После Первой мировой войны к читателю пришел Ремарк, и люди плакали и смеялись над "Тремя товарищами". Вторая мировая, по масштабам несоизмеримая с Первой, дала целую когорту интеллектуалов, проклинавших войну и сделавших все возможное для того, чтобы она не повторилась. Они много писали: от "Падения Парижа" Ильи Эренбурга до "Живых и мертвых" Константина Симонова. От романов Хемингуэя до повестей Быкова. От блестящих эссе Альбера Камю до исторических реминисценций Марка Блока, погибшего во время Движения Сопротивления. Но они не только писали: Пабло Пикассо и Жолио-Кюри заседали на конференциях Всемирного совета мира, слушали во время долгих заседаний соленые шутки Пабло Неруды и скучные речи делегатов "от всех стран и народов". Но они были уверены, что делают главное в своей жизни дело: не допускают повторения войны. И они ее не допустили. Во всяком случае, в XX веке.Век XXI поставил людей перед новым выбором и вновь перед выбором войны и мира. Внешне выбор "новый", но возникает такое чувство, что каждое поколение должно решать одни и те же задачи: поднимать детей, растить сады, не допускать уничтожения себе подобных. Какая банальная констатация! Но разве ей нет альтернативы? Включите "новостные" передачи. Вы легко заметите, как милые мальчики и девочки, да и граждане возрастом постарше с профессиональным объективизмом констатируют число убитых и раненых, рассуждают об убойной силе ракет и бомб. Еще недавно точно таким же тоном дикторы центрального телевидения докладывали о количестве зерна, засыпанного в амбары родины, и мощности нового трактора, пришедшего на нивы страны.
"Поголовье" убитых людей незаметно ассоциируется с поголовьем идущего на бойню скота, а показ кадров, где несут покалеченных насмерть людей, напоминают сопровождающие бойкими речитативами кадры немецкой "Schweinfest", "праздник убитой свиньи". Мнимая отстраненность, судя по всему, должна свидетельствовать о возросшем профессионализме, а свидетельствует разве что о равнодушии, ангажированности и утрате моральных критериев.
Война в Ираке, битва за Багдад со всей остротой поставили перед нами "новые старые" вопросы, на которые, хочется нам этого или нет, отвечать все же придется.
Стали ли мы другими? Видимо, нет, если брать "общечеловеческий масштаб", столь любимый последним генсеком КПСС. Мы также боремся за хлеб насущный, как и миллионы наших предшественников. Похожим образом болеем и проклинаем судьбу. Озабочены "квартирным вопросом" и презренным металлом. И вместе с тем, если "приземлиться" в наши дни, что-то неуловимо изменилось. Мы постепенно распадаемся на социальные атомы, где каждый сам по себе ведет беспощадную борьбу с себе подобными за выживание. Мы стали озлобленнее, чем наши "советские" предтечи. Пресловутые "совки" были, конечно, наивнее, но сколь важен и необходим был этот "наив" для здоровья общества, для воспитания подрастающего поколения, для самих себя.
Ныне же заговорили об эволюции личности в сторону "эгоистического человека".
Эгоизм - это когда "все по барабану". Когда господствует личный, клановый, профессиональный или, как нынче модно говорить, корпоративный интерес. Когда на вопрос: "А что там, в Багдаде?", отвечают в том же тоне: "А тебе это надо?"
Вот и получается, что вновь нужно повторять о разрушительности эгоизма. Что президент Буш, думая об интересах нефтяных монополий, даже американской нации в целом, не должен, не имеет права осуществлять эти интересы за счет других людей. Что "кровь людская - не водица", что глобализация, о которой столь много говорят и пишут, касается и проблем войны и мира.
Читатель скажет: да вроде нет никакой необходимости ломиться в открытую дверь, все сказанное не выходит за пределы социальных аксиом. Читатель будет прав, но в то же время в Багдаде будут убивать людей, будут плакать дети, а бодрые кинооператоры будут ловить кадр покруче - чтобы в объектив попала не только сломанная ручка или ножка, но и чтобы страдание на лице, кровь на теле, словом, антураж должен быть соответствующий.
Конечно, времена просветителей безвозвратно канули в Лету. Никому морально не нужны речитативы на тему "что такое хорошо" и "что такое плохо". Но ведь иного выхода просто нет. Никак он не просматривается за прошедшие тысячелетия цивилизации. Выбор небогат: или ты съешь ближнего, или найдешь с ним общую тему не только для разговора, но и общежития. Или разного рода "блоки" сомнут друг друга в яростной схватке, или какой-нибудь мальчишка сложит из них игрушечный домик. И посадит рядом дерево. И из будки будет выглядывать симпатичная собачья морда. И еще будет речка, корова на лугу, облака в небе. Будет мир - и не будет агрессивных блоков.
"Какой идеализм!" - может воскликнуть записной скептик. Битва за Багдад убедила нас в том, что нет ничего, кроме интереса, кроме цинизма, кроме манипулирования мнениями, кроме беспощадного искоренения инакомыслия. Но ответ скептику столь же очевиден: демонстрация в Австралии, повсеместное сжигание английского и американского флагов, мирные шествия в Лондоне и столкновения с полицией в Японии, "нефтяные" протесты в Москве и даже пламенные речи Жириновского. Несложно убедиться и в отношении белорусов к багдадской бойне. Страна, умиравшая под ударами агрессоров десятки раз, имеет силы и волю сказать о том, что плохо - это плохо. Что истина все же одна, и она вовсе не в войне. Что агрессор есть агрессор, и мир стоит накануне нового передела и соответственно перед угрозой жесточайшего столкновения в борьбе за новые территориальные и иные приобретения.
Теоретически предполагалось, что колониальные войны остались в далеком прошлом. Но практически получилось, что пока есть что делить, будут находиться желающие протянуть загребущую руку к тому или иному пирогу.
Несколько слов хотелось бы сказать и о смирении-покаянии. Агрессору очень хочется, чтобы речь шла именно о "коллективной ответственности". Чтобы на вопрос, который раньше или позже встанет перед человечеством в отношении иракской бойни: "Кто виноват?", можно было бодро ответить: "Мы все виноваты". Этот процесс напоминает постоянные призывы католической церкви к покаянию: покайтесь, как каемся мы. Но Ватикану есть за что каяться, не будем вспоминать крестовые походы и инквизицию, достаточно греко-униатского эксперимента. Но при чем здесь, скажем, православные? Точно то же и в современной политике: убиваем мы, но в том, что жители Басры сопротивляются, виноваты и вы. Каким образом? Ну, например, спорными поставками Россией приборов ночного видения или других видов оружия. Иногда кажется, что дело вовсе не в тех или иных фактах, а именно в разделении ответственности за происходящее: "мы все виноваты".
Вот здесь нужна четкость и ясность позиции: виноваты конкретный человек, конкретная армия, конкретная нация, конкретное государство. И пропагандистские усилия должны быть направлены вовсе не на оправдание, а на констатацию фактов. Необходим своеобразный политический "детектор лжи", важны конкретные вопросы - и мы быстро обнаружим тех, у кого дрогнет голос или рука, кто начнет прятать правду за частокол софизмов.
Битва за Багдад - это не только страшная реальность, но и метафора, смысл которой в том, что это битва и за наше собственное будущее. Такие сражения уже знало человечество. В 30-х годах прошлого века полигоном для обкатки мировой войны стала Испания. Таким же полигоном был Халхин-Гол, монгольская эпопея маршала Жукова. То там, то здесь возникают вроде бы локальные конфликты, далекие от нашей страны, непосредственно не угрожающие нашим границам. Но вспомним классическое: "По ком звонит колокол?", вспомним югославский кризис, балканские проблемы в целом и мы легко убедимся как в том, что угроза миру легко приобретает глобальный характер, так и в том, что человечество вовсе не желает умирать под пулями тех или иных "освободителей".
С провинциального кондачка видится все же не хата, которая с краю, а проблема, волнующая миллионы людей. Может, виной тому наш византизм? Или все же нормальное желание жить самим и видеть живыми своих детей?
