Есть люди, которые знают о времени гораздо больше, чем мы себе представляем. Но, к сожалению, время вечно, а люди нет. Вот и недавняя смерть Станислава Рассадина заставила вспомнить не только его жизнь, его труды, но и его время. Говорят, что это именно он в конце 1960–го в журнале «Юность» впервые употребил слово «шестидесятники», а оно настолько глубоко укоренилось в сознании, что давным–давно и прославило автора, и стало олицетворять прославившую его эпоху.
Знавшие Рассадина лично сегодня утверждают, что он в некотором роде даже стеснялся своих «шестидесятников». Литературовед и эрудит, он отказывался признавать 60–е годы прошлого века своим временем, утверждая, что не только его личному самоощущению, а и «всей пережитой нами эпохе более соответствует мучительно скрежещущая интонация» стихов Наума Коржавина, написанных им в 1952 году в карагандинской ссылке:
Ни к чему, ни к чему,
ни к чему полуночные бденья
и мечты, что проснешься
в каком–нибудь веке другом.
Время?
Время дано.
Это не подлежит обсужденью.
Подлежишь обсуждению ты,
разместившийся в нем.
Ты не верь,
что грядущее вскрикнет,
всплеснувши руками:
«Вон какой тогда жил,
да, бедняга, от века зачах».
Нету легких времен.
И в людскую врезается память
только тот,
кто пронес эту тяжесть
на смертных плечах.
«Шестидесятников» Рассадин соглашался принять только как удачный термин. Что ж, о терминах мы сегодня и поговорим. «Холодная война», «пражская весна», «перестройка» — каждое из этих слов в своем привычном виде впервые ворвалось в нашу общую жизнь исключительно в апреле, и, приняв вовнутрь изрядную порцию газетной пыли, хочется нынче вспоминать о временах — прошедших и продолжающихся.
Начать предлагаю с «перестройки». Если вы позабыли, то это слово по–английски пишется точно так же, как и по–русски, — perestroika. И в этом тоже смысла больше, чем просто любопытного факта — мало какому слову удавалось стирать с карты целые государства! Как свидетельствует история, перестройка в СССР началась после 8 апреля 1986 года, когда генсек Горбачев посетил Волжский автозавод. В отчете об этом визите, опубликованном на следующий день «Советской Белоруссией», обнаружились вот такие строки:
«В одном из корпусов автомобилестроители попросили М.С.Горбачева поделиться впечатлениями от знакомства с предприятием. Первое, что поражает, сказал он, это масштабы. Мне очень хотелось сразу после съезда приехать к вам и почувствовать, как народ настроен на съезд, на то, что он принял... То, что мы услышали сегодня, рождает уверенность, что дело и дальше будет продолжаться. Многое вы сделали, но многое — впереди. Повторяю, хорошее у меня впечатление о заводе, и прежде всего о людях, которые здесь работают. Не забывайте, товарищи, мы сейчас равняем на вас всю страну, вам деваться некуда, только вперед. И не просто, знаете, пешком, а широким шагом. Для этого нужно научно–технический прогресс двигать, поднимать качество через новые модели. Значит, все нужно перестраивать каждому» («Стратегия крутого перелома», 9.04.1986).
Немножко путанно, не правда ли? Зато пройдет совсем немного времени, и идеи Горбачева, что «начинать надо прежде всего с перестройки в мышлении и психологии, в организации, в стиле и методах работы. Скажу откровенно, если мы сами не перестроимся... то не перестроим и экономику, и нашу общественную жизнь в духе решений съезда», станут символами конца 80–х. Вместе с перестройкой в нашу жизнь ворвутся «ускорение» и «гласность», но «гласность» явит народу слово в роли сокрушительного дела, а «ускорение» станет настолько центробежным, что страна развалится быстро–быстро...
4.04.1968 «Советская Белоруссия» опубликовала выдержки из доклада Александра Дубчека на пленуме ЦК КПЧ. Он выступал тремя днями ранее, но вспомнить об этой речи не мешает и сегодня.
«Сегодня уже ясно и бесспорно, сказал А.Дубчек, что движение, начавшееся со дня январского пленума ЦК КПЧ, носит ярко выраженный социалистический и демократический характер, оно было вызвано нашей Коммунистической партией и отличается большой активностью наших граждан... В интересах будущего, говорит А.Дубчек, мы стараемся избавиться от того, что уже отжило или проявилось как неправильное. Своим самокритическим подходом Центральный Комитет на январском пленуме дал толчок и ускорил процесс развития. Смысл его заключается в том, чтобы продолжать движение вперед и укреплять все позитивное, что было сделано. Неправильно, если отдельные лица используют такой процесс для огульного отрицания и обесценения всего, что было сделано до этого. Отмечая ошибки, мы не отрицаем и не обесцениваем мужественную и честную работу. Мы будем решать и исправлять несправедливости и ошибки прошлого, но это не означает умаления и порицания прошлого, которое дорого всем нам и за которым стоят партийные работники, члены партии, хозяйственные работники, участники движения Сопротивления, рабочие, крестьяне, граждане нашей республики. Им и их работе мы обязаны всем позитивным в нашем прошлом» («Доклад А.Дубчека на пленуме ЦК КПЧ 1 апреля 1968 года»).
Как видим, «пражская весна» начиналась со слов не менее путанных, чем объявленная Горбачевым «перестройка». Александр Дубчек, который заканчивал советскую школу в Горьком, учился в ВПШ в Москве, возглавил чехословацкую компартию за четыре месяца до апрельского выступления. Его либеральными взглядами уже восторгались в Праге и Братиславе, но когда Дубчек читал доклад, судя по всему, он еще не знал и даже в некотором роде даже боялся знать, что ему суждено войти в историю с «социализмом с человеческим лицом». Его только что покритиковали в Дрездене на встрече руководителей братских партий, и он поспешил заявить, что «чехословацко–советская дружба... отражает реальную оценку нынешнего положения республики в окружающем мире. Если сегодня, в настоящий момент, над нашей страной не нависла никакая актуальная угроза извне, это именно благодаря союзу с Советским Союзом, благодаря защите, которую мы имеем в лице Советского Союза». В апреле 1968–го, как видим, ничего не предвещало последующих событий, но мы–то с вами знаем, что у «пражской весны», как и у горбачевской «перестройки», был свой август...
Ну и несколько слов о «холодной войне». Своим появлением это определение обязано отнюдь не Уинстону Черчиллю с его фултоновской речью, а биржевому спекулянту Бернарду Баруху. 16 апреля 1947 года, выступая перед законодательным собранием штата Южная Каролина, этот бывший советник президентов Вильсона и Рузвельта впервые охарактеризовал отношения между США и Советским Союзом как «состояние холодной войны». И — началось. Свидетельств «военных» действий не счесть. Сегодня, когда мы говорим об апреле и только что завершили рассказ о 1968 годе, можно было бы вспомнить убийство Мартина Лютера Кинга. Советская печать не жалела тогда глаголов, описывая произошедшее, но вспомнить я предлагаю все–таки не то, что с делом об убийстве в Мемфисе ясности не больше, чем с делом об убийстве Кеннеди. О «холодной войне» можно писать тома, а можно маленькие заметки, одну из которых удалось выудить в газете за 1956 год:
«Вчера исполняющий обязанности советского коменданта в Берлине полковник И.А.Коцюба сообщил корреспондентам немецкой и иностранной печати о том, что 22 апреля связисты Группы советских войск в Германии обнаружили подкоп, проведенный американской службой к линиям связи советских войск и к линиям связи Германской Демократической Республики. После этого немецкие и иностранные журналисты отправились на Шенефельдское шоссе в берлинском районе Альт–Глиникке, чтобы осмотреть подкоп и познакомиться со всеми обстоятельствами дела» («Шпионы пойманы с поличным», 26.04.1956).
Геополитические интересы СССР и США, НАТО и Варшавского Договора сталкивались столько раз, что остается только подивиться, как «холодная война» не превратилась в горячую. Куба, Вьетнам, Египет и Афганистан — сколько было точек для приложения сил, но историческое провидение удерживало великие страны от первого последнего выстрела. Считается, что «холодная война» закончилась в 1991 году в Праге (тогда страны — участники Варшавского Договора подписали Протокол о полном прекращении его действия), но, судя по словам политиков по обе стороны океана, многие и в наше время не спешат избавляться от старых терминов.
А жаль.
После смерти Станислава Рассадина его друзья вспомнили, что он часто призывал оглянуться назад, посмотреть на свою историю. Он говорил о том, что если нет возможности извлечь уроки из прошлого, то следует хотя бы сделать выводы...
