Возвышенное сияние поролонового гребешка

«Пиар» и истинный талант — вещи несовместные?

Женщине нужна всего одна вещь. Но каждый день новая. Этот оскорбительный для интеллектуальной дамы стереотип навязывали нам производители модного барахла всех эпох, пытаясь нажиться на инстинктивном человеческом стремлении ухватить самое лучшее... Впрочем, мода и «пиар» существуют ныне в самых интеллектуальных сферах. Меня страшно разозлил вкладыш–плакат в журнале «Огонек» со слоганом «Прежде чем воспользоваться постелью, перечитай Пелевина или Коэльо». Нет, «пиар» — это за пределами вкуса! Мы заспорили об этом за первой же чашкой чая... Итак, наш сегодняшний триолет представляю с регалиями, дабы у тебя, уважаемый читатель, сразу вызвать должный пиетет: Надежда Усова, искусствовед, заместитель директора Национального художественного музея по научной работе, Ирина Шевлякова, литературный обозреватель газеты «Лiтаратура i мастацтва», она же заведующая кафедрой журналистики Института парламентаризма и предпринимательства, и я, Людмила Рублевская, критик, писатель и обозреватель «СБ» в одном лице.

И.Шевлякова: Дело в том, что у нас не только для патриархов, но и для молодежи (особенно молодых «нью–байронов») «пиар» — синоним мирового империализма. А речь идет об искусстве презентации собственного творчества. Одно дело, когда в начале 90–х тогдашние литавангардисты в парке Горького на глазах пенсионеров пытались принять позы «морального ню», и совсем другое — акции вчерашних бумбамлитовцев в книжных магазинах для адекватной аудитории...

Л.Рублевская: А вам не кажется, что талантливому человеку может быть просто противно заниматься саморекламой? Поэт не должен быть шоуменом.

Н.Усова: Да, но профессия менеджера по культурным проектам в Беларуси только зарождается. Поэтому «пиаром» у нас занимаются не профессионалы, а инстинктивные менеджеры.

И.Шевлякова: Литературный менеджмент придуман самим литпроцессом — это отделы критики литературных изданий, которые должны провоцировать дискуссии, полемику, если хотите — «созидательные» скандалы.

Л.Рублевская: Еще в XIX веке беспокоились о «направленчестве» — вокруг каждого издания образовывался круг авторов и критиков, которые взаимно «пиарились». Сегодня ситуация может быть иной, только если произведение воспринимается как товар. То есть если тебя можно продать, то плевать, ты наш или не наш, мы тебе сделаем имя.

Н.Усова: «Пиар» может быть и черным... Вот в нашем музее будет экспонироваться картина художника Волкова о встрече жителями Минска советских войск. Уникальное пятиметровое полотно, достойное Третьяковки. Волкову не удалось эвакуироваться, он жил в оккупированном Минске. И когда уже после освобождения по поручению правительства написал эту картину и получил за нее 15 тысяч рублей — огромные по тем временам деньги, — завистники пустили слух, что на самом деле на картине была изображена встреча немецких войск, якобы потом художник все переписал... Вопрос: стоит ли сегодня вспоминать эту историю, пусть как курьез, перемывать косточки старому мастеру? С одной стороны, безнравственно. С другой — это привлечет внимание...

И.Шевлякова: Если цель — возбудить нездоровый интерес, это не стратегия, а элементарная культурная нечистоплотность.

Л.Рублевская: Цель «пиара» и есть возбудить нездоровый интерес. Привлекает не добродетель. Привлекает грех, соблазн. Мало написать хороший роман или картину, надо еще прийти на открытие своей выставки в валенках и телогрейке, как это сделал художник Олег Матиевич. Или как французская романистка Амели Нотомб носить огромные шляпы и распускать слухи, что питаешься исключительно гнилыми фруктами... А сколько денег сделано на трагических обстоятельствах биографий! Особенно на суициде.

Н.Усова: Потому что человек должен уцепиться за какие–то особенности, которые позволят посмотреть на это произведение другими глазами.

Л.Рублевская: Это несправедливо.

Н.Усова: Ну и что? Музеи современного искусства вообще мало посещаются. Сотрудники одного польского музея выбрились налысо и надели шлемы летчиков. И публика повалила на выставку.

Л.Рублевская: Когда в юности я увлеклась романами Короткевича, совершенно не представляла, как он выглядит, где живет, какова его реальная жизнь. Не читала критики на него... Короткевич стал «моим всем», потому что «все» было в его творчестве.

И.Шевлякова: Для таких «случайных попаданий» у книги должны быть миллионные тиражи. А для этого у автора должно быть раскрученное имя. Безумно талантливый автор с двумя тысячами тиража попросту недоступен широкой публике.

Н.Усова: У нас, музейщиков, тоже расхождение во мнениях. Не унижаем ли мы себя, привлекая внимание скандалами, необычными акциями? Ведь это классический музей, «скала»... Хотя и Третьяковка, и Эрмитаж «пиарят»...

И.Шевлякова: Мне все эти разговоры напоминают зощенковскую фразу: «Вася, зачем соловей поет? — Жрать хочет, потому и поет». «Скале» ведь тоже нужно оплачивать счета за электричество.

Н.Усова: Тем не менее многие считают, что искусство своим «осиянным светом» должно привлекать внимание само по себе.

Л.Рублевская: Этологи изучали природу лидерства. Выбрали в стае молоденьких петушков самого несчастного, всеми заклеванного, и прицепили ему на голову вырезанный из поролона огромный гребень интенсивно–красного цвета. Петушок долго не мог понять, почему его стали уважать. Но со временем вошел во вкус и стал всех гонять... Некоторые современные творцы, чьи книги раскупаются миллионными тиражами, а картины распродаются за миллионы, напоминают мне этого петушка с поролоновым гребнем. И вот уже убогий детективщик пытается доказать, что он Достоевский.

Н.Усова: Вначале ты работаешь на репутацию, потом репутация работает на тебя. Имя нужно «застолбить».

Л.Рублевская: А как же по Булгакову — никогда и ничего не просите, сами придут, оценят, воздадут?..

Н.Усова: Да, все будет оценено. Вопрос только — когда? И кем? Если хотите, чтобы ваше имя что–то говорило широким массам, стало брэндом, тогда придется рассказать о вашей личной жизни. Какой–нибудь скандалец, связанный с вашей книгой... Но, с другой стороны, приехала к нам княжна Святополк–Мирская. Обычная женщина, живущая в Лондоне, которая там никого не интересует. Безумный успех! Постоянные интервью! Почему? Никто не понимает...

Л.Рублевская: Потому же, почему к вам в музей ломилось четыре тысячи зрителей в ночь явления призрака Летучей мыши! Город тоскует по легендам, пускай даже легенда заключена только в звучании имени. Мифы переживают факты. И проблема современной белорусской литературы, может быть, в том, что у нас есть биографии, но почти нет мифов.

И.Шевлякова: Предлагаете превратить учебники в собрания сплетен и анекдотов?

Н.Усова: Допустим, ты, Людмила, хотела бы, чтобы твое имя стало известным. Согласилась бы рассказать всем некие пикантные факты из своей биографии?

Л.Рублевская: Нет. Никогда.

Н.Усова: А ведь если бы ты пустила о себе такие сплетни или рассказала, например, что вышла замуж за поэта Шнипа только потому, что он варил тебе в Литинституте борщи, на твои книги посмотрели бы другими глазами: «А, это та самая...» Ведь самое главное — узнавание. К сожалению, чаще всего путь к известности таков.

И.Шевлякова: Но на одном «пиаре» долго не протянешь. Он должен быть подкреплен текстами, продуктивной репутацией, иначе однодневка изживет сама себя.

Н.Усова: Да, я знаю художника, который каждый год устраивает шикарные приемы, шампанское льется рекой... Но остается малоинтересным. А вспомнить Анжелику Агурбаш... Бывает, нужно, чтобы пришло время. Я заметила, что интерес к художнику возникает приблизительно через 70 лет после его смерти. Сейчас, например, начинают интересоваться художниками 30–х годов.

И.Шевлякова: Литература не может себе этого позволить. Если она не укореняется в настоящем, с течением времени ее потеснит литература, идущая вслед за ней. Литературное произведение воспринимается последующим поколением как прошлое, которое умерло. Как чужое прошлое... Хотя, скажем, ощущение конца эпохи периодически повторяется. Так что нельзя все сводить к примитивному «придурки «пиарятся», а честные люди — нет».

За третьей кружкой чая (частично — кофе из редакционных запасов) мы поняли, что счастье не в «пиаре», а в хорошем «пиаре»... А что думаете вы, дорогие читатели? Время подумать у вас есть, поскольку я отправляюсь в летний отпуск. Встретимся через месяц! Надеюсь по возвращении обнаружить на своем редакционном столе стопку писем с вашими мнениями. И, разумеется, с темами для новых заседаний «Триолета»!