Перебирая старые фотографии, я наткнулась на карточки — на те плотные, коричневые, которые поражают добротным качеством… На фотографиях совсем еще молодая, красивая моя бабушка — Анна Георгиевна Родкевич.
Мне захотелось написать о ней, о том времени, в котором ей пришлось жить, — двадцатом веке, нежно названном современниками серебряным, чтобы хоть еще что-то закрепить в памяти тех, кто сменит нас.
С мужем Александром Можейко — штабс-капитаном царской армии — они прожили десять счастливых лет. Память — странная вещь: порой бесследно забывается что-то важное, а вспоминаются разные мелочи. Вот, например, одно из бабушкиных воспоминаний: она одна дома, приходит ординарец от мужа за какой-то бумагой. Бабушка уходит в дальнюю комнату, а возвращается — нет ординарца и нет в прихожей шубы. А шуба-то была соболья и «в пол»! На следующий день Александр выстроил всех солдат, но бабушка ординарца не опознала. Вот такой штрих из счастливой еще жизни.
А было это ровно… сто лет назад. Шел 1913 год — год экономического расцвета государства.
Дальше… Дальше была Первая мировая… Более четырех лет продолжалась эта кровавая и бессмысленная война.
В этой войне погиб муж бабушки, оставив вдову с двумя детьми: младшему Игорю не исполнилось и двух лет, старшей Марусе (моей маме) — семи.
Спустя какое-то время бабушка вышла замуж за Петра Родкевича — друга Александра, тоже штабс-капитана. Дядя Петя — так его звали Игорь и Маруся — обожал детей. И они отвечали ему тем же.
Февральская революция, падение царизма, Временное правительство, Октябрьская революция, Гражданская война… Разруха, голод, болезни…
Семья переезжает из Могилева в Гомель. Жизнь понемногу налаживается. А на дворе страшный тридцать седьмой…
В Гомеле то и дело исчезают знакомые. Людей хватают по любым доносам. Ворвались ночью, когда все спали, и в дом бабушки. Начался обыск. Уводили дядю Петю под утро, в чем был. На следующий день бабушка понесла теплую одежду. Голос в окошке пробурчал: «Ему уже она не понадобится».
…В этом же году на свет появилась я.
Великая Отечественная война… Для меня она началась бомбежками. Очень бомбили по ночам. Помню сумбурные сборы. Помню большой окоп. В окопе много людей. Бабушка сидит на корточках, а на ее коленях сижу я, завернутая в теплое байковое одеяло.
К концу лета сорок первого вся территория Беларуси оказалась оккупированной немцами.
…По шоссейным, грунтовым и другим разным дорогам шли и ехали беженцы, толкая перед собой тачки, коляски с детьми и вещами. Люди не имели никакого представления, что творится на фронте. Шли туда, где, как им казалось, легче выжить.
В этом потоке двигались и мы. Ехали на папину родину — в Слуцк. Доехали. Наш дом. В этом доме мы проживем много-много лет. Сюда я часто прихожу во сне…
Слуцк был освобожден Красной армией в июне сорок четвертого. До окончания войны оставался почти год.
Как только установился порядок в городе, бабушка стала писать куда только можно, чтобы узнать что-нибудь о сыне. Ответ пришел с Урала от родственника. Он переслал несколько писем от Игоря с фронта. Они хранятся у меня до сих пор.
Вот строки из одного:
«7.09.42 г. Сейчас я дежурный по штабу нашей армии, ночь, делать особенно нечего, поэтому решил написать вам еще одно письмо. Мне кажется, что я вас засыпаю письмами. Все думаю, не напишут ли вам мои. Но, видно, это несбыточные надежды. Хотя бы узнать, живы ли они. Игорь».
…Весна сорок пятого. Было удивительно тепло: все зеленело, цвело. Перед глазами — центральная площадь, яркое солнце, духовой оркестр, бесконечная людская толпа и военные на танках, машинах, телегах. Мы с бабушкой, взявшись за руки, любуемся. Время от времени она всхлипывает: душа болит по Игорю… Вот таким остался в моей памяти День Победы.
А вскоре бабушка получила извещение, что рядовой Можейко Игорь Александрович пропал без вести в октябре сорок четвертого. Ей была назначена пенсия… Как же она плакала тогда…
Говорят, в беде человек набирает годы, которые он еще не прожил. Они как будто наваливаются на него, проникают в его тело, искажают лицо, руки, походку. Бабушка сразу как-то постарела.
…На нашей улице жили разные люди, которые как-то всплывают в моей памяти. Так вот, на нашей улице жил интересный сосед. Фамилия его была Цецерский.
Он приходил к нам, целовал бабушке руку. На нем всегда был серый в полоску костюм, светлая рубашка, шелковый галстук, а в руках изысканная трость: этакий гость из довоенного прошлого. При виде бабушки его лицо преображалось, появлялась радость.
Посиделки за чаем… На столе — большой медный самовар.
— Какие аттракционы вы предпочитаете в парке, уважаемая Анна Георгиевна? — спрашивал Цецерский бабушку, приглашая ее на прогулку.
— Парковые скамейки, — отвечала она, смеясь.
Иногда после его ухода бабушка говорила: «Опять делал мне предложение». Бабушка умерла в 1963 году в возрасте 79 лет.
С некоторых пор меня не покидала мысль: я должна, я обязана узнать, где похоронен Игорь, и съездить на его могилу.
Интернет! И вдруг — о, чудо! На одном из специальных сайтов нашла наградной лист, в котором Можейко Игорь Александрович, гвардии лейтенант, командир взвода связи, награжден орденом Отечественной войны второй степени. Дата: 28 апреля 1945 г.
Запрос о судьбе моего дяди вместе с фронтовыми письмами отнесла в военкомат. Перед новым 2013 годом пришел ответ, в котором сообщалось о том, что Можейко Игорь Александрович уволен в запас в 1946 году. На 1985 год проживал: г. Кишинев и подробный адрес… И вот я разговариваю… с сыном Игоря — Александром.
…Игорь искал нас в Гомеле. Встретил девушку родом из Молдовы, женился, так оказался в Кишиневе. Работал инженером связи на железной дороге. Умер в 1993 году в возрасте 79 лет. Не буду описывать бурю эмоций внутри меня. Жаль бабушкиных слез…
Вот такая история.
