Што нi край, то звычай
...Если от железнодорожного полотна между Мозырем и Ельском провести строго на запад, в направлении Лельчиц, условную линию, то примерно через два–три километра на этом «аппендиксе» окажутся четыре деревни: ближе к железной дороге — Березовка, затем Антоновка, за ней Боков, и последняя, у моховицких болот — Гостов. Самой престижной можно считать Березовку — рядом город, местечко, железная дорога; правда, нет своей школы, и пока в Березовке были дети, вечная проблема состояла в том, как в непогоду добираться до местечковой десятилетки. Теперь самый молодой житель Березовки — сорокалетний Пульс, ну и он, Васкевич, так что вопрос о школе отпал сам по себе. Березовские мужики не курят, пьют только по праздникам, в меру — под забором никто не валяется; почти никто не работает в совхозе — или на железной дороге путевыми обходчиками, или в городе «на произвойстве» — пожарными или сторожами. На этой работе выдают «хворму», и березовских мужчин издали можно узнать по пиджакам с алюминиевыми пуговицами и по неизменным в любую погоду и пору года надетым на голову фуражкам или шапкам с кокардами. Причем «хворма» выдается и будничная, и выходная, парадная. В соседних деревнях березовцев недолюбливают: «Идет, пуговицы блестят, а он и рад–радешенек!»
Антоновка славится хорошим — в нем два отдела! — магазином. Была когда–то в Антоновке и своя школа, восьмилетка, теперь осталась только начальная, для пятерых учеников из разных деревень. Из–за того что все учились в разных школах, Васкевич почти никого не знал из антоновской, да и из других деревень, молодежи.
В Бокове нет магазина, зато есть большая ферма, за счет которой в основном и кормятся «тутейшие людцы»; строится много финских домиков, которые заселяются почему–то не местными, а пришлыми, переселенцами из чернобыльской зоны. А в самой дальней и самой небольшой деревне — в Гостове — нет ни фермы, ни магазина, ни школы, раза два в неделю приезжает автолавка и два раза в день ходит автобус — в город.
Все эти деревни, несмотря на то что вокруг один и тот же лес и те же болотца, не похожи одна на другую. Они отличаются и условиями жизни, и фамилиями, и произношением; в Березовке, например, большинство фамилий оканчивается на «ич»: Осипович, Мохович, Васкевич; в Антоновке — на «а»: Ткаченка, Кузьменка, Дворенка (по–русски, разумеется, они оканчиваются на «о», но в белорусском языке свои законы); в Гоcтове фамилии и вовсе без окончаний: Голос, Гомон, Басак, Цык, Лизун... В Березовке скажут звонко, широко и густо: «мы», «дзеўкi», «хлеў», «мёд»; в Антоновке — «му», «дзёўкi», «хлёў», «мюод»; в Гостове — опять по–своему. Все «тутейшие», весь здешний люд, с твердой убежденностью считают себя белорусами православной веры и столь же убежденно не считают свой язык белорусским. Если спросить, а какой же у них язык, они с вековечным презрением к самим себе ответят: «А никакой, ни польский, ни конский!» Признают свой регион полесским, Полесьем (потому, очевидно, что область не так давно называлась Полесской) и не признают себя полешуками, презрительно кривятся, кивая на запад: «Ето там, под Пинском, полешуки, западня!» Уважают евреев («Друг за дружку держатся, не то что му!»), у каждого найдется история о том, какая «спрытная», то бишь ловкая, «була» Фаня, зубы без наркоза вырывала, и «бул Мойша», который вставлял — вот, посмотри, — и покажет, отворотив пальцем губу, белые стальные зубы. Цыганами, как и всюду в Беларуси, любят пугать детей, но и сами не лишены страха перед этим загадочным народом: «Все языки на свете можно понять, а цыганский никто никогда не поймет!» Когда ходят по селу цыгане, бабы обязательно вынесут им сало, яйца — с незапамятных времен и неведомо от кого втемяшилось в тутошние головы, что «евреи Христа распяли, а цыгане сняли с креста». Над русскими посмеиваются, считают их хуже себя: «Пскопской есь пскопской», — скажут, передразнивая. Побаиваются украинцев: «Всех обдурить можно, а хохла никогда!» — но песни украинские любят больше белорусских, хотя и поют их на свой лад.
В свои двадцать четыре года Васкевич успел немного повидать мир, служил в армии, но до учебы в Минске ему даже в голову не приходило, что их регион какой–то особенный, какая–то другая Беларусь, совсем не такая, нежели Минщина или Гродненщина. Стыдно признаться, но он и после армии слабо ориентировался в географическом положении своей деревни, района — юг это или север? с кем граничит?.. Беларусь, Гомельская область, Полесье — этим все сказано. И только в Минске, на подготовительных курсах, когда пошли разговоры о Чернобыле, он просто ради интереса — чего они все забегали, это же где–то под Киевом, в другой республике — взял карту, глянул и обомлел. На карте довольно большого масштаба расстояние от Чернобыля до их районного города укладывалось в длину меньшую, чем длина двух спичечных коробков. Сгоряча кинулся писать письмо домой, чтобы мать бросала все и... А что «и»? Бросишь все — и куда деваться? Так ничего и не написал. Года два спустя еще раз столкнулся с проблемой «особенности Полесского региона» — как–то относил в деканат медицинскую справку, в пустой приемной положил ее на стол и собрался выйти, как вдруг из–за приоткрытой двери услышал голос деканши: она разговаривала то ли с кем–то из преподавателей, то ли по телефону. Васкевич услышал свою фамилию, фамилии Антоненко, Романовича... Он застыл, прислушиваясь. «Да нет, в основном все нормально... Просто кучка этих гомельских хохлов воду мутит...» — говорила деканша. Вошла секретарша и помешала дослушать самое интересное. Тогда он не столько насторожился, сколько удивился. Снова обратился к карте, стал изучать ее внимательно. Действительно, вот Черниговщина, Киевщина, Житомирщина, обступают, зажимают со всех сторон... Вспомнил, как некогда дед Петро хвалился, пренебрежительно сплевывая: «Я в Киев за сутки конем доезжал!» Не в Минск, а в Киев... И впрямь минчанину, глядя на карту, их область может показаться Украиной, и он смело может называть их «гомельскими хохлами». Но интересно другое: прежде он как–то не задумывался, не обращал внимания на то, что из десяти белорусскоязычных ребят в институте только один уроженец Могилевщины и восемь — уроженцы Гомельщины! Лена — минчанка, но родители ее из Светлогорского района. Романович — уроженец Речицы, Антоненко из–под Лоева, Брусовец — из Житковичей, где–то здесь, под Наровлей, родина Вергейчика, поэта, ближайшего его, Васкевича, земляка, который погиб, когда они оканчивали первый курс...
Вечером рассказал обо всем услышанном в деканате Романовичу. Тот удовлетворенно рассмеялся и объяснил, что все правильно, так и должно быть...
Заметка краеведа
Березовка — деревня в Мозырском р–не Гомельской обл., Каменковский сельсовет. Находится на р. Мытва (приток р. Припять). Упоминается в письменных источниках с XVIII в. — отмечена на карте Минского воеводства. Согласно переписи 1897 г. — 49 дворов, 299 жителей. В 1910 году открылась школа. В 1930 г. организован колхоз «Мытва», работали кузница и паровая мельница. Согласно переписи 1959 г. — 258 жителей. Неподалеку — залежи торфа. На 2004 г. — 25 дворов, 29 жителей.
Справка «СБ»
Андрей Федаренко — белорусский писатель. Родился в 1964 г. в дер. Березовка Мозырского р–на Гомельской обл. Окончил библиотечный факультет Минского института культуры. Работал в журнале «Полымя», на киностудии «Беларусьфильм». Теперь — заведующий отделом прозы журнала «Маладосць». Автор книг прозы «Гiсторыя хваробы», «Смута», «Шчарбаты талер», «Афганская шкатулка», «Нiчые». Произведения экранизировались, ставились на сценах белорусских театров. Лауреат литературной премии им. И.Мележа за книгу «Смута».
Для рубрики «Што нi край, то звычай» Андрей Федаренко предложил отрывок из своей автобиографической повести «Вёска», действие которой происходит на малой родине писателя. Прототип главного героя повести Васкевича — сам автор.
На снимках:
Родной дом писателя в деревне Березовка.
Семья Федаренко. Андрей — справа.
Андрей ФЕДАРЕНКО
