5 мая в «СБ» было опубликовано письмо ветерана труда Александра Аникина «Горькое слово «безотцовщина». Читатель поделился личными воспоминаниями о тяжелой жизни детей войны, отцы которых не вернулись с фронта. Ни моральной, ни большой материальной поддержки это поколение не имело. Как пишет А.Аникин, сегодня тем, кому уже под 80 лет и более, просто хочется больше нашего внимания, «хотя бы добрым словом замеченными быть»... Тема получила развитие в редакционной почте. Благодарим за активность, дорогие читатели! Мы решили продолжить разговор на страницах газеты.
Вот что пришлось пережить
Уважаемый главный редактор!
Разрешите обратиться. Мой отец — Ивашкевич Кирилл Мартынович, участник финской и польской войн. В 1941 г. с первых дней войны был призван на фронт. В 1943 г., 16 декабря, погиб в Украине, Житомирская область, Житомирский район, село Пряжа. Похоронен в братской могиле. Сейчас в Украине уничтожают памятники и братские могилы. Как узнать, цела ли братская могила моего отца? Во времена Советского Союза я связывался с Житомирским районом, мне отвечали, что за братской могилой ухаживает восьмилетняя школа с. Пряжа. Мы проживали в Лепельском р–не Витебской обл., д. Медведовка, Затекляский с/с, сейчас — Стайский с/с.
Деревня была небольшая, вокруг лес, нас было четверо детей — две сестры, брат и я, самый маленький. И мама. Местность была оккупирована немцами с первых дней войны. Они издевались, забирали кур, скотину. Корова считалась кормилицей. Первый раз, когда фашисты забрали корову, мама нам говорит: «Детки, бегите, просите, чтобы вернули корову». Мы бежали, просили, плакали: «Паночки, верните!» Один немец показал маме, что и у него четверо детей, тогда отдали корову. Во второй раз пришли опять, другие. Были злые гады. Мы бежали за ними, просили, плакали, они наставляли на нас оружие. Один погнался за нами, старшие убежали, а я остался. Он меня так сильно ударил прикладом, что мама рассказывала, я был без памяти, посинел, еле откачали. Почти каждую ночь бегали в лес, прятались, было очень страшно. Жили в землянках.
Как–то мама пошла в деревню копать картошку, ее поймали как партизанку и погнали в Лепель, километров двадцать. Мы остались одни. Потом, через несколько дней, всю деревню из леса забрали и гнали пешком в Лепель. Мне было лет пять. В деревне Стаи нас загнали в сарай. Говорили, хотели сжечь. Потом погнали в Лепель, на окраине города было пехотное училище. Нас загнали за колючую проволоку, и там мы были месяца два. Деревню всю спалили, остались в чем были. Сгорели документы, фотокарточки. На всю деревню только у нас уцелели печь и труба. Из лесу натаскали веточек и мха, обложили ими печь и так, как щенята, жили. Собирали ягоды, грибы в лесу, мерзлую картошку.
Потом — Победа. Окончил пять классов. Надо было восстанавливать год рождения. На вид я был младше (родился в 1938 г.), а мне поставили 1940 г. Работал в колхозе, потом армия. Награжден юбилейными медалями «За воинскую доблесть» и «50 лет Вооруженных Сил СССР». Тогда говорили, что к пенсии будет добавка 10% и 15%. Но не стало СССР. Стаж работы 45 лет, ветеран труда.
Я согласен с Александром Аникиным. Горькое слово «безотцовщина». Мы, сироты, обижены. Я отца не помню совсем. Мне было три года, когда началась эта проклятая война. В 1959 г. меня призвали в Советскую Армию. Служил в Группе советских войск в Германии.
Спасибо.
Извините.
Владимир ИВАШКЕВИЧ.
Лепель.
Наша судьба
У каждого, кто знает о войне не из книг, свой к ней счет. Говорят, с годами человеческая память стирает плохое. И пережитые когда–то тяжелые испытания воспринимаются уже не так остро. Но темы войны это точно не касается. Ее невозможно забыть. И нельзя забывать.
Еще одно письмо. В нем боль и обида в каждой строчке.
Здравствуйте, уважаемый редактор!
Прочитала в вашей газете статью «Горькое слово «безотцовщина». И поняла, что все, что в ней написано, как бы снято с моей души. Я полностью познала безотцовщину. Мой папа был кадровый офицер Красной Армии. Строил «линию Сталина» под Заславлем.
В 1939 году был переведен на новые рубежи в Белостокскую область, крепость «Осовец». Там нас и застала война в 4 часа утра. Мы спали, послышались взрывы. Папа сказал, что учений не должно быть, и поднялся. В это время хозяйка квартиры (мы жили на частной квартире, ее окна выходили в сторону Граево) стучит и говорит: «Командир, война!» Она увидела, как фашисты нанесли удар по ж. д. станции Граево. Папа ответил: «Спи, хозяйка, не война, а хреновина одна», а нам сказал собираться и ушел. Мама разбудила нас — меня и сестру (мне 5 лет, сестре — 2,5 года) — и сказала одеваться, мол, война, и пошла в казарму узнать обстановку. Мы были научены, как себя вести. Я оделась сама и одела сестру, взялись за руки и встали у дверей. Мама, вернувшись, спросила: «Вы готовы?» И мы пошли в казармы, где была организована набивка пулеметных лент патронами. Работали сельские люди. Мама руководила работой. Дело в том, что папа был комроты. Его рота располагалась где–то в 8 — 10 км от Осовца в д. Белошево.
Там мы пробыли до 8 часов утра, пока не отступила 1–я пограничная полоса. Офицер сказал маме немедленно уходить в крепость. Мама забрала нас, и мы пошли. На перекрестке дорог встретили папу. Не слезая с коня, сказал: «Уходите? Идите, будьте, где все наши. Живы будем — увидимся», — и поскакал. Ему было некогда. Он даже нас не поцеловал на прощание.
В крепости мы пробыли до ночи. Ночью нас вывезли на станцию, где сформировали состав на Минск. Проехали мы 4 — 5 километров и нас разбомбили. Повезло еще, что в вагон бомба не попала. Вот отсюда и началось наше «путешествие» без еды и воды, без обуви и одежды. Шли пешком с отступающими войсками через Барановичи, Негорелое, Минск, Могилев. Под Могилевом переходили линию фронта. Город был еще наш. Оттуда отправили эшелоном в эвакуацию. Доехали до Пензы, где нас определили на жительство в с. Родиничи Лунинского района.
Спасибо русскому народу, не дали погибнуть совсем. Дали дом на 7 семей с кучей детей. Спасибо им. Вот только к 1942 г. есть стало нечего. У местных у самих мало что было. «Все для фронта! Все для Победы!» Так жили тогда все.
Домой в Белоруссию вернулись 28 июня 1945 г. В деревне маминой из 48 домов осталось 7. Остальные жили в землянках. На всю деревню один петух. Ни козы, ни коровы, ни коня. Да что там говорить!.. А у нас и землянки нет.
День Победы мы встречали в Пензе. Радость была неописуемая, а маму увезла «скорая» в бессознательном состоянии. У нее был удар. Где папа мы не знали, хоть искали его 11 раз. Всегда отвечали: «В числе живых, убитых, умерших от ран, пропавших без вести не числится». Искали часть. Часть расформирована, знамя утеряно. Пенсии нет, сеять поздно, да и нечем. Осталось одно: «Подайте Христа ради». И так до 1947 года. Извещение, что отец погиб в декабре 1942 года, пришло в 1947 году. Мама работала на износ. Доила 25 коров вручную. Их еще нужно было кормить, поить, навоз чистить. Это днем. Ночью — молотить, сушить зерно. Пахали на себе, по 7 женщин тянули плуг, одна управляла.
У нас был сосед. Он вернулся с фронта без ноги. Ему дали машину. Он еще родил и воспитал имеющихся детей. Им было легче.
Чтобы купить книги и тетради, нужно было насобирать в лесу ягод, отнести на базар за 20 км и продать их там. Его дети едут на машине, а мы с сестрой и еще ватага таких, как мы «сирот», идем пешком. Мама часто говорила: «Очевидно, нога — орган важнее головы». За потерянную ногу — и почести, и помощь, и все. За потерянную голову — унижение, великий недетский труд, голод и беды.
Я не против почитания ветеранов. Они заслужили то своей борьбой. Но кто–нибудь спросил у нас, безотцовщины: «Как вы живете, дети? Здоровы ли? В чем нуждаетесь?» Может, наш отец и прикрыл собой одного из выживших. Мы — забытое поколение на 70 лет. Мне сейчас 80 лет. Сестра умерла в 55, остановилось сердце. У нее был порок сердца с детства. Мы выросли хорошими людьми. Благодаря нашим матерям мы получили образование. Всю жизнь отдали строительству страны. Мы ничего ни у кого не просили. Где погиб папа, я узнала только в 2012 году, через 70 лет. Поставила на могиле памятный знак. Спасибо опять россиянам. Он погиб в Северной Осетии. Вот только доехать туда уже нет сил. Ноги плохо ходят, сердечный ритм сбивается, живу одна. Муж умер 2 года назад. Кстати, он тоже был офицер Советской Армии.
Я — учительница физики. У меня есть ученики — академики, профессора, да и много других хороших людей. Сестра была инженером–строителем.
Вот я и поддерживаю замечания А.Аникина из Солигорска, что пора бы нашему обществу заметить и наше существование. Хотя бы добрым словом замеченными быть.
Мы, безотцовщина, не сломились под тяжестью испытаний. Мы жили, строили, боролись, побеждали вопреки судьбе. Мы старались и стали достойны своих отцов–победителей!
С уважением, Лилия Александровна РОМАНЕНКО, ветеран труда.
Кореличи.
Будем справедливы
Разные мнения звучат в читательских письмах по поднятой А.Аникиным проблеме. Вот и такое обращение мы получили.
Уважаемый Павел Изотович!
Прочитала письмо в «Советской Белоруссии» Александра Аникина из Солигорска «Горькое слово «безотцовщина». Во многом хочу высказать свое несогласие с ним. Я родилась в г. Ветка Гомельской области в 1939 г. Мне не было и двух лет, когда началась Великая Отечественная война, брату — 4 года, а сестре — 11 лет. В 1941 году отец ушел защищать Родину. Мама с нами пряталась в лесу, в землянке, в которой жили две семьи соседей. Познали и холод, и голод. Слава богу, что все остались живы. На нашей улице было 80 дворов. В каждом дворе жила семья. Все мужчины ушли воевать, оставив жен и детей, от 2 — 5 человек. Вернулись 7 мужчин, раненых и больных. Мама получила похоронку, что ее муж, рядовой Гаврилов Андрей Николаевич, пропал без вести в мае 1944 года. Детей воспитывали матери. Никто не сдал их в интернат или детский дом. Огромное им спасибо за терпение и стойкость духа. Царствие им небесное и вечный покой. Все они уже ушли в мир иной. Я никогда не слышала, чтобы кто–то произносил слово «безотцовщина». Тогда его никто не знал. Оно появилось только в начале 90–х годов. Да и кому его было произносить, если все жили в одинаковых условиях? Все сочувствовали и помогали друг другу. Когда вернулись из лесу, жить было негде, дом был сожжен. Приютила нас женщина, которая жила в землянке с маленькой дочерью и болела туберкулезом. А Вы, Александр, когда–нибудь ели лепешки (месиво) из гнилой картошки? Я ела. По весне мы собирали ее на поле. Мама промывала, добавляла горсть муки и пекла. У меня до сих пор от них сохранился привкус во рту.
Мама получила за отца по тем временам копейки, взяла ссуду, и мы построили домик по площади меньше моей одной комнаты. Переболели малярией, «коростой» (кожное заболевание). А сколько вшей уничтожили! Мама пошла на работу на лесопилку: днем подтягивала багром бревна на платформу из реки, стоя по колено в воде, а вечером шла убирать цехи от стружки и опилок. За нашу учебу в школе мама не платила. А те дети, у которых отцы вернулись с войны, платили. Сестра до войны закончила четыре класса и после войны пошла работать. Мы с братом закончили 10 классов и пошли дальше учиться. Брат получил среднее специальное, а я — высшее образование. Кто в школе получил хорошие знания, старался, а главное — было желание дальше учиться, тот и учился. У меня муж родился в деревне в 1933 году. И тоже получил высшее образование. Учились за стипендию, которая равнялась 20 — 40 рублям в зависимости от курса. Всю жизнь трудились, все деньги уходили на учебу сыновей. Оба получили высшее образование, один из них — «афганец».
20 лет ищу захоронение отца, пишу во все инстанции. Безрезультатно. И на кого я должна обижаться и кому завидовать? Такое время выпало на нашу долю. Пока мы живы, должны помнить о погибших и умерших, что я и делаю. Мамы, сестры, брата и мужа уже нет в живых. Помню их и скорблю, посещаю кладбища, ухаживаю за могилами. Дружно живу с сыновьями, внуком и правнуком.
У меня такая просьба и пожелание (я думаю, что они выполнимы) к Президенту и Правительству. Помочь материально (добавка к пенсии) тем пенсионерам, которые подходят именно к такой категории (все четыре параметра должны быть соблюдены):
— дитя войны;
— отцы пропали без вести и не найдены до сих пор;
— имеют медаль «Ветеран труда»;
— имеют документы о пропавшем вкладе.
Вы сделаете благое дело в память о пропавших отцах и умерших матерях.
У нас в городе 130 тысяч жителей. И слава богу, если под эту категорию попадет 20 человек.
Нас, пенсионеров, имеющих медаль «Ветеран труда», приравняли к пенсионерам, не имеющим медали. Медаль давали за особые заслуги в труде. Льгот мы не имели.
С уважением ко всем, Надежда КУШНЕРЕВА (ГАВРИЛОВА).
Лида.
Советская Белоруссия № 114 (24744). Четверг, 18 июня 2015
