелевшего дома. Короткими перебежками Афанасьев бросился туда. Запыхавшись, взлетел на второй этаж. И только успел обернуться, как нос к носу столкнулся с молодым немцем, своим одногодком, обмундированным в столь памятное для фронтовиков вермахтовское «фельдграу». Тот удивленно замер, направив на советского сержанта снайперскую винтовку. Эти несколько томительных секунд Александр Егорович запомнил на всю оставшуюся жизнь. Вновь судьба его висела на волоске. Неверный жест — и ты уже не жилец...
«Гитлер капут. Война конец. Не надо стрелять. Нихт шиссен. Гитлер капут. Все домой. Нах хауз. Аллес...» — на ломаном языке старался объяснить советский сержант своему немецкому сверстнику патовую для того ситуацию.
Немец так и не смог нажать на спусковой крючок. Не стал стрелять в него и Афанасьев. Лишь выдернул затвор из снайперской винтовки и, отбросив его в сторону, красноречивыми жестами показал недавнему врагу, чтобы тот быстрее катился к себе домой и больше никогда не брался за оружие. О дальнейшей судьбе его Афанасьеву узнать так и не довелось. А хотелось...
— Даже когда нацистская Германия официально признала свое поражение, отдельные группировки врага все еще продолжали ожесточенно сопротивляться, — вспоминает Александр Егорович.
Его дивизия дала свой последний бой 10 мая 1945 года на безымянной высоте в 30 километрах севернее столицы Австрии. Да, действительно, «последний бой — он трудный самый». Особенно когда теряешь боевых друзей после безоговорочной капитуляции нацистской Германии. Когда уже можно было с полным правом говорить: мы победили!
Путь контрразведчика
И хотя наступил мир, война для Александра Афанасьева так и не закончилась. С тех пор как его направили в Новосибирск, в школу военной контрразведки, она продолжилась уже на «невидимом фронте». Пришлось ему столкнуться и с эхом канувшей в Лету Великой Отечественной войны, когда довелось участвовать в разработке и разоблачении ряда агентов противника.
Например, гражданка Восточной Германии, а в прошлом верная сотрудница структур третьего рейха, фрау Мансфельд более десятка лет небезуспешно «трудилась» переводчицей у советского коменданта города Шверина. Как оказалось, она являлась еще и резидентом западногерманской разведки БНД. Однако ее разоблачение оказалось непростым делом, поскольку фрау предпочитала безличную связь со своей агентурой. Впрочем, после сооружения в августе 1961 года Берлинской стены Мансфельд была вынуждена нарушать требования конспирации. На чем и погорела. Кстати, не одна она. Позже по материалам советских военных контрразведчиков, в том числе и Афанасьева, заслуженный приговор Мансфельд вынес суд ГДР.
Другая шпионская «история» произошла уже в Белоруссии после того, как в начале 60–х в районе Свердловска был сбит американский высотный самолет–шпион У–2, пилотировавшийся летчиком Ф.Пауэрсом. Немедленно в системе ПВО СССР начали внедряться составлявшие государственную тайну конструктивные новшества, повышавшие эффективность борьбы с низколетящими и высотными целями «вероятного противника». Заполучить их технические параметры и соответствующую секретную документацию стало приоритетной задачей западных спецслужб.
На острие этого противоборства оказался и Александр Егорович, обеспечивавший контрразведывательную защиту ряда частей зенитно–ракетных войск ПВО, дислоцировавшихся на территории Белоруссии. И в поле его зрения оказался офицер Т., прошедший переподготовку для работы на новейшей секретной аппаратуре. Как оказалось, к нему проявила интерес канадская разведка в лице своего дипломатического представителя. Не будем пересказывать все перипетии этого дела. Суть заключалась в том, что моральное падение Т. началось еще в период нацистской оккупации Брянской области, когда его отец хлебом–солью встречал оккупантов и сотрудничал с ними. Он втянул в это позорное дело и своего сына.
После войны ряду нацистских преступников удалось бежать за океан, прихватив с собой соответствующие картотеки и досье, которые стали достоянием западных спецслужб, в том числе и канадских. Так «выстрел из прошлого» и настиг офицера противовоздушной обороны Т., который за все им содеянное понес потом заслуженное наказание. Каждый подобный незримый бой был для Афанасьева, как тот «последний, трудный самый», в котором надо было выкладываться до конца, дабы не дать противнику себя переиграть...
Я спросил, что Александр Егорович хотел бы изменить в своей жизни, если бы представился такой случай. Ветеран, не задумываясь, ответил:
— Пошел бы тем же путем, каким шел и до этого.
Николай СМИРНОВ, группа информации и общественных связей Института национальной безопасности.
Советская Белоруссия №114 (24251). Суббота, 22 июня 2013 года.
