Город, возрожденный из пепла? Поднявшийся, как птица феникс, из пожарищ войны? Не только в нашей стране есть такие города. В Германии тоже есть. Дрезден — именно такой: почти погибший под бомбежками (не советскими, а британо–американскими), но родившийся заново. Или еще даже не до конца родившийся: когда бродишь по великолепному историческому центру (а еще лучше смотришь на него с высоты Фрауэнкирхе), все еще натыкаешься на пустыри — обнесенные забором квадраты и прямоугольники. Там, кроме фундамента, — ничего. Сегодня. Но, возможно, завтра (хотя в данном случае завтра может оказаться весьма отдаленным) что–то появится, как родилась заново та же Фрауэнкирхе — красавица, служившая отличным ориентиром тем самым британским и американским летчикам. До объединения Германии (а столица Саксонии Дрезден, напомню, был в составе ГДР) развалины этой церкви были памятником ужасам войны. Храм стоял разрушенным, вопя: «Посмотрите на меня! Что мы натворили!» Хотя была (и, к сожалению, есть) часть немцев, которые предпочитают думать «что они с нами сделали!», и до сих пор (по крайней мере, мне так говорили, но возможности проверить эту информацию пока не было) в годовщину бомбардировок 13 — 15 февраля 1945 года (считается, что за три дня тогда погибли около 25 тысяч немцев, но реальная цифра наверняка выше) они собираются под нацистскими знаменами. Другие немцы (их подавляющее большинство) тоже собираются у своего храма в эти дни. Молчат, зажигают свечи, молятся, чтобы «никогда больше».
Символично: золоченый крест, установленный на шпиле Фрауэнкирхе, подарил Дрездену английский город Ковентри, во время Второй мировой тоже практически стертый с лица земли нацистской авиацией (британо–американский «акт возмездия» — и за Ковентри тоже). Церковь Богородицы (так переводится Фрауэнкирхе) начали восстанавливать после объединения двух Германий в 1990 году. Она снова стала символом. В Дрездене вообще много символов.
Дрезден — город блестящий, но в переносном смысле. В отличие от того же Петербурга, блещущего золотом куполов, столица Саксонии одета в мрачноватый камень. В какой–то момент кажется, что это несмытое пламя военных пожаров, но местные жители говорят, что такова особенность местного песчаника. В нем много железа, которое со временем окисляется и темнеет. Из блестящего — Золотой всадник да польская королевская корона с орлами над царскими воротами Цвингера. И, конечно, сокровища в «Зеленых сводах».
Да уж, по всаднику Дрезден Питер обогнал. Здесь Золотой, а там лишь Медный. В римских доспехах (ах, как всем правителям хочется походить на римских императоров!) на вздыбленном коне восседает Август Сильный, курфюрст Саксонии и король Польши (теперь понимаете, откуда взялась польская корона на Цвингере?). Это он превратил Дрезден во «Флоренцию на Эльбе», а его сын, тоже Август (но не Сильный, а просто Август III), привез в местную Галерею старых мастеров «Сикстинскую мадонну» Рафаэля, до того почти неизвестную, скромно висевшую в провинциальном храме в итальянской Пьяченце. Именно с переезда в Дрезден началась всемирная слава этой картины.
Но вернемся к Августу Сильному, который, как в свое время король Франции Генрих IV Наваррский, заявивший, что «Париж стоит обедни», сменил вероисповедание. Августу, воспитанному в протестантизме, для того чтобы занять польский престол, пришлось принять католичество. А чтобы никто не заподозрил его в том, что это было сделано лишь для проформы, на центральной площади города рядом со своим дворцом он выстроил красивую католическую придворную церковь. Но в те вполне демократичные времена даже курфюрст был невсесилен в собственной столице. Особенно в случае (как это и было с Августом), когда король — католик, а горожане — протестанты. Так что подготовка к строительству велась втайне, а когда горожане были поставлены перед фактом наличия католического храма прямо в сердце своего города, то запретили (да–да, немецкие горожане могли запрещать своим правителям) звонить в колокола. И поставили по соседству протестантскую Фрауэнкирхе — прекрасную, но совсем другую. Сам Август Сильный, построивший прекрасный город, но истощивший казну (справедливости ради: не только строительство ее истощило, но еще многочисленные любовницы и внебрачные дети, которых, по некоторым данным, было — страшно сказать! — 365), похоронен в Кракове, но сердце его, принадлежавшее Дрездену, покоится именно в придворной церкви. И, как утверждают местные жители, начинает учащенно биться при виде каждой хорошенькой женщины. Кто–то говорил, что горбатого могила исправит? Не знаю насчет горбатого, но для выдающегося бабника и могила — не преграда.
Фото Михаила ПЕНЬЕВСКОГО.
Советская Белоруссия №203 (24340). Суббота, 26 октября 2013 года.
