Может, моя короткая стрижка, а может, угрюмое выражение, холодный ветер, сухо шуршащие под ногами листья, кажущиеся бесцветными, или поздний сентябрьский вечер вызвал на разговор выпившего мужчину на автобусной остановке. Начал он с того, что пощелкал белой одноразовой зажигалкой — только искры полетели, потряс безрезультатно и попросил у меня спичек. Сказал, обращаясь скорее к себе, чем ко мне: «Одноразовая... И жизнь человечья — штука одноразовая... Все умрут, как ни старайся...»
Прелюдия со спичками — всегда удобная для начала разговора, но спичек у меня не оказалось. Странным было и то, что заговорил незнакомец в расстегнутой куртке не о политике, не о деньгах, женщинах, водке, детях и погоде, а о том, о чем думал и я: о быстротечности жизни, которая дается человеку только один раз. Второго и третьего дубля в ней, к сожалению, не бывает.
Осенью всегда пробуешь подводить итоги, подсчитываешь и удивляешься тому, как мало успел сделать, как много времени ушло на всякую пустую ерунду. Может, от этих подсчетов и делаешься грустным, испытываешь разочарование и злишься на себя и на обстоятельства. Может, из–за подобных мыслей осенью многие и кажутся такими грустными.
Автобуса не было, спички мужчина, покопавшись, нашел в недрах своей большой черной сумки. Умело, на ветру, прикурил, присел на скамейку и начал говорить о том, что от смерти не спрячешься нигде, ни за какими стенами, ни в каких странах. Что она найдет везде: дома, в больнице, в тюрьме, под водой и даже в космической ракете... И если это ей надо, то прямо вот здесь, на автобусной остановке. Еще он перечислил имена и фамилии людей знаменитых, которых уже нет, но которых он знал... Смерть оказалась сильнее их. Еще он заметил, что и судьи умирают, и осужденные, и святые, и грешники. Что и он скоро умрет, что ему уже шестьдесят три года и откупиться от смерти невозможно...
Выглядел, насколько я мог рассмотреть, мой случайный собеседник не очень. Запавшие щеки, ввалившиеся глаза, да и вся фигура какая–то скомканная, утомленная. Чем–то он даже на взъерошенного ветром воробья походил. Правда, воробьи в такое время спят в теплых гнездах.
«Знаешь, а я тогда инженером работал — строил мосты. Они мне всегда нравились. Ты любишь мосты? Правильно. Их все любят, ни разу не встречал того, кому они не нравятся. Мосты — это всегда красиво. Думал, что всю жизнь буду чертить их на больших листах бумаги. По ним люди будут ходить с одного берега на другой, ездить... А потом жена от меня ушла. Я в командировке был, мост через Днепр строил. Ушла и детей забрала. Только дело в том, что даже если бы я не строил мосты, а в тюрьме сидел, то она все равно бы ушла... — он говорил и курил, а автобуса все не было. — А потом я заболел... Меня резали, зашивали, опять резали. Уже я и сам не очень верил, что выживу. Не хотел только раньше мамы помереть. Знал, что она этого не переживет. Не поверишь, но, может, это меня и спасло, добавило сил. Как–то помалу начал поправляться. Но жизнь моя уже сломана была... Представляешь, сколько лет прошло, я один жил и думал, что жизнь не имеет смысла... А потом встретил женщину... Я ей ремонт делал. И вот тогда только и понял, что жизнь очень короткая. Как искра от одноразовой зажигалки. И это расстраивает меня. Я про это все время думаю. Встретил, а жить осталось всего ничего...»
Приехал автобус. В салоне было светло и тепло. Мы поехали по вечернему городу. Чем ближе подъезжали к центру, тем светлее становилось. Монолог незнакомца уже не казался таким пессимистичным и безысходным. За остановку до проспекта мужчина усмехнулся. Пожелал мне успехов. Закинул на плечо тяжелую сумку и двинулся к двери. На остановке он вышел. Его ждала женщина. Она сбросила капюшон, ветер растрепал ее светлые волосы. Мужчина был чуть ниже нее. Это я увидел, когда они обнялись. Женщина поправила кашне на худой мужской шее, застегнула ему куртку, и они пошли. Он нес сумку, а она держала его под руку. Автобус тронулся.
Я подумал, что вот жизнь человека очень короткая, а как много в ней всего вмещается.
Советская Белоруссия №175 (24312). Среда, 18 сентября 2013 года.
