Актера Купаловского театра Глеба Глебова вспоминает его внучка Зоя Белохвостик

...Примерно в такие же, по–весеннему солнечные, дни белорусские актеры проводили последние репетиции на сцене Томского городского театра. Уже никто не сомневался в скором возвращении домой. За фронтовыми сводками будущие купаловцы следили с самого начала своей эвакуации, отмечая все военные события на карте, которую повесили в доме, где жила труппа тогда еще БГТ–1. И новый, 1944 год встречали с большим воодушевлением... В последний момент, правда, кто–то из актеров заметил, что за новогодним столом собрались 13 человек. Плохой знак! Бросились на улицу — и успели–таки найти четырнадцатого, случайного прохожего, заплутавшего в пургу... Однако знак оказался пророческим. Осенью поезд, в котором театр возвращался в Минск, потерпел крушение. В число погибших попала и Глена Сорокина, дочь худрука Первого белорусского государственного театра Глеба Глебова. Ее необычное имя, составленное из имен родителей, публика так и не успела узнать, хотя талант, говорят, там был незаурядный. Жена Глебова, актриса Надежда Сорокина, с тех пор больше ни разу не вышла на сцену. А Глебов появился перед минской публикой уже через считанные дни в отчаянно комичном образе Пранцыся Пусторевича из нового спектакля БГТ–1... И еще много лет зрители ходили на «Павлинку» часто только ради того, чтобы еще раз получить удовольствие от невозможной игры Глебова.

Действительно невозможной. Повторить знаменитые трюки актера, которыми он «между делом» украшал роль своего Пусторевича, не удалось больше никому, хотя намеки на эти кунштюки в спектакле остались. Но уже никто не может стряхнуть шапку так лихо, чтобы та опустилась точно на гвоздь, вбитый в дверной косяк за спиной Пусторевича. Или с такой решительностью ударить по ложкам, лежащим на столе, чтобы они, сделав в воздухе эффектный пируэт, приземлились ровно на то же место. Ловкость тут нужна поистине цирковая.

— А он и работал в цирке, — подтверждает заслуженная артистка Зоя Белохвостик, внучка Глеба Глебова. — Приехав в Минск, на родину своей матери, в театр он пришел не сразу. Сразу ведь был оркестр цирка, где дедушка играл на флейте...

Жизненный и сценический опыт к тому времени у него был обширный. В 12 лет тогда еще Глеб Сорокин ремонтировал телеграфные линии, в 14 на сцене городского театра сыграл Хлестакова, в 15 руководил оркестром... В гражданскую войну едва не погиб от тифа и чудом избежал расстрела, удрав из петлюровского плена в ночь накануне расправы. А через несколько дней после побега уже кочевал с передвижным театром, не брезгуя выступать даже в конюшнях...

Его отец, Павел Сорокин, когда–то был одним из лучших актеров знаменитой труппы Марка Кропивницкого. И хотя «по семейным обстоятельствам» оставил сцену (прокормить семью на актерскую зарплату было проблематично во все времена), до конца жизни стремился создать театр везде, где бы ни оказался, увлекая процессом домашних и всех, кто рядом. Эту преданность театральным подмосткам унаследовал и его сын. Шоу должно продолжаться, а боль и беда пусть остаются за кулисами, если только не предусмотрены сценарием. С одной только «Павлинкой» Глеб Глебов выходил на купаловскую сцену более 600 раз. Спустя время новой Павлинкой стала его внучка Зоя Белохвостик. А после и правнучка Валентина Гарцуева...

— Это был человек необыкновенной, просто неземной доброты. Из тех уникальных людей, которые вообще редко встречаются, особенно в нашей среде, где столько эмоций, амбиций... Но его любили все. Хорошо помню: идем рядом и кого ни встретим, везде ему рады: «Глебушка, наш Глебушка!» Повсюду его звали только так — Глебушка. И дома, и в театре...

Когда дедушка репетировал или играл на сцене, все стояли за кулисами и наблюдали, как он это делает. До сих пор нам в наследство осталась Глебушкина прибаутка, которой пользуются актеры Купаловского. Пусть грубоватая, но справиться с волнением перед выходом на сцену помогает как ничто другое. Так и передается у нас из поколения в поколение...

Еще осталось несколько фантастических перстней, которые он делал для своего Мендозы из каких–то стеклышек, фольги и бог знает чего еще — ну что там можно было найти в послевоенное время? Перстни оказались настолько долговечны, что и сейчас «играют»... А у меня хранится его футляр, где я держу свои «игровые» очки. Старенький, надтреснутый, но такой драгоценный футляр. И старинная зеленая лампа, которой он нашептывал свои роли. Дедушка любил удивить — прийти на первую читку и продемонстрировать, что знает весь текст. Любимейшим делом в жизни для него были репетиции...

Внучка Зоя и Глебушка

 — Когда началась война, театр был на гастролях в Одессе. Даже под угрозой бомбежки наши актеры каждый вечер продолжали выходить на сцену, пока директор театра Фаня Ефимовна Аллер добивалась разрешения уехать. Почти чудом с костюмами и реквизитом добрались до Москвы, где репетировали даже в метро. И в Томск приехали с полноценным репертуаром и двумя новыми спектаклями...

А бабушка с дочками осталась в Минске — младшая Ольга (моя мама) была совсем малышкой. Из–под бомбежек бежали, схватив узелок и горшок... Многие актеры ничего не знали о судьбе родных, и на каждой станции по дороге в Томск через динамики объявляли, по какому пути, в каком вагоне едет Первый белорусский театр. И где–то в Брянске Глебушка нашел свою семью. Как в кино: бабушка с девочками уснула, никакого объявления, разумеется, не слышала, но кто–то из наших актеров шел мимо за кипятком и наткнулся на спящих...

 — В Томске дедушку выбрали художественным руководителем театра. Ему доверяли. Он никогда не рвался ставить спектакли сам, но умел так воодушевить... Фронтовая бригада, которую возглавил Глебушка, давала до 5 представлений в день. Чего стоила одна его знаменитая реплика из мольеровского «Скупого», произносившаяся в тот самый момент, когда над условной сценой пролетали немецкие бомбардировщики: «Грошыкi мае ўкралi!» Солдаты были в восторге...

Когда в 1985 году мы были на гастролях в Томске в первый раз, дом, в котором жили наши артисты, еще стоял. Местные показали нам, где жили семьи Глебова, Платонова, где у них был огород... Приехав в Томск прошлой осенью, этого дома мы уже не обнаружили. Но театр там помнят...

Кропля из «Константина Заслонова»

В выходной день бабушка всегда устраивала «званый обед», чтобы голодная театральная молодежь могла прийти и нормально поесть. Это были не банкеты, а именно обеды. Хотя и очень веселые. Многие ходили к нам не для того, чтобы поесть. Дедушка был редкий рассказчик, знал множество шуточных песен, куплетов... Помню, как он брал апельсин, вырезал ему рот, глаза, помещал в бокал, накрывал носовым платком — и начиналось представление: «Иван Иваныч отправляется в морской круиз!» В конце «круиза» я получала бокал апельсинового сока...

В свои 4 — 5 лет я его достаточно серьезно мучила. Заставляла лезть под стул, наказывала, кормила травой, и дедушка абсолютно органично мне подыгрывал. Хотя был уже серьезно болен. Но продолжал все так же много работать: выходил на сцену, записывал свои гениальные «калыханкi» на радио. А дома показывал мне теневой театр и учил ходить по свежему насту, не проваливаясь... Мои первые уроки актерского мастерства...

 — Когда в Кремлевской больнице Глебушке предложили удалить ухо, с которого начиналась его болезнь, его это серьезно возмутило: «Вы что, я же артист!» Даже сейчас в подробностях помню, как узнала о его смерти. Был очень солнечный день, мама напекла блинов, я, вся перемазанная вареньем, бегала по нашей однокомнатной квартире. Из лечкомиссии пришла бабушка, где ей сообщили, что Глеб Павлович умер... Помню мамин вскрик и звук падения...

Когда его хоронили, по главному проспекту текли просто реки народа. Люди сидели на фонарях и деревьях — слава у Глебушки была потрясающая. Помню свою нелепую гордость за него в день похорон... Предполагал ли он, что его актерская династия продолжится? Не знаю. Но, думаю, был бы не против.

zavadskaja@sb.by

Фото из личного архива.

Советская Белоруссия № 44 (24674). Суббота, 7 марта 2015