Один мой приятель, профессия у него была дизайнер, лет тридцать назад придумал — даже не знаю, как назвать, — машину, механизм, агрегат. Сам он считал, что создал произведение искусства.
Он нашел способ, как показать современному человеку, что «время — деньги». Изобретенный и сконструированный им механизм представлял систему соединенных между собой прозрачных стеклянных трубок и емкостей.
Механизм работал от электричества. Внутри прятался маленький моторчик. Нажатие красной клавиши — и механизм хрустел, потрескивал, позвякивал. Затем начинало происходить действо: каждую минуту по системе прозрачных трубок катилась копеечная монетка. Через две минуты в стеклянный короб падала «двушка», через три минуты — три копейки. Через четверть часа — пятнадцать, а через шестьдесят минут катились и звонко падали блестящий «полтинник» и десять копеек.
Вот такие часы, красноречиво говорящие, что «время — деньги», изобрел и изготовил мой приятель–дизайнер. На первый взгляд есть в этом несколько комичном механизме финансовая серьезность, которая заставляет задуматься.
Но, на мой взгляд, увидев этот механизм один раз, больше смотреть на него не хотелось. Все было ясно через две–три минуты. Загадочность и непонятность времени так и осталась нераскрытой.
У меня есть другие примеры, которые по–настоящему волнуют.
Представьте себе морской порт. У причала стоит огромный корабль. Он просто гигантский, похожий на отточенный шершавыми северными ветрами, грозными холодными ливнями сверкающий айсберг. Иллюминаторы его, как маковые зерна. Я люблю смотреть, как корабль отходит от причала. Весь людской шум и гам перекрывает раскатистый гудок. Вдруг становится так тихо, что слышно, как стучит собственное сердце. Корабль в абсолютной тишине медленно, неповоротливо и торжественно плывет...
Вот он уже в море–океане, а люди на берегу не расходятся, машут руками кому–то, а может, чему–то невидимому...
Да что корабль. Я могу долго смотреть, как отплывает от берега самая обыкновенная дощатая лодка–плоскодонка. Гремит ржавая цепь. Лодочник отталкивается веслом от берега. Затем усаживается, прилаживает в уключины весла, опускает их в воду, взмахивает — и лодка уходит к тому берегу. А озеро это или река — значения для меня не имеет. Я заворожено гляжу и гляжу.
И на самолеты могу смотреть долго. Стану у стекла в аэропорту и гляжу, даже если никто из родных и близких на нем не улетает... Вот самолет на серой бетонной полосе. Разбегается, набирает скорость и тяжело отрывается от земли. А я все смотрю, как он по–птичьи поджимает шасси и уходит, раскинув крылья, в синее небо...
В этот момент всегда сжимается сердце.
И вокзалы мне нравятся. Люди целуются, пожимают руки, обнимаются, в глаза друг другу заглядывают. Проводник торопит. Поезд трогается. И начинают мелькать в глазах зеленые вагоны, бегут, сливаются в цельное, но смазанное изображение. Хотя это, может, глаза слезятся и потому все так неразборчиво, неразличимо?
Когда был ребенком, то всегда ходил с приятелями, а иногда и один к железной дороге смотреть на поезда. Я провожал и товарняки, и пассажирские.
Однажды стоял у шлагбаума на переезде и махал рукой проходящему пассажирскому поезду. И мне в ответ махнул пожилой мужчина. Он стоял у окна и курил. Он махнул рукой и грустно улыбнулся.
Корабли, поезда, самолеты... Мне кажется, что в них, уходящих, есть тайна времени. Та волнующая загадка, которую невозможно выразить ни словами, ни математической формулой...
Главное, чтобы и мне на прощание махнул рукой ребенок.
