Переживать и оплакивать страшный уход из жизни Петра Н. некому. Несколько последних лет он фактически бомжевал: собирал бутылки, летом жил в лесу, а зимой грелся возле теплотрасс. Уже не важно, почему это произошло. Совсем недавно его жестоко убили двое пьяных подростков, посчитав несчастного бомжа «тварью дрожащей», а себя теми, кто «право имеет».
Впрочем, о Достоевском 16–летним молодчикам, которые в лесополосе на улице Ваупшасова в Минске долго избивали беднягу руками и ногами, ничего известно не было. Им не понравилось, что бомж «ходит по их району и портит воздух». Глумясь, они прыгали по уже почти бездыханному телу. Напоследок, наполовину раздев свою жертву, пытались поджечь убитого. На теле бродяги эксперты насчитали множественные ушибы и разрывы внутренних органов, десятки переломов костей, ребер. Вряд ли по лицу, на месте которого было сплошное кровавое месиво, его смогла бы опознать родная мать.
Похожая история произошла около года назад. Тогда по вине двоих других школьников закончила свою жизнь бездомная по имени Наташа. Еще случай из того же ряда: в одном из социальных приютов старшие дети издевались над малышами 6 — 7 лет. Хватали за ноги и опускали вниз головой в унитаз, в четыре руки избивали подушками, облив одеколоном, поджигали...
Эти шокирующие примеры, от которых мурашки по коже, а в душе надолго остается смесь недоумения с отвращением, далеко не единичны. Откуда в наших детях столько жестокости?
В последние годы в стране на скамье подсудимых оказывается все меньше несовершеннолетних. Это хорошо. Плохо другое: детки редко попадают в клетку случайно, по неосторожности. Все чаще они совершают преступления, которые отличаются цинизмом и особой жестокостью. Если это хулиганство, то изощренное. Так, чтобы побольнее задеть, обидеть, унизить. Если убийство, то зачастую на теле жертвы не остается живого места.
Почему? Ответ малолетних преступников звучит в лучшем случае неубедительно. Мол, не знаем. А в худшем — устрашающе: хотели развлечься.
Из года в год, объясняя причину такой жестокости детей, психологи высказывают уже привычные истины: мол, подростковый возраст — время для самоутверждения, а те, кого недолюбили мамы с папами, зачастую самоутверждаются через насилие.
А что толку от этих умозаключений? Ведь они не оградят от случайной встречи с парочкой малолетних хулиганов. Выходит, их жестокость — это неисправимая данность, с которой нужно просто смириться, как с непогодой? А я все же пытаюсь остановить незнакомых мальчишек, когда вижу, как одни воодушевленно мучают кошек, другие бьют девчонок, третьи «общаются» друг с другом трехэтажным матом. Но каков результат моих «уроков по Маршаку»? В лучшем случае — спасенная жизнь одной или двух кошек. Вот и все. Сколько ни вглядываюсь в лица пацанят, когда пытаюсь растолковать им, что они поступают неправильно, понимания в глазах обычно не вижу. Разве что обычный детский страх перед взрослым человеком. Когда темнеет, и эта опаска у них исчезает. Именно поэтому по вечерам привыкла обходить стороной компашки молодежи. Мало ли что им взбредет...
Сейчас слышу за окном пьяный галдеж очередной компании, забредшей в наш двор, и тешу себя антинаучными фантазиями. Может быть, тайна повышенной жестокости — это все же врожденный дефект? Ведь у многих людей физические и психические недостатки закладываются на генетическом уровне. Возможно, наука еще просто не открыла те гены, которые отвечают за моральную красоту? Тогда есть надежда, что генетики рано или поздно научатся предотвращать душевное уродство, которое превращает детей в зверей.
Пока же один из подозреваемых в убийстве на улице Ваупшасова очень неохотно дает показания следователю, лишь нагло ухмыляется. По–прежнему пребывая в уверенности, что он «право имеет»...
