Однажды, лет десять назад, в кабинете в конце рабочего дня разговорились о всяких вкусностях. Кто–то мамины пирожки с капустой вспомнил, кто–то холодные устрицы из приморского французского ресторана. Торты самые разные обсудили, а следом прочие кондитерские чудеса. Все это время мой старший коллега сидел опустив голову, лишь изредка удостаивая коротким и ехидным взглядом говорившего. Он поездил по миру, но почему–то молчал. И вдруг, в образовавшейся паузе, сказал севшим голосом: «Самое вкусное — курдючный жир!» Что это такое, говорю за себя, я представлял лишь умозрительно. Ни вкуса, ни цвета, ни запаха тот курдючный жир для меня не имел.
Мы посмотрели на Леонида Васильевича, на его большую лысую голову, на поникшие плечи. Он вытер запотевшие очки, выдохнул и заговорил быстро: «Мне было почти пять. Наш эшелон обстреливали, несколько раз бомбили, но я этого не помню, мне мама потом рассказывала о тех мучениях. Несколько вагонов сгорело, и многие, кто эвакуировался, а это дети и женщины, наверное, погибли. Сам не помню, но маме верю. Мы остались без всего. Все, что успели взять из Минска, все сгорело в том вагоне... Документы остались. И я остался, так как мама, все бросив там, вынесла, вытащила меня. Мы ехали с остановками почти месяц. Я очень хотел есть, я уже не мог кричать и от голода только тихо скулил. Где–то на полустанке за Уралом, в степях, мама что–то последнее выменяла у казахов на хлеб и курдючный жир. Она принесла в вагон вот такой комок жира (он сложил два кулака), мазала его на хлеб, а я ел, ел, ел и не мог остановиться. Это так вкусно... Нет ничего вкуснее во всем свете. И сегодня помню тот вкус. Вот он — курдючный жир — спас меня и маму. Она тоже едва на ногах держалась... А вы мне тут про бифштексы да креветки с крабами... Эх, молодежь!»
Удивительную и грустную историю о возвращении из эвакуации в Минск рассказала известная белорусская художница Светлана Каткова. Ее отец довез беременную жену до Орши. Сам ушел в армию, а семья поехала дальше. И их эшелон бомбили. Света родилась в августе сорок первого, в эвакуации. Там было и холодно, и очень голодно. Это она запомнила хорошо, хоть и была маленькой. Когда возвращались из эвакуации в Минск, на одной из станций какой–то добрый солдат–фронтовик угостил маленькую плохо одетую девочку кусковым сахаром. До этого она никогда сахара не видела. Смотрела на него, сжимала в руке и не знала, что с ним делать. Взрослые подсказали. Попробовала, осторожно лизнула и не могла оторваться.
Подобных историй десятки тысяч... И все до единой о бесконечно долгой и страшной войне.
Маленький художник Генрих Тиханович в 1945 году нарисовал на небольшом куске серой бумаги эшелон. Может, в нем ехали в эвакуацию, спасаясь от смерти, минчане: женщины, дети. Эшелон атакует немецкий самолет. Скинул бомбу. Она взорвалась. Один из вагонов летит под откос. Но тут появились наши истребители со звездами на крыльях. Они не дали уничтожить весь состав. Наши летчики сбили фашиста. Вражеский самолет горит и падает.
Генрих видел, как летели немецкие самолеты над Минском в первые дни войны. Самолетов было очень много. Слышал и тяжелые ухающие взрывы черных бомб. Грохот рушащихся зданий. Видел черный дым пожаров, закрывший солнце и все небо... После люди плакали и кричали в разрушенном городе. Он много раз ходил рядом с руинами, оплетенными колючей проволокой, которая за три года оккупации успела поржаветь.
Когда он рисовал, то не знал про мальчика Леню, про девочку Свету, но знал других людей и слышал другие рассказы. Ему очень хотелось, чтобы наши сбили тот проклятый фашистский бомбардировщик с крестами на крыльях. Так и нарисовал. И это — высшая правда.
Советская Белоруссия №121 (24504). Суббота, 28 июня 2014 года.
