Война за кадром

Отснятые кадры о войне бесценны. На них тысячи и тысячи воинов. В палящий зной, стужу они идут и сражаются под лозунгом «Вперед! На Запад!» Когда же, как и где они отдыхали, как их кормили, одевали и обували? Все подробности сурового солдатского быта всегда за кадром. А ведь люди жили в этих невыносимых военных условиях. Я хочу рассказать о самых близких мне в ту пору людях — людях, сражавшихся в «броне», о танкистах.

Без пищи — не солдат

Так гласит русская пословица. В один из ненастных дней декабря 1942 года с наступлением сумерек мой танк Т–34 был поставлен на выгодную огневую позицию и замаскирован снегом. Расстояние до противника было таким, что в предновогоднюю ночь мы отчетливо слышали призывы немцев через усилители: «Русиш Иван, давай к нам, у нас много хлеба и шнапс!»

Норма продовольствия для рядовых и офицеров была одинаковой и закладывалась в один котел. Наше расположение хорошо простреливалось, потому доставляли нам завтрак, обед и ужин за один раз. Все принесенное в двух больших заплечных термосах мы перекладывали в четыре котелка: два — под суп, два — под кашу. И еще — остывший чай. Двое из нас садились в танк и приступали к еде, а двое ели у борта машины. Такие пары формировались один раз и распадались только после того, как кого–нибудь ранят или убьют. Еду старались проглотить как можно быстрее, чтобы она не превратилась в лед. Единственной привилегией офицера был дополнительный паек: сливочное масло, сахар по госпитальной норме и печенье. Выдавался он раз в десять дней. За ним я посылал кого–нибудь из подчиненных и приказывал раскладывать на четыре равные доли. Есть одному? Да мне в рот не полезло бы.

В стране существовала карточная система, но для фронта союзные республики ничего не жалели. Приходили посылки, делегации привозили подарки, даже из Ташкента (свежие и сушеные фрукты, овощи, непортящиеся продукты). Но пока они доходили до первых траншей, оставались одни кисеты с махоркой. У каждого в экипаже таких было уже по три — пять штук самых разных фасонов.

Иногда танкистам выдавался НЗ (неприкосновенный запас продовольствия) — мясные консервы или полукопченая колбаса, сухари. Это была верная примета: с рассветом — в атаку. После очередного штурма, под вечер, удавалось подтянуть кухню и накормить тех, кто остался в живых. Но от пережитого и увиденного чаще всего к еде и не притрагивались.

Иногда перепадали и трофейные пайки. Именно так я впервые попробовал плавленый сыр. Среди оказавшихся у нас галет, колбасы, эрзац–сигарет лежали брикеты в синей упаковке. Сняли упаковку, а под ней чуть желтоватый кусок не то мыла, не то взрывчатки. Но ведь остальные–то продукты нормальные, а хлеб даже свежий, в целлофановой упаковке. Механик–водитель не выдержал и обратился ко мне: «Командир, давайте я попробую? Черт с ним, умру так умру. Стрелок–радист танк водить умеет». Ножом он отрезал кусочек, съел: «Вкусно, однако!»

«Полезные советы воину»

В книге, изданной Министерством обороны СССР в 1976 году, воинам рекомендуется:

1. «Мойте руки с мылом утром, перед каждым приемом пищи, отходом ко сну, а также после посещения уборной и окончания работы». Постоянно в батальонах, может, кто–то и выполнял правила личной гигиены, усвоенные с детства, но на войне для многих они стали просто невыполнимыми.

Если лицо и руки освежали зимой, то раз–два в неделю. И не водой, а снегом. Так же поступали с котелками и ложкой, которую носили за голенищем сапога или валенка. Летом, конечно, проще: любой водоем — он тебе и баня, и прачечная.

Что касается туалета, то он находился «на дворе» и... в танке. А что делать, если окажешься в ситуации, рассказанной в предыдущей главе? Сколько могли терпели. А когда становилось невмоготу, использовали стреляную гильзу. Затем включали вентиляцию башни и приоткрывали люки. Туалетная бумага никогда не водилась. Но немцы обычно сбрасывали на нас листовки. Вот тут–то они были незаменимы.

2. «Один раз в неделю обязательно мыться в бане со сменой нательного белья». Мыться в настоящей бане мне доводилось лишь в госпиталях. А в боевом строю — примерно по Твардовскому:

Телом бел — который год

Загорал в одежде.

Для спасения от вшей нам выдавали порошок «дуст». Посыпали им белье по швам. На время насекомые успокаивались, поедая химикат. А затем принимались кусаться с двойным усердием.

На Калининском фронте въехали в район, где все было разбито и сожжено. Вокруг нет ни одной постройки. Разместились в лесу. В бочке из–под топлива вырезали днище, налили доверху воды и вокруг нее развели костер. Температура — 15 — 18 градусов. Подошел к нагретой бочке, снял с себя последнюю рубаху, а на ней растолстевшие вши. Держал над костром и слушал, как они потрескивают. Летом проще. Приезжала команда дезинфекции (по–солдатски — «вошебойка») и поголовно всех обрабатывала.

3. «Ногти подстригать не реже одного раза в неделю».

В экстремальных, непредсказуемых условиях мы только и занимались тем, что наблюдали за их ростом, а при отсутствии ножниц обрезали острым ножом.

4. «Заботливо ухаживайте за волосами».

Зимой не подстригались. Если попадали в госпиталь, то перед заходом в баню медицинские сестры сбривали волосы везде, где они росли, а затем смазывали дезинфицирующей жидкостью. Цирюльных дел мастера на фронте бывали, но по совместительству (на какой–нибудь нестроевой должности) и обслуживали не в окопах. В траншеях мы чаще всего скубли друг друга видавшей виды машинкой или ножницами. Стрижки у всех были одинаковые: кривой лесенкой.

5. «Зубы чистите ежедневно, лучше утром. А в течение дня, после каждого приема пищи, и вечером, перед сном, рот полощите водой».

На войне я ни у кого не видел ни зубных щеток, ни порошка. О том, что они существуют на свете, вспомнил, когда распаковывал при мне вещмешок один офицер, прибывший на пополнение из тыла. Он увидел мой взгляд и спросил: «Нужны ли они здесь?» Его убило в первой же атаке. По статистике, живучесть танка составляет 1 — 3 атаки. И рассуждали мы так: когда каждый день рискуешь потерять голову, стоит ли плакать по волосам?..

Жара и холод

В зимний день температура в танке даже чуть ниже, чем вокруг. Мой экипаж стоял в засаде за небольшим укрытием, таким ненадежным, что выходить из танка днем не рисковали. Каждый из нас был одет в полушубок поверх телогрейки (у меня — мехового жилета), стеганые ватные брюки, валенки, шапку–ушанку (в бою одевали шлемофон) и плотные меховые рукавицы. И все равно мерзли. Воздух в машине какой–то особенный: застывший, стальной и колючий.

Я сижу на командирском месте за прицелом и чувствую, как начинаю коченеть. Шевелю пальцами ног, рук, ерзаю на сиденье, поднимаю и опускаю плечи... Это вся гимнастика, которую могу сделать в окружении металла и боеприпасов. Когда темнело, мы по очереди вылезали из танка и делали зарядку. Как только начинали дремать — снова на зарядку. Нельзя нам спать было, а когда замерзаешь — сразу в сон клонит.

Выполнение задачи могло быть долгим. От «бессонницы» глаза становились красными, движения замедленными. Землянок мы не строили, но железную печку возили с собой. Когда была возможность, делали навес из брезента, ставили печку и грелись.

Летом едва ли было легче. Броня от солнца нагревалась так, что даже к утру не успевала отдать накопившееся тепло. Танки сильно пылили — пыль забивала глаза, уши, нос, покрывала все лицо, проникала через комбинезон, гимнастерку, потное тело сильно зудело.

В конце июля 1944 года моторизованный батальон майора Минаева, усиленный четырьмя танками, сбивая вражеские арьергарды, рвался к крупному железнодорожному узлу Идрица. Я потерял счет не только часам, но и суткам. Мы прорвались к небольшой речке, с противоположного берега которой нас встретили огнем.

Когда я выбрался из танка, упал, даже не дойдя до опушки леса. Невыносимая духота в боевом отделении машины, перемешанная с пороховыми газами от выстрелов из пушки, могла свалить кого угодно. Ко мне подошел Минаев: «Не тревожьте, пусть немного полежит, отойдет». Минут через десять мы с ним решали, где лучше форсировать речку.

«Джордж из Динки–джаза»

Денежное довольствие и вознаграждение за уничтоженную технику врага и за другие отличия в действующей армии на руки не выдавали. Да и не нужны нам были наличные деньги. Положенное переводилось либо на сберегательную книжку, либо по аттестату любому человеку в пределах СССР. Деньги, которые начислялись мне, шли родителям в Архангельскую область.

Изредка мы выводились во второй эшелон или в резерв. Тогда к нам приезжал автоларек «Военторг». В нем не было ничего, кроме треугольников–конвертов, карандашей, подворотничков к гимнастерке, ниток и иголок. Обычно за это расплачивался кто–нибудь из новобранцев, у кого еще были деньги.

После появлялась кинопередвижка. На фронте я увидел две картины: «Сестра его дворецкого» (США) и «Джордж из Динки–джаза» (Англия). Великолепная игра актеров, незатейливые сюжеты, запоминающаяся музыка на несколько часов выключали меня из тяжелых будней войны. Мелодия шуточной песенки «Подарил мне дедушка рубашку» так врезалась в память, что помнил ее долгие годы, когда грустил, напевал про себя.

Иногда приезжала автокиноустановка, приспособленная для показа фильмов днем. Это обыкновенный автомобиль с удлиненным кузовом наподобие современной фуры. На задней части кабины водителя устанавливался экран, на который из нее же проецировался фильм. Изображение, конечно, не ахти какое, но при желании рассмотреть кое–что было можно.

Когда приезжали фронтовые ансамбли (впрочем, такой добрался до нас лишь однажды — ансамбль песни и пляски 2–го Прибалтийского фронта), реагировали бойцы по–разному. Одни аплодировали, радовались, были и такие, что выкрикивали с места: «Кому война, а кому хреновина одна». Фронтовик знал, что не завтра, так послезавтра ему предстоит идти в атаку в первой цепи. Некоторые действительно чувствовали приближение смерти: становились или слишком грустными, или чересчур веселыми. Они вполне серьезно заявляли: «Завтра я буду убит». И действительно погибали. Остряки путь на фронт сравнивали с дорогой, куда широко распахнуты ворота, а обратно — с тропинкой, у которой калитка размером с горлышко бутылки.

Юрий ИВАНОВ, генерал–лейтенант.