Встречи через годы

Улица его детства Жилые поселения, улицы-улочки, переулки, парки и скверы, как и люди, без биографии не имеют своего облика. Нет-нет и вспоминаются эти слова, сказанные известным белорусским писателем Янкой Скрыганом в одну из давних наших встреч. Именно людская жизнь-биография создает не только собственный облик, но и облик места твоего проживания. И горько, горько, когда старина теряет свой облик, варварски уничтожается, лишается своих издревле близких названий. Ау, где ты, Койдановский тракт, хоть в названии, ведь легенды про тебя «упираются еще в век Золотой Орды». Ау, куда подевалась Троецкая гора? В какие века на ней день и ночь стояли дозоры, оберегали покой горожан? Хоть бы какая мемориальная дощечка об этом напомнила, хоть бы какой валун-валуныч появился на том месте с нужной надписью… Канет в вечность время, а память — на что она опирается? Конечно, на прожитое-пережитое. Но уходят, уходят старожилы, а память тоже преходяща. А-у-у-у… Было это наше с Михаилом Гавриловичем Саетом, как ни горько, последнее «путешествие» в его детство по улице – древней и молодой. Она вдруг открылась удивительной биографией в словах-картинках этого человека. — За-ха-ро-ва… Это она сейчас Захарова. А все время, признаться, и по сей день для меня – Провиантская, — он как-то отрешенно и счастливо улыбнулся. – А почему так прозвалась?.. Все просто: в конце ее, за железнодорожным переездом, находились склады провианта. Главное здание склада сохранилось и было уже после войны перестроено в холодильник. Сама же улица, неширокая и чистая, с деревянными тротуарами и нависающими из-за ограждений палисадников зелеными ветвями и цветами, с небольшими домами с резными наличниками и ставнями, напоминала деревенскую… На асфальте, занесенном песком, похрустывали наши шаги. В шуме-гуле современного города, неспешном, негромком голосе моего попутчика растворялись блочно-кирпичные дома-махины, и оживали, перенося в себя, иные виды. Первая мировая война. Полковой врач Гаврила Сает берет с собой в инспекторские поездки по госпиталям (иногда и сам оперировал) маленького Мишу. Тогда мальчик и пристрастился к дорогам, впервые увидел хворостяные выстилки и лежневки – по ним тянулись длинные военные обозы. Запомнил грунтовки и гравийки, каменные мощенки. Прикипел к автомобилю, который «с открытым верхом часто застревал на дороге, но мощный (по тем временам) двигатель ни разу не подвел водителя: урча и изрыгая клубы отработанных газов, машина выбиралась из грязи». — На Провиантской мы поселились в двадцать первом году, после смерти отца, — звучал голос Михаила Гавриловича. – Было мне за десять… Пробежавшее здесь детство осталось навсегда. Оно впитало и многие другие годы… Улица эта была особая, хотя во многом и напоминавшая мою Сторожевку да и многие другие улицы старого Минска. А почему особая? Потому что жили здесь, прежде всего, особые люди. Но об этом чуть попозже. Сейчас же видится Михаил Гаврилович Сает. Помнится, ряд ведущих газет только перебрались во вновь отстроенный Дом печати на нашей центральной улице, напротив Академии наук. Тогда и встретился-познакомился с ним. Сотрудничал он со «Звяздой», не забывал другие издания. По его сценариям снимались документальные фильмы. Работал на радио и телевидении. Написал несколько книг. Главная же его профессия – дорожник. Крепкого сложения, подвижный, за многолетний плодотворный труд в отрасли он был награжден знаками «Почетный дорожник СССР» еще в 1940 году и «Ганаровы дарожнiк Беларусi» в 2001 году. А начал свою трудовую деятельность юнцом в 1929 году на строительстве по тем временам знаменитой шоссейки Минск—Могилев. Командуя военно-дорожным батальоном, в самом начале войны был награжден орденом Красной Звезды. Годы, годы… Где бы ни был Сает, в какие переделки ни попадал, с ним всегда была улица детства его – и выручала, и помогала ему. Ах, какие люди… Тихая и неприметная, его Провиантская особенно оживала по воскресным и предпраздничным дням, когда крестьяне окрестных деревень везли на Троицкий или Сторожевско-Комаровский базары молоко и масло, сметану и творог, мясо и сало, овощи и фрукты. По пути обоз встречали хозяйки, прежде всего из крепких, зажиточных семей. Вертелись тут и мальчишки – перепадали им гостинцы от доброй тети Влади (так с ее согласия звали жену народного песняра Янки Купалы). Дом их в начале Провиантской, выкрашенный светло-коричневой краской, со ставнями и резными наличниками, с небольшим крылечком, спускающимся на тротуар, ничем не выделялся. Сюда семья Ивана Доминиковича Луцевича – Янки Купалы – переехала в 1923 году, а до этого проживала по улице Советской (ныне Дом-музей I съезда РСДРП), по соседству с другим известным писателем – Змитроком Бядулей. Бядуля тоже поселился в небольшой комнате рядом с Я.Купалой на Провиантской. Связывали их крепкая дружба и взаимоуважение. — Мы глядели на этих людей и сами становились как бы лучше, — рассказывал Михаил Гаврилович Сает, — как бы из другого, какого-то сказочного мира. Между моей мамой и тетей Владей сразу же наладились теплые отношения. Дома наши стояли через дорогу. Если кто-либо из Луцевичей недомогал, тетя Владя сразу обращалась к моему старшему брату Александру – тогда молодому врачу 3-й клинической больницы… Возле купаловского дома всегда собирались детвора и взрослые. Казалось, они днюют и ночуют здесь. И лился размеренный голос песняра про житье-бытье, службу в дорожных войсках, о волшебстве стиха… А когда кто-нибудь вел себя не так, то маленькая племянница поэта Ядя сразу ставила его на место. У-у-у, строгая была, с характером. Картинки, картинки… Вот Купала идет по улице, а за ним целый шлейф сопровождающих. Думалось, он никогда не бывал в одиночестве, даже когда писал. В гостеприимном доме было полным-полно друзей и просто знакомых. Часто тут видели впоследствии знаменитого скульптора, автора купаловского памятника в Вязынке Заира Азгура. А на самой Провиантской жил также известный композитор Исаак Любан: песню его на слова Адама Русака «Бывайце здаровы, жывiце багата» распевала вся страна. Населяли улицу музыканты, учителя, рабочие, служащие, артисты – интереснейшие люди. А пока заглянем вместе с юным Мишей Саетом в дом Купалы, снова на все посмотрим его глазами. Обстановка в гостиной самая обычная, скромная: буфет, стол, несколько венских стульев. В левом углу возле окна механическое пианино. Внешне оно не отличалось от обычного, лишь вместо нот – перфорированная лента. Накладывали ее на цилиндр, а когда он вращался, то звучали мелодии Шопена, Моцарта, Бетховена, Штрауса… А потом появился рояль – играл на инструменте соседский мальчишка Владик Павловский, учащийся музыкального техникума (впоследствии он окончил мединститут и встретил войну военным врачом). Музицировал и Миша Сает. Лились воспоминания — щемяще-светлые, молодяще-окрыляющие… Дом музыки и песен Дом железнодорожного служащего Помпея Васильевича Александровского стоял на углу Провиантской и 3-го Госпитального переулка. По вечерам слышались веселые голоса, звуки музыки, песни. Пела вся семья: хозяин, его жена Ольга Николаевна, сын Василий, дочери Лидия, Ариадна и Лариса. Младшая, Лариса, уже в шестнадцать лет выступила на сцене, а первую оперную роль Маргариты в «Фаусте» Ш.Гуно исполнила с успехом в двадцать четыре года. Учеба, новые роли. Солистка Белорусской студии оперы и балета. В роли Кармен («Кармен» Ш.Бизе) дебютировала на сцене Белорусского театра оперы и балета, одним из основателей которого стала. Работа, звания и награды, простота и человечность народной артистки СССР (мы уже рассказывали о Ларисе Помпеевне в «Ликах…») добрым поветрием далеко разнеслись по свету. Весьма интересна судьба другой сестры – Ариадны. Высшее образование она получила в Петербурге. Но в Минске в те годы найти работу было непросто. Тогда с согласия мужа, на удивление всем знакомым, поступила на курсы шоферов и окончила их. Стала водить не какую-нибудь легковушку, а тяжелый грузовик Ярославского завода ЯГ-5. — Появление на нашей сонно-тихой улице ревущей махины, за рулем которой сидела миловидная молодая женщина, вызвало вселенский переполох, — задумчиво улыбнулся Михаил Гаврилович Сает. – А потом женщина—гордость нашей Провиантской (а мы ее считали нашей, и только нашей!) участвовала в первом белорусском автопробеге. Стойко перенесла все тяготы езды по бездорожью. Не каждый мужчина-водитель мог за ней угнаться. Ариадна была первой женщиной-водителем такого высокого уровня. Впоследствии она вернулась к своей основной профессии учителя. Насколько знаю, вела в одной из минских школ русский язык и литературу. Кстати, муж Ариадны Помпеевны Борис Иванович Ладыгин тоже был страстным автолюбителем. Заведовал кафедрой строительства и эксплуатации автомобильных дорог Белорусского политехнического института. Стал первым дорожным членом-корреспондентом Национальной академии наук… Уходит старое. Рождается новое, молодое. Да, жизнь не стоит на месте. Проходя возле многоэтажных зданий по улицам Веры Хоружей, Максима Богдановича, Цнянской, заглядывая в учебный корпус технологического университета, в гастроном «Столичный», Дворец водного спорта и т.д., далеко не каждый знает, что в их рождение заложен профессиональный талант заслуженного архитектора Беларуси Ольги Борисовны Ладыгиной. А у ее сестры Ариадны Борисовны, талантливой скрипачки, судьба повернулась в иную сторону: взяла свое наука. Причем сложнейшая из ее областей – философия. Стала доктором наук, профессором. И в то же время, как и у матери, — великая тяга к автомобилю. И даже в преклонные годы ее можно видеть на стареньких «жигулях» по дороге на дачу… Тогда еще не маршал В книге Георгия Константиновича Жукова «Воспоминания и размышления» я нашел такие строки: «Перед отъездом побывал в Минске, который очень полюбил. Здесь прожил я восемь лет, близко узнал добродушный, трудолюбивый белорусский народ. На моих глазах Белоруссия успешно ликвидировала последствия двух войн. Вечером с женой Александрой Диевной (ныне покойной) и двухлетней дочкой Эрой мы выехали в Москву». Сказано это было еще до Великой Отечественной. Еще не маршалом, а командиром 39-го кавалерийского полка, который располагался впритык к Провиантской улице: на ней и окрест квартировал командирский состав. — Мы, мальчишки, впервые увидели его, Жукова, осенью 1925 года, когда узнали от красноармейцев, что состоится встреча участников конного пробега Ленинград—Минск, — рассказывал Михаил Гаврилович Сает. – Ну как пропустишь такое событие?! Мы сразу же кинулись к парку Челюскинцев, где должна была состояться встреча… Возле какого-то административно-официального здания на Захарова—Провиантской мы сейчас присели на скамеечку. Я же, прикрыв ладонью глаза, как бы видел чудную киноленту. Вот… с красными флагами с серпом и молотом, яркими плакатами толпятся встречающие. Волнами расходятся негромкие голоса. Воздух накален сосредоточенностью ожидания. Но появляется группа всадников, от нее отделяется один, коренастый, крепкий, решительно-твердый. Его высоченный жеребец подскакивает к недавно сколоченной трибуне. Сам же командир отдал рапорт самому главному на трибуне. И был этот крепкий лихой командир не кто иной, как Жуков. Ребята с Провиантской его полюбили сразу, потом видели на своей родной улице. Встречали и возле Ждановичей, в ту, довоенную, пору глухом, дремучем пригороде, куда пацанва выбиралась по грибы и ягоды, половить в Свислочи рыбу. Но, пожалуй, главная причина посещения ждановичских лесных уголков – это встреча с кавалеристами. Полк Жукова сюда выезжал в летние лагеря на учения. Кавалеристы на полном скаку лихо рубили саблями лозу, выделывали такие трюки, что аж дух захватывало, кружило голову. Сами же красноармейцы относились к ребятам доброжелательно, как к младшим братьям, давали подержать саблю, разрешали прокатиться на лихих скакунах. Угощали рафинадом-сахаром да хлебом-ржанцом – настоящими лакомствами в ту пору для мальчишек-оборванцев. От самих же конников можно было слышать, что командир их хотя суровый и требовательный, но справедливый, хороший, уважаемый человек. Припомнил я, как довелось мне, мальчишке, увидеть будущего легендарного маршала. Как это было? На углу улиц Сторожевской и Широкой стоял, насколько помню, одноэтажный деревянный дом, побурелый от времени. Жили в нем наш заводила семиклассник Борька и его сестра, которая заканчивала школу. Матери у них не было, а отец, командовавший то ли дивизией, то ли полком, появлялся в доме очень и очень редко. Борька недолюбливал сестру и всячески ее доставал. Особенно когда к ней наведывались «кавалеры». В тот же воскресный полдень дом зажил особой жизнью: явился Борькин отец с друзьями-командирами, было какое-то семейное торжество. Тогда-то мы и увидели этого командира. Он вышел во двор с тарелкой хлеба и кружочками колбасы, с пирожками и принялся угощать нас, пацанов, повисших в любопытстве на заборе. Таким Жуков и врезался мне в память. Я рассказал об этом Михаилу Гавриловичу, он лишь улыбнулся по-детски радостно и открыто и задумался, а потом тихо произнес: — Что ж, это на него похоже, похоже… А в июле прошлого года Саета не стало. На 92-м году ушел из жизни еще один старейший минчанин, несомненно, тоже человек-легенда. На снимке: в этом доме на Провиантской в 1923—1926 годах жили Янка Купала и Змитрок Бядуля.